Николас вновь заработал ногами, направив движение вниз, ко дну озера. Он видел и чувствовал — это произошло. На лице Мессулете не появилось никакого выражения, так как оно было скрыто нелепо сдвинутой маской, но конец длинного меча дай-катана вышел через его грудную клетку, проткнув его насквозь.

Мессулете забил ногами, мускулы их сводили спазмы. Облака туманной крови поднимались кверху подобно воздушным змеям под летним ветерком.

Николас нажал на тело Мессулете, лезвие увеличивалось как бы само по себе, готовое кромсать тело и кости. Он почувствовал, что его горло освободилось от чужих рук, и, ощущая головокружение от недостатка кислорода, немедленно попытался рвануться к поверхности озера. Но он не сдвинулся с места.

Поглядев вниз, он увидел, что рука Мессулете крепко сжала его левую ногу чуть повыше ступни. Он попытался достать до захвата, но ему удалось только дотянуться пальцами до Мессулете. Он понял, что ему не удастся освободить ногу.

Николас висел в воде, без сил, уставившись в перекошенное лицо человека с синей татуировкой полумесяца на внутренней стороне мощной кисти. В его затухающей памяти проносились отрывки воспоминаний о своем противнике.

«...Река в джунглях, солнечные лучи, пробивающиеся через трехслойные заросли джунглей, жара и черный леопард, произносящий таинственные обещания и заклинания... старик с лицом, потрепанным временем и магией, и сине-белое вздутие смерти... крокодилы, лениво шевелящие своими хвостами под жарким солнцем, с челюстями, распахнутыми для принятия пищи... вкус человеческих мозгов... белая сорока, кричащая в триумфе, когда она поднималась, сияя, к медному солнцу...»

Николас висел, медленно умирая вместе с Мессулете, чей разлагающийся мозг посылал жаркие мысли, как пузыри, поднимающиеся на крышу водяной могилы.

«...Магические формулы земли и воздуха... и красивая темноволосая, с янтарными глазами женщина... Маргарита, я хочу сказать тебе... замечательная в своей ужасной красоте... сказать тебе, что я... как Цирцея... что я... более могуч даже, чем Джим, Синий Полумесяц, все древние ритуалы Мессулете... я не могу коснуться тебя... это все, что осталось мне... в это одно мгновение... что я люблю...»

Николас был один в полной тишине и безмолвии глубины.

Казалось, что время остановилось. Даже сердцебиение, кажется, мерцает и замедляется. Кровь превращается в лед. А затем через почти смертельный мрак он почувствовал движение воды около своей холодной щеки. Его голова медленно, устало повернулась. Он видел очертания фигуры, возникающей из мрака, человека, который приближался к нему. Его щеки были надуты, так как он держал воздух в своих легких.

Воздух!

Он сморгнул. Это был Кроукер, плывший быстро и умело, разрезая воду. Его рука была вытянута, как бы в приветствии, биомеханическая рука из нержавеющей стали, титана и поликарбоната, замена той руки, которую он потерял, помогая Николасу. Николас никогда не простил себе, что стал причиной увечья своего друга, хотя сам Кроукер простил его. И теперь Кроукер здесь, и снова предлагает ему эту руку. Николас стремился взять ее в свою в знак дружбы, готовности, наконец, простить себя.

Словно в тумане, он смотрел, как рука Кроукера отогнула один за другим пальцы Мессулете, сломала суставы, разомкнула смертельный захват.

Кроукер обхватил Николаса и, сильно работая ногами, поднялся через становившиеся все более светлыми слои полумрака, из ледяной ночи, из могилы, на поверхность в последние лучи света уходящего дня.

Эпилог:

Рев моторов ударил по барабанным перепонкам людей, когда «Джамбо-747» оторвался от земли, оставив за собой пепельного цвета облако, которое прилепилось к воздуху, как бинт к ране. Сквозь него солнце выглядело раздувшимся и приобретшим цвет запекшейся крови.

— Я хочу сказать тебе кое-что, — обратилась Маргарита к Кроукеру, устремив на него взгляд своих янтарных глаз. — Если я тебя больше не увижу, я высохну и умру.

— Может быть, ты действительно сирена, как это считал До Дук? — Кроукер улыбнулся, чтобы смягчить свои слова, но она отвернулась от него.

— Я чувствовала, когда он умер, — прошептала она. — Я чувствовала, что он зовет меня.

— Зачем он это делал, Маргарита? Убил Дома, всех других?

— Думаю, что это — все, что он умел. Для него жизнь была смерть. И ничего не было другого. Он просто старался выжить.

— Бедный ублюдок.

— Интересно, — сказала она, повысив голос, так как еще один «Джамбо» с ревом помчался по взлетной полосе. — Что бы он сделал, если бы ты и Николас позволили ему захватить меня?

— Кто знает? Но я догадываюсь, что даже он сам не хотел знать этого. Он сделал этот шаг, чтобы спровоцировать нас, потому что у него не было другого выхода. Он говорил, что гончие псы напали на его след, и он был прав.

Маргарита повернулась к Кроукеру, и он видел по ее глазам, что она хотела, чтобы тема До Дука больше не затрагивалась.

— Я действительно думаю так, как говорила раньше.

— Я знаю, что это так, — подтвердил Кроукер. — Но я также знаю, куда ты отправишься теперь — обратно к Тони Д. — Он помолчал немного, как бы не желая продолжать. — Я бы помог, если бы ты рассказала мне о процедуре установления контакта с Нишики.

Маргарита покачала головой.

— Это было единственное наследие Дома, увековечившее всю его власть. Я не буду подвергать его риску... даже для тебя. — Она горестно улыбнулась. — Бизнес, — проговорила она, обхватив его лицо своими руками. Она крепко поцеловала его в губы, и он надолго задержал поцелуй, чувствуя на губах ее слезы.

— Скорее возвращайся домой, — сказала она, наконец оторвавшись от него. — Франси начнет уже скучать по тебе. — Она поставила на весы свою сумку. — Ты проводишь меня до ворот?

Он взглянул на нее.

— Я прошел так далеко, как только мог, Маргарита. Это дальше, чем я когда-либо предполагал.

Она кивнула и повернулась к выходу. Через мгновение она посмотрела на него через плечо.

— Когда ты будешь дома?

— Когда с этим будет закончено. Когда я смогу.

— А потом?

— Все зависит от судьбы, не правда ли?

Маргарита, казалось, на какой-то миг растерялась, затем улыбнулась.

— На данный момент, по крайней мере, я полагаю, что так оно и есть.

— Мне не надо было бросать его, — сказал Николас. — Это было проявлением высокомерия, как бы ударом по лицу моего отца.

За ним, на стене гостиной, висел во временных кожаных ножнах Исс-хогай, громадный дай-катана. Новые ножны были изготовлены в традиционной манере с глазурью и серебряным тиснением из выделанной кожи ската девяностолетним человеком, которого Николас давно знал.

— Он здесь на месте, — заметил Кроукер.

На некоторое время воцарилось молчание. Он перевел взгляд с длинного меча на пару каркасов, которые изготовил сам Николас для размещения на них двух масок До Дука. Вначале казалось нелепым, что Николас хочет держать у себя эти отвратительные напоминания о человеке, который почти убил его. Но он согласился с Маргаритой, что никогда в жизни не существовало ничего четко определенного, зло, так же как и добро, имело много различных масок.

Наконец Кроукер спросил:

— Ходил ли ты на могилу?

Николас понимал, что он имел в виду могилу Жюстины.

— Нет еще, — ответил он. — Должно пройти какое-то время, прежде чем я смогу смириться с ее смертью. Я не хочу ходить туда, пока этого не произойдет, пока не будет своего рода мир между нами. — Он сложил руки вместе. — Здесь все еще есть часть ее духа, которая не нашла покоя. Я чувствую ее каждое утро, когда просыпаюсь на рассвете, перед тем как сделать зарядку. Я думаю, что ей необходимо покинуть это место, Лью.