Она посмотрела на него с каким-то благоговейным ужасом, ощущение некоей внезапной перемены резануло ее, подобно бритве. До Дук обошел диван и остановился у огромного полотна Генри Мартина, на котором был изображен сельский пейзаж: поле, засеянное колосящейся пшеницей. Он наслаждался мастерством композиции и выбором цветовой гаммы.

— Маргарита, ты достаточно умна, чтобы понять — каждый из вас по-своему выбирает наиболее целесообразные пути решения той или иной проблемы, вряд ли здесь уместны фанатизм или справедливость.

Рассматривая ландшафт на картине Мартина, изображенный живописцем с волшебной силой, До Дук ждал ответа. Он думал о том, что с удовольствием бросил бы все, даже свою постоянную игру со смертью, позволяющую ему поддерживать себя в форме, ради способности написать хотя бы одну картину, подобную этой. У него не было детей — по крайней мере, о существовании которых он бы знал, — но подобный шедевр лучше всякого ребенка, поскольку, подобно божеству, воображение и мастерство художника дают возможность как бы остановить мгновение. Большей награды для себя в этой жизни он бы не пожелал.

— Как интересно, такой зверь — и ценитель высокого искусства, — голос Маргариты прозвучал где-то у его локтя.

Он услышал, как она подошла, вернее сказать, почувствовал это. Интересно, вновь подумал он, хватит ли у нее духу пырнуть его ножом для распечатывания писем? Не поворачивая головы от полотна Мартина, он заметил:

— Доминик позвонит в течение ближайших двух часов. Ты готова выполнить свою половину нашей сделки?

— Подожди минуту, — попросила она. — Раньше мне не доводилось заключать сделки с дьяволом.

— Возможно, — он резко повернулся к ней, — но готов спорить — твой брат делал это столько раз, что, наверное, сбился со счета.

Ты ничего не знаешь о моем брате, хотелось ей крикнуть ему, однако холодящий душу страх при мысли о том, что он в своей обычной спокойной манере начисто опровергнет ее слова, не дал ей раскрыть рта.

Их взгляды встретились, и ее глаза отразили какие-то противоречивые чувства, скрывающиеся за внешней враждебностью ее поведения. До Дук сомневался, догадывается ли она о том, насколько его влечет к ней. Он был уверен, что она не имеет понятия о классической тактике, используемой ведущими допрос, к которой он и прибегнул: вначале подавить, затем расположить к себе — шаблонная схема любых взаимоотношений. Но она могла догадаться о другом его приеме. Несколько лет назад он пришел к выводу: женщин трогает не столько та власть, которую они испытывают над собой, сколько доминирующее влияние в отношении других.

Маргарита облизала пересохшие губы.

— У тебя есть имя?

— Несколько. Можешь звать меня Робертом.

— Роберт. — Она сделала шаг вперед и подошла к нему вплотную, вглядываясь внимательно в черты его лица. — Странно. Имя не восточное, а ты явно родом откуда-то оттуда. — Маргарита взглянула под другим углом. — Не так ли? Какая-то иная раса... Дайте подумать... Полинезия? — Она улыбнулась. — Сама я из Венеции, поэтому знаю, что это такое.

— Что «что это такое»?

— Быть чужаком. — Повернувшись, Маргарита направилась к дивану. — Мне приходится жить среди сицилийцев. Никто тебе не доверяет, абсолютно никто. — Она села, скрестив ноги. — Тебя всегда ставят в такое положение, когда приходится доказывать свою лояльность, даже близким.

До Дук про себя улыбнулся. Ему нравилось в ней это, интриговало. С вожделением он уставился на ее длинные стройные ноги — сделать это было весьма просто — с тем, чтобы придать ей мужества. Поскольку же это вожделение было преднамеренным, то его не следовало акцентировать. Он хотел — нет, откровенно говоря, он жаждал знать, насколько долго ее хватит, на что она будет способна в самых экстремальных ситуациях. Сейчас он был уверен в одном: она даст ему эту возможность.

— У тебя есть семья?

Вопрос пронзил его подобно лезвию ножа, тем не менее, он одарил ее одной из своих очаровательных улыбок из комедии масок.

— Это было очень давно, — голос прозвучал неестественно глухо и неискренне даже для его собственного уха, Маргарита же была достаточно проницательна, чтобы тоже уловить фальшь.

— Ты сирота?

— Зерна разложения были посеяны во мне в ранней юности.

— Странную мысль ты высказал. Это правда? У тебя нет семьи? — Маргарита выдержала его взгляд.

Он пожал плечами, дескать, какое это имеет значение. Его бесила фраза, сорвавшаяся с языка. Он что, рехнулся?

Он решил порвать ту связующую их нить, которая начала раздражать его в не меньшей степени, чем и Маргариту.

— Что тебе нужно от Доминика? — откуда-то из-за спины раздался голос Маргариты.

— Информация, — ответил До Дук. — Только он способен ее предоставить.

— Это упрощает дело. Когда он позвонит, я получу ее от него и сообщу тебе.

Губы До Дука скривились в такой холодной усмешке, что Маргарита поняла: этот человек — не более чем орудие.

— Маргарита, я хочу еще раз напомнить тебе, что, если ты хоть на йоту отступишь от намеченного сценария, Франсина умрет, и ты будешь тому виной.

— Да-да! — по ее телу пробежала судорога, и она спрятала лицо в ладонях. — Только не повторяй больше этого. Я не желаю, чтобы ты даже думал об этом.

Она подняла голову и посмотрела на него, сквозь слезы она изучающе вглядывалась в его лицо.

— А тебе известно, что, несмотря на все то, что сделал Доминик, у него еще достаточно друзей, которых он спас от фэбзэровцев и которые сильны и влиятельны.

— Да, я знаю, насколько они сильны и влиятельны, — согласился До Дук. — А кто, ты думаешь, меня послал?

Это был рассчитанный риск, но, чтобы сохранить свой контроль над ней, приходилось блефовать.

— Господи, этого не может быть! — в ужасе воскликнула Маргарита. — Это убьет его.

До Дук пожал плечами, подошел к ней и сел рядом на диван.

— Жизнь полна неожиданностей — даже моя.

— Нет, нет, нет, — еле дыша, повторяла Маргарита, — ты все лжешь. — Она вздрогнула. — Я знаю друзей Доминика. Им можно полностью доверять. Если ты причинишь ему вред, они достанут тебя. Это тебя не беспокоит?

— Наоборот. Я буду это только приветствовать. Он наблюдал, как целая волна эмоций прокатилась по ее лицу.

— Боже, кто же ты такой, — прошептала она. — Какие грехи я совершила, что вынуждена общаться с тобой.

— Скажи, ты настолько же невиновна, насколько твой брат виновен?

Маргарита не обращала внимания на слезы, медленно текущие по щекам.

— Нет абсолютно невиновных, но я... Сегодня какой-то Судный день. Что бы я ни сделала, его кровь будет на моих руках.

— В конце концов, все мы — животные, — заключил До Дук. — Иногда приходится вываляться в грязи. Сейчас твоя очередь.

Она вынула новую сигарету:

— Уподобиться тебе? Никогда.

— Надеюсь, этого не произойдет, — улыбнулся До Дук.

Маргарита взялась за зажигалку, затем, очевидно, передумала и положила сигарету обратно.

— Меня пугает то, что ты знаешь о предстоящем звонке Доминика.

— Да. Знаю.

— Его друзья...

— У него нет больше друзей.

Он наклонился к тому месту, куда упал разбитый бокал с бренди, и, подняв кусок стекла, сжимал в руке до тех пор, пока на пальцах не выступила кровь; наблюдая, как стекло прокалывает кожу, Маргарита осознавала, что в этом стремлении к боли — в той или иной форме — заключен важнейший компонент сущности этого человека. Она не придала этому выводу особого значения, будучи не в состоянии понять его важности.

Ее удивляло, почему он не напал на нее. Для этого у него были все возможности: когда она обнаженной лежала в ванне, когда она одевалась, а он наблюдал, в любой момент на этой софе в библиотеке. Действительно, после того как прошел первый шок от его внезапного вторжения, она предоставляла ему все возможности, хорошо зная, что, зажатый между ее бедер и переполненный тестостероном, он лишится способности здраво мыслить.

Необходимо что-то предпринять, чтобы выбраться из этого кошмара. Она передвинулась на диване, задирая юбку еще выше — к самому основанию бедер. До Дук перевел взгляд с окровавленных пальцев на ее обнаженную плоть. Казалось, этот взгляд имеет вес и источает тепло. Она почувствовала, что ее щеки начинают гореть.