Он подвел меня к лабораторному столу:

— Смотрите. Сначала обычный химический анализ — определяем основные элементы. Для этого у нас есть новые аналитические весы «Сарториус» с точностью до десятой миллиграмма.

Профессор показал на ряд колб и пробирок:

— Затем качественный анализ на примеси. А для особо точных измерений… — он с гордостью указал на устройство в углу лаборатории, — я договорился с Физико-техническим институтом. Они предоставили нам во временное пользование экспериментальный стилоскоп. Это последняя разработка лаборатории академика Иоффе.

— И насколько точен такой анализ? — спросил я, хотя уже знал ответ. В будущем спектральный анализ станет стандартом, но пока это были первые шаги.

— При правильной калибровке можем определять содержание элементов с точностью до сотых долей процента, — Величковский протер запотевшее пенсне. — Для производственного контроля более чем достаточно. Теперь каждая плавка под полным аналитическим контролем.

— А стоимость всего этого? — спросил я, хотя это был риторический вопрос. В будущем эти технологии станут стандартом именно из-за их экономической эффективности. — Насколько выгодно?

Сорокин оторвался от расчетов:

— При массовом производстве всего на двенадцать процентов дороже обычной стали. Зато броня в полтора раза прочнее, снаряды эффективнее на треть. Даже с учетом всех затрат экономия огромная.

В этот момент в лабораторию вошел Головачев:

— Леонид Иванович! Звонили от товарища Ворошилова. Завтра комиссия от военных.

— Отлично, — я посмотрел на образцы новой стали. — Подготовим им настоящий сюрприз. Говорят, лично Тухачевский заинтересовался результатами.

Я кивнул. Пора показать военным реальные преимущества новой технологии.

— Николай Александрович, подготовьте наглядную демонстрацию. Что-нибудь эффектное, чтобы сразу было видно превосходство.

Величковский понимающе улыбнулся:

— Есть идея. Покажем им прямое попадание в броневой лист. Старая сталь против новой. Разница будет впечатляющей.

На столе лежали образцы, которые должны были изменить будущее советской промышленности. Сталь, которая сделает танки быстрее и неуязвимее, снаряды — эффективнее, производство — экономичнее.

Через стеклянную перегородку виднелся заводской двор, где под светом прожекторов кипела работа. До сдачи первой партии оборонного заказа оставалось девять дней. Но теперь у нас абсолютное технологическое превосходство.

— Кстати, — Величковский сложил руки за спиной, — я тут подумал о вашем предложении по многослойной броне. Если соединить внешний сверхтвердый слой с вязкой основой, получится просто великолепная броня. Ни у кого в мире такой не будет.

Я улыбнулся. В будущем такая комбинированная броня станет стандартом для всех современных танков.

Но поразмыслив и позавтракав, я решил расширить инновации. Почему бы и нет, в конце концов.

В тот же вечер я собрал в своем кабинете всю команду. Вечером я собрал в кабинете ближний круг: Величковский в неизменном пенсне на черной ленте, молодой Сорокин с логарифмической линейкой в нагрудном кармане, Соколов — главный инженер с седой бородкой, и конечно, неутомимый Котов, наш главный бухгалтер.

— Товарищи, — я развернул на столе схему завода, — пришло время для настоящей революции в управлении производством.

— Опять что-то придумали? — Величковский хитро прищурился, помня о моих недавних озарениях.

— Нам нужна центральная диспетчерская с полным контролем всех параметров производства. И не просто телефоны, а система передачи изображения.

— Но как? — Соловьев недоуменно покрутил ус. — Телефоны есть, но их мало, да и качество связи хромает.

— Вот именно, — я повернулся к нему. — Я слышал, сейчас есть усилители нового типа. С их помощью можно создать многоканальную телефонную связь. Качество передачи звука будет превосходным. Но можно пойти дальше — я сделал паузу. — Что если передавать не только звук, но и изображение?

В кабинете повисла тишина. Величковский снял пенсне:

— Вы знаете о работах Розинга? Его электронно-лучевая трубка теоретически может как раз передавать изображение. Но это же фантастика.

— Разве такое осуществимо в ближайшем будущем? — недоверчиво спросил Котов.

— Именно! — я расстелил новый чертеж. — Смотрите: в мартеновском цехе устанавливаем передающие камеры. В диспетчерской — приемные экраны. Диспетчер видит все печи одновременно.

— Фантастика! — выдохнул Сорокин. — Но ведь это возможно! У моего знакомого есть идеи по синхронизации развертки.

— Более того, — я продолжил, — на каждой печи ставим автоматические регуляторы температуры. Данные передаются в диспетчерскую по отдельным каналам.

Величковский быстро делал заметки:

— Если добавить самописцы, получим непрерывную запись всех параметров плавки. Для анализа качества это бесценно!

— А регуляторы температуры я могу собрать, — вмешался Соловьев. — У меня есть схема раннего «Сименса», но я ее улучшил.

Сорокин задумчиво потер подбородок:

— Интересный проект. Очень интересный. Я же говорю, знаю людей, которые как раз работают над новой системой передачи изображения. Более совершенной, чем у Розинга. Если объединить усилия, то можно добиться многого. Вы слышали о Бонч-Бруевиче? Есть такой ученый, он…

— Вот список необходимого оборудования, — я протянул бумаги. — Я знаю, что у него лаборатория в Нижнем. Часть можно изготовить там, часть на нашем заводе. Детали я уже согласовал с наркоматом.

— Леонид Иванович, — Сорокин горел энтузиазмом, — а если добавить еще и передачу показаний приборов? Температура, давление, расход газа — все в диспетчерскую!

— Именно! И не просто передачу, а автоматическую регистрацию, — я достал еще один чертеж. — Смотрите: центральный пульт с мнемосхемой завода. Все параметры выводятся на щит управления. При отклонении от нормы — световая и звуковая сигнализация.

— Постойте, — Величковский вдруг понял. — Так мы сможем не только видеть, но и управлять процессом централизованно?

— Конечно! А теперь главное, — я понизил голос. — Если получится, это будет первая в мире система автоматического управления целым заводом. Представляете перспективы?

Сорокин даже привстал:

— Я берусь договориться с Бонч-Бруевичем о разработке системы связи и передачи изображения. Еще есть Вася Зотов, он гений, который решил проблему с кислородной станцией, — пояснил он. — Оказывается, у парня настоящий талант к электротехнике. Он у себя дома собрал какой-то удивительный радиоприемник. Демонстрировал мне на днях, принимает даже Берлин! Это будет прорыв в радиотехнике!

— А я займусь автоматикой, — подхватил Соловьев. — Сделаем регуляторы лучше немецких!

Величковский уже строчил в блокноте:

— Схема коммутации… усилители… синхронизация… — он поднял голову. — Через месяц сделаем действующий макет!

— На первый этап даю две недели, — я посмотрел на календарь. — Начнем с мартеновского цеха. Это будет экспериментальный участок.

— А финансирование? — подал голос Котов, перелистывая знаменитую черную книгу.

— Уже продумал, — я кивнул. — Часть спишем на модернизацию под оборонный заказ, часть проведем через фонд рационализаторских предложений.

Сорокин, который до этого молчал, вдруг оживился:

— А я вот думаю… У Штрома в прокатном цехе есть довоенные немецкие регуляторы температуры. Если их модернизировать, можно как раз приспособить под центральную диспетчерскую и систему непрерывного анализа.

Когда все разошлись, я еще раз просмотрел чертежи. Конечно, это будет не современная АСУ ТП. Но для 1929 года — настоящая революция в управлении производством. Первый шаг к будущим системам автоматизации.

В дверь заглянул Головачев:

— Леонид Иванович! Напоминаю, сейчас повторно звонили из штаба. Завтра в десять приедет комиссия из армии по оборонному заказу.

Ах да, точно. Пусть приезжают. Товарищи проверяющие.

— Отлично, — я усмехнулся. — Покажем им не только новую сталь, но и новые методы управления производством.