Корреспондент спросил: «Американские войска уже получили базы в республиках Средней Азии, на недавней советской территории, в близости от границы России. Это как?»
«А все предельно ясно, — с резвой готовностью ответил министр. — Наш президент с самого начала четко и внятно заявил, что среднеазиатские республики — самостоятельные государства и сами решают все вопросы».
Интересно! Вот оно, горбачевско-ельцинское «новое мышление». Не умерло, а живет и побеждает в черепных коробках наших новых отцов Отечества. Но ведь если так, то чего же тогда рыпаться против продвижения НАТО на Восток и возможного вступления в него Прибалтики или Украины — они ведь тоже самостоятельные государства! Создается впечатление, что министр, говорящий языком псов войны, просто и не слышал никогда, что у стран существуют сферы интересов. Так взял бы консультацию у американского коллеги.
А как ликовал Иванов по поводу того, что мы при нашей на ладан дышащей армии готовы сократить число боеголовок до 1200, а душки-янки сулят сократить аж до 1700–2200. Разве можно сомневаться, что если они пойдут на сокращение, то, конечно же, оставят 2200, то есть почти в два раза больше, чем у нас. Чего ж ты ликуешь, дядя?
В общем и целом министр Иванов твердил то же самое, что Лукин: «Мы должны дорожить тем единством, что сложилось в сообществе на базе борьбы против терроризма… На Кубе, в Камрани — всюду мы руководствовались только национальными интересами России, нигде мы не действовали под давлением США или Запада…»
В этот момент я заметил слева от министра что-то темное. Пригляделся… Это была, видимо, отлитая из чугуна небольших размеров копия знаменитой скульптурной группы, изображающей гибель Лаокоона. Ее изваяли родосские скульпторы I века до нашей эры.
Беседа с Ивановым проходила, судя по всему, в его рабочем кабинете в министерстве. Что ж, это было принято всегда — украшать столь важный государственный чертог произведениями или хотя бы достойными копиями высокого искусства. Министерство иностранных дел России хорошо бы, правда, украсить произведениями прежде всего русского искусства. И если бы министр Иванов работал, допустим, в присутствии и под взорами «Трех богатырей» Васнецова, то это ему наверняка помогало бы. Ведь Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алеша Попович стояли на страже национальных интересов и сфер влияния Руси, как обязан к этому же и должностью, и национальностью, и фамилией министр Иванов. Каким бы глубоким и прекрасным символом была эта великая картина в его державном кабинете! Вот явилась бы к нему, скажем, старушка Олбрайт, с которой он так любит целоваться взасос. Она, конечно, поинтересовалась бы: «Что это за русские мужички на коняшках и зачем-то с оружием? И чего высматривает вдали из-под ладони тот, что в середине, на черной коняшке?» И министр Иванов, прежде чем кидаться взасос, ответил бы: «А это, матушка Мадлен, художественное выражение доктрины внешней политики России. Мужичка этого, что в середине на вороном коне, зовут Илюша, высматривает он врагов Отечества, чтобы огреть их семипудовой палицей, а также — все ли в порядке на наших далеких военных базах, в частности, на Кубе. А этот, что с луком на игреневой лошадке, заметьте, косит глазом в сторону нашей вьетнамской базы в Камрани. И встали эти русские мужички на свой пост лет за пятьсот до открытия вашей Америки, и никак иначе они не могут». Ну а после таких слов и взаимного созерцания картины можно и взасос со старушкой Мадлен, если у нее не пропал бы интерес.
Впрочем, никто не против и того, чтобы в министерстве наряду в произведениями русского искусства были шедевры мастеров не только, естественно, других народов России, но, конечно, и иностранных, в том числе древних. Как отрадно смотрелась бы над письменным столом министра, допустим, картина английского художника Джошуа Рейнолдса «Младенец Геракл, удушающий змей, подосланных Герой». Эта картина была написана по заказу Екатерины II. Пользуясь правом выбора сюжета, предоставленного императрицей, Рейнолдс так объяснял свой выбор: «Я избрал темою сверхъестественную силу Геракла еще в младенчестве, ибо сюжет этот допускает аналогию (по крайней мере, отдаленную) с недетской, но столь же известной мощью русской империи». Даже и отдаленную аналогию русская императрица оценила высоко. В ленинградском Эрмитаже есть и мраморные скульптуры младенца Геракла, удушающего змей, подосланных Герой.
Так с какой же стати у Иванова едва ли не на письменном столе — Лаокоон? Да уж и не мадам ли Олбрайт и подарила эту скульптуру разлюбезному коллеге? Может быть, министр не знает легенду о Лаокооне и думает, что он, как младенец Геракл, задушил змей, которых тоже было две? Тогда напомним…
Десять лет безуспешно осаждали греки Трою. И взяли ее на десятый год не силой, как, скажем, немцы пытались завоевать Россию, а хитростью, как поступили США, Запад и наши демократы. Греки-данайцы по совету хитроумного Одиссея, прародителя Аллена Даллеса, разработали ловкую программу взятия Трои изнутри: на берегу моря недалеко от города построили огромного деревянного коня, разместили в нем много своих беспощадных воинов вроде Ельцина и Чубайса, а сами удалились на ближайшие острова. Добродушные троянцы не разгадали коварного замысла противника, решили, что он полюбил общечеловеческие ценности, прекратил войну и снял осаду, А коня приняли за подарок себе, на который боги надоумили греков перед их отбытием, и втащили его в город, для чего потребовалось разрушить часть крепостной стены. Ночью древнегреческие ельцинисты вылезли из коня, перебили лучших троянцев, и город был взят.
Что ж, история, увы, прекрасно нам знакомая. И мы слышали голоса: Америка стала другой! Запад совершенно переродился! У нас нет врагов! Кругом одни друзья, желающие нам только добра! Вот французы, например, они нас так любят. Давайте вернем им с процентами царские долги столетней давности, это будет красивым жестом в духе нового мышления… Демократия, верещали, это дар Божий, давайте затащим кобылу демократии в наш дом!.. И стали тащить. Дряхлая кобыла не влезала. Тогда принялись разрушать крепостную стену — все, что мешало ей пройти: компартию, госконтроль, КГБ, монополию торговли… Тащили задом наперед, удалось втащить только круп, и из него полезли всегда гнездившиеся там бурбулисы, Гайдары, Немцовы, сванидзы, Явлинские, Хакамады, Киселевы, новодворские… И город был взят.
А Лаокоон был троянским жрецом, он своевременно пытался остановить сограждан, предсказывал, что деревянный конь принесет им горе. Но поскольку заоблачная олимпийская закулиса уже предопределила судьбу Трои, то бог моря Посейдон послал двух чудовищных морских змеюк, которые, несмотря на отчаянную борьбу жреца и его сыновей, задушили всех троих. И у нас был Лаокоон, даже не один, и тоже были удушены министр Пуго, маршал Ахромеев, генерал Рохлин… И как за Лаокооном встает вся Троя, так за упомянутыми жертвами — вся Россия. Но змей в нашем случае тоже было не две, а две вышеназванных главных да еще целый выводок помельче… Если министр Иванов, украшая свой кабинет скульптурой Лаокоона, не понимает столь явной аналогии, то, Боже милосердный, как же деградировали отцы нашего Отечества со времен Екатерины. Если не понимает таких простых вещей, то где ж ему решать проблемы глобального масштаба…
А Лукин, если к нему еще раз вернуться, человек ужасно образованный — воспитанник трех институтов — и очень любит это показать. То стишок Ахматовой ввернет наизусть, то философскую цитатку сунет нам под нос, то просто изобразит мину большо-о-го эрудита. Видно, очень нравится ему известный афоризмик, принадлежащий не то Талейрану, не то Фуше, не то Булэ, а, может, и самому Наполеону: «Это хуже, чем преступление, это ошибка». Афоризмик предельно циничный, безмерным цинизмом и отличались все названные выше его возможные авторы. В самом деле, ведь преступления и ошибки могут быть совершенно разные и никак несопоставимые. Чубайс морозит города, из-за отключения им электроэнергии на операционном столе умирают люди — это преступление. А я ушел из гостей в чужой шапке — это ошибка. Так чем же моя ошибка «хуже» преступления Чубайса? Зубрила Лукин не соображает этого. Видимо, не знает он и того афоризма, который я сделал заголовком этой статьи. Он переводится с французского так: «Это хуже, чем подло, это смешно». Именно так хотелось мне сказать, когда я слушал в этой телепередаче Похлебкина, Лукина, гоголевского героя из яковлевского отдела ЦК, вдумчивого эколога и кого-то еще.