В зрении, как и во всех других видах психо-физической деятельности, необходимо выработать в себе сочетание уверенности с незаинтересованностью: уверенности, что мы способны и можем достичь успеха, а незаинтересованности – на случай неудачи. Мы должны быть уверены, что непременно, добьемся успеха, если будем использовать надлежащие средства и запасемся терпением; но мы не должны чувствовать себя разочарованными или раздраженными, если и на этот раз нам не удалось достичь успеха.

Наличие уверенности без противовеса незаинтересованности может быть столь же губительно, как и ее отсутствие, ибо в случае провала она обрушит на вас массу негативных эмоций, а те, в свою очередь, увеличат вероятность неудач.

Для человека со зрением ниже нормального правильная внутренняя позиция может быть сформулирована примерно так: "Я знаю, что нарушенное зрение теоретически может быть улучшено, и если я восстановлю свои зрительные способности, я смогу улучшить нарушенное зрение. Я учусь зрительным способностям всякий раз, как смотрю, и, вероятно, буду видеть лучше, чем раньше; но оттого, что я пока не вижу так хорошо, как мне бы хотелось, я не буду чувствовать себя несчастным, а буду продолжать трудиться до тех пор, пока лучшее зрение не придет ко мне".

Способность восприятия зависит, как было уже сказано, от количества, качества и полезности предшествовавшего опыта. Но прошлый опыт существует для нас только в памяти. Поэтому правильней сказать, что восприятие зависит от памяти.

С памятью тесно связано воображение, которое преобразует воспоминания, созидая из реально пережитого новые конструкции, отличающиеся от всего реально испытанного в прошлом. Способность разума интерпретировать ощущения находится в такой же мере под влиянием воображения, как и памяти.

То, насколько восприятие и, соответственно, зрение зависят от памяти и воображения, является делом повседневного опыта. Мы видим знакомые вещи более четко, чем то, о чем у нас нет воспоминаний, а когда – по причине стресса или эмоционального возбуждения – наше воображение более активно, чем обычно, часто случается, что мы более интерпретируем ощущения объектов, которыми занято наше воображение, нежели ощущения, поступающие из внешнего мира.

Старая швея, которая ни аза не разберет без очков, видит, однако, достаточно, чтобы вдеть нитку в иголку. Почему? Потому, что она более знакома с иголками, чем с буквами.

Студент наталкивается в учебнике на непривычный технический термин или на фразу из неизвестного ему языка. Буквы, из которых состоят незнакомые слова, точно такие же, какими напечатан весь учебник, и тем не менее, видеть их определенно труднее. Почему? Потому что основной текст написан на родном и понятном английском языке, а эти неудобочитаемые – на греко-латинской тарабарщине.

Человек целый день крутится в своей конторе как белка в колесе и не замечает усталости, а вот в музее выматывается за какой-нибудь час и возвращается домой с раскалывающейся головой. Почему? Потому что на работе он следует заведенному распорядку, имея дело с обычными для него бумагами, тогда как в музее все является чужим, новым и странным.

Или возьмем случай с дамой, которая страшно боится змей и однажды обрезок шланга принимает за огромную гадюку. Ее зрение, как показала проверка по таблице Снеллена, вполне нормально. Почему тогда она видит то, чего нет? Потому, что ее воображение привыкло использовать воспоминания о змеях, чтобы, создавая пугающие образы этих тварей, упреждать реальную опасность; в данной ситуации ее ум, под влиянием воображения, неправильно интерпретировал ощущения, связанные со шлангом, и дама живо увидела в нем "гадюку".

Таких примеров можно приводить бесконечное множество. Не остается никаких сомнений в том, что восприятие, а следовательно, и зрение зависят от памяти и – в меньшей степени – от воображения. Мы лучше видим те вещи (или похожие на них), о которых у нас есть хороший запас воспоминаний. Чем более точны эти воспоминания, чем более доскональное и аналитическое знание они воплощают, тем лучше (при прочих равных) будет зрение. Правда, зрение может быть лучше даже при прочих неравных. Так, ветеран микроскопист может иметь худшее зрение (если ссылаться на таблицу Снеллена), чем студент-первокурсник, которого он учит. Тем не менее, когда он садится за свой инструмент, то, благодаря богатому опыту и точной памяти похожих объектов, видит препарируемый объект намного яснее и четче, чем может новичок.

То, что восприятие и зрение зависят от предыдущего опыта, закрепленного в памяти, есть истина, признаваемая всеми. Однако я знаю только одного человека, который сделал из нее серьезные (я называю их утилитарными и терапевтическими) выводы; это д-р У. Г. Бейтс. Он был первым, кто задал вопрос: "Как может быть использована эта зависимость для улучшения зрения?" И задав его, он не успокоился до тех пор, пока не нашел ряд простых и практических ответов. Его последователи также внесли свою лепту в создание методик по улучшению зрения путем работы с памятью и воображением. Здесь я расскажу о самых действенных из этих упражнений. Но прежде еще несколько слов о некоторых чертах этой наиболее таинственной психической силы: памяти.

Для нас, стремящихся восстановить зрительные способности, наиболее важная особенность памяти, возможно, заключается в том, что она плохо работает при напряжении. Каждому знакома ситуация, когда в разговоре со знакомым вдруг обнаруживаешь, что никак не можешь вспомнить его имени. Но если человек мудр, он перестанет напрасно силиться и позволит разуму погрузиться в состояние бдительной пассивности: велики шансы, что имя добровольно всплывет на сознательный уровень. Как видно, память работает лучше, если разум находится в состоянии динамического расслабления.

Опыт научил подавляющее большинство людей тому, что существует взаимосвязь между хорошей памятью и динамическим расслаблением разума; это состояние имеет тенденцию сопровождаться и динамическим расслаблением тела. Но вряд ли кто-нибудь дал себе труд сформулировать это положение, – люди знают его бессознательно и ведут себя соответственно. Когда требуется вспомнить что-либо, они инстинктивно расслабляются, потому что их опыт подсказывает: состояние "пусть все течет само по себе" наиболее благоприятно для работы памяти.

Так вот, эта привычка расслабления сохраняется, даже когда в отношении других проявлений жизнедеятельности образовались плохие привычки психического и физического напряжения. Поэтому-то люди, начиная вспоминать, автоматически, не задумываясь, приводят себя в состояние динамического психического расслабления, которое благоприятно не только для памяти, но и для зрения. Это, похоже, объясняет феномен того, почему успешное припоминание чего-либо приносит и немедленное улучшение зрения.

В некоторых случаях нарушенного зрения состояние психического и физического напряжения настолько экстремально, что страдающие от него потеряли привычку "пусть все течет…" даже в отношении припоминания. Опытные преподаватели метода д-ра Бейтса рассказывали мне о людях, которые не могли припомнить ни буквы ни цифры, на которые смотрели всего десять секунд назад. Но как только глаза и разум хоть немного расслаблялись при помощи пальминга, соляризации, покачиваний и перемещений, память вновь возвращалась к ним. Неспособность припоминать, которая ввергла этих бедолаг в состояние мнимого слабоумия, была вызвана той же фундаментальной причиной, что и несовершенное зрение: неправильным функционированием, связанным с сильным психическим и нервно-мышечным напряжением.

К счастью, подобные случаи не слишком распространены, и большинство из тех, кто страдает нарушенным зрением, успешно применяют правило: "пусть все течет само по себе", – бессознательно выведенное из опыта повседневной жизни. Именно поэтому у них сохраняется возможность использовать память в качестве вспомогательного средства для расслабления разума и тела, а в конечном итоге, и зрения. Человек с нарушенным зрением смотрит, скажем, на печатную букву и не может видеть ее четко. Но если он закроет глаза, расслабится и вспомнит нечто такое, что ему легко вспомнить четко и ясно, то обнаружит, когда вновь откроет глаза, что зрение ощутимо улучшилось.