Маргарита обхватила голову руками.

— Я должна поговорить с кем-либо об этом. Удерживать это в себе для меня больше... невыносимо. Но кто поймет? Ни мой муж, ни моя дочь. И я не могу говорить об этом со своими друзьями. — Она подняла голову, ее глаза изучали его лицо.

«Что она хочет, — думал Кроукер, — понимания или оправдания?»

— Остаетесь вы, Лью, потому что я не знаю, кто вы для меня или кем вы станете. Вы такая же неизвестность, какой стала и вся моя жизнь.

— Маргарита, что это? Что, вы боитесь, он отнял у вас?

— Мою способность ненавидеть его.

Кроукер видел, что она испугалась, не рассмеется ли он прямо ей в лицо. Так почти наверняка сделал бы ее муж, если бы Маргарита доверилась ему. После того как он видел тело Доминика Гольдони, ее страх совсем не казался ему смешным. Наоборот, он вызывал в нем какой-то внутренний холодок.

— Это как если бы мы были теперь с ним связаны духовно. Я не могу выбросить его из головы, я имею в виду не его лицо, а... Глубокой ночью я могу вдруг осязать его запах, чувствовать его близость, как если бы он в действительности был рядом со мной.

Кроукер поймал ее взгляд.

— Маргарита, я хочу, чтобы вы поняли кое-что прежде, чем мы продолжим разговор. Этот человек, который похитил вас с Франси и убил вашего брата, чрезвычайно опасен, и я думаю совершенно определенно, что вы единственный человек, кто может помочь мне отыскать его. Без вас я не смогу сделать ничего. Я должен знать, что могу рассчитывать на вас. Если это противоречит вашему...

— Я хочу помочь вам, — заявила она чуть-чуть слишком поспешно. — Мне нужно это. Я должна убедиться, что он не...

Она покачала головой, не в силах продолжать. Кроукер подозвал официантку, заказал приготовленных на пару моллюсков и омаров. Моллюсков принесли почти сразу, в громадных блюдах. Они издавали аромат морской воды и водорослей. Маргарита ела их сладковатую мякоть медленно и с удовольствием. На ее лице вновь появились краски, и казалось, что к ней постепенно возвращается самообладание.

— Я без конца думаю о том, насколько я изменилась с тех пор, как он отпустил меня.

Она покончила со своей порцией моллюсков, отставила от себя блюдо, облизала один за другим пальцы, тщательно, как кошка.

— Откровенно говоря, мой брак был, к сожалению, неудачным. Между Тони и мной нет близости. Оценивая прошлое сегодня, мне не верится, что такая близость вообще была когда-либо. Что касается женщин, то Тони общается с ними только через посредство своего «петушка» и кулаков. Общение с другими мужчинами ограничился переговорами — в этом вся его жизнь. Когда я поднимала голос, он бил меня. Думаю, что, поскольку он сицилиец, ему стало плевать на меня с тех пор, как родилась Франси. Почему не сын?

Она пыталась улыбнуться, но вместо этого получилась гримаса.

Подошла официантка, чтобы забрать посуду. Она дала им пакетики из фольги, в которых были бумажные салфетки. Маргарита захотела пива, и Кроукер заказал его для обоих. Официантка удалилась.

— Беда в том, что вы смирились, — сказал мягко Кроукер. — Я имею в виду с тем, что он бил вас.

Маргарита подняла на него глаза.

— Вы не женщина. Я не думаю, что вы поймете меня.

— Я стараюсь изо всех сил. Я слушаю вас.

Она задумалась. Какое-то время ее взгляд следил, как темнота опускается на воду. По проливу курсировала рыбачья лодка с зажженными огнями, перемещаясь в окне, как на экране телевизора, с одной стороны на другую.

— Дайте мне вашу руку, — спокойно попросила Маргарита. — Нет, не эту, а другую.

Он протянул свою биомеханическую руку.

Она взяла ее и стала смотреть на место, где естественная кожа соединялась с частями, сделанными человеком.

— Мир мужчин жесток, — сказала она, — а мир женщин... женщина недоумевает, почему вообще для равновесия нужно насилие.

— Но пассивность...

— Вы все еще рассуждаете, как мужчина. — Она ласково улыбнулась ему. — Пассивность здесь ни при чем. Мужчины ошибаются, думая, что, если женщины не видят смысла в насилии, они должны быть пассивными существами. Это просто неверно. — Она вскинула голову. — Но по крайней мере в одном важном отношении мужчины пассивны. Когда они стоят перед выбором, они всегда предпочтут статус-кво. Им ненавистны какие-либо перемены, и они ведут постоянную борьбу против них. С другой стороны, и женщины хотят стабильности. Если это желание исчезнет, то вы будете не женщиной, а совсем другим существом.

Принесли омаров и пиво. На Маргариту и Кроукера надела покрытые пластиком фартучки, которые завязывались сзади на шее. Маргарита взяла щипцы и начала раскалывать яркую оранжево-красную скорлупу клешня омара.

— Я стала понимать, что во мне существует что-то еще. Роберт, так он назвал мне себя, доказал мне это. Я была готова убить его. Теперь я здесь с вами. Я наконец способна сказать мужу «плевала я на тебя» и чувствовать себя правой. Я смогла понять, как исковеркана была моя жизнь, когда я оставалась с ним. Я была не права, ища стабильности для себя и для моей дочери. Она больна булимией, и для этого есть чертовски важная причина. Она не глупая девочка и уже не ребенок. Она понимает, что происходит вокруг нас, чувствует несправедливость сильнее, чем взрослые. Может быть, я нанесла ей больший урон, чем кто-либо другой. Я считаю, что это Роберт помог мне открыть для себя эту важную правду. Можете вы это понять?

Кроукер не проронил ни слова во время ее монолога. Может быть, из-за съеденных моллюсков или от беспокойства в связи с тем, что произошло и что, по всей вероятности, еще произойдет здесь, если он правильно поведет дело, он потерял аппетит.

— Вы должны принять решение, Маргарита. Я полагаю, что вы решили помочь мне найти Роберта. Вы хотите снова с ним увидеться? Что можете вы получить от этого? Он — убийца, безжалостный, хитрый, возможно, не совсем в своем уме, во всяком случае чрезвычайно опасный. Вы остались живы после одной встречи с ним. Кто может сказать, что случится во второй раз?

— Он не причинит мне вреда.

— Как вы можете быть уверены в этом?

Маргарита постучала пальцем по груди, где находилось ее сердце.

— Я знаю это так же, как то, что я ем или дышу. Есть какая-то связь с ним так глубоко во мне, что она не поддается мысли или сознанию. Конечно, в этом нет никакой логики. Однако я в этом уверена.

Как ни странно, но он верил ей. Глядя в ее ясные глаза, он видел в них правду, которая глубоко его тревожила. Он почувствовал, что волосы на его затылке зашевелились, как если бы за его спиной внезапно возник человек, называющий себя Робертом. Кроукер переменил положение на стуле, испытав внезапно какое-то неудобство.

Думая о том, что он и Лиллехаммер увидели в доме морской пехоты в Санта-Клауде, он обратился к Маргарите.

— Вероятно, вам следует хорошенько осмыслить, что Роберт сделал с Домиником.

— Вы думаете, я могу это забыть?

Она также не хотела больше есть, и Кроукер подозвал официантку убрать вое со стола. Маргарита подождала, когда та уйдет, затем продолжила.

— Но есть еще что-то, кроме смерти Дома, а я думаю над этим с тех пор, как вернулась из Миннесоты. — Она стерла с рук влагу а крошечные остатки розовато-белого мяса омара. — Я сказала вам, что хочу рассказать все. Это не был театральный жест. Я так решила.

Она наклонилась вперед. В ее лице чувствовалась некоторая напряженность.

— Помните, Франси говорила вам о своих посещениях дяди Дома, что она часто ходила со мной вместе, проводила время на кухне, дегустируя содержимое холодильника, где Дом держал мороженое? Интересно, задавались вы вопросом, что я там делала так часто?

— Вы были братом и сестрой, то есть это — одна семья.

Теперь искренняя улыбка озарила лицо Маргариты.

— О боже, Лью! Это то, что всегда говорил мне Дом, когда я выражала беспокойство, что мы проводим вместе слишком много времени. Он покашливал и говорил: «Конечно, bellissima, мы — это семья. Кто будет удивляться, что мы проводим вместе время? Не Тони, и, конечно, не фэбээровцы!»