Он довёл нас до Петрозаводска, где жила его мать, да и оставил у неё. Его мать сильно болела, жила одна в собственном маленьком домике и нуждалась в уходе. Моя мать умела шить и вскоре начала обшивать людей, благо в то время приличная одежда была в большом дефиците. Мало - помалу жизнь стала налаживаться. Сын женщины, что приютила нас, в начале тридцатых годов женился и осел в Ленинграде. К матери не приезжал, писал только иногда письма. Так и жили до июня 1941 года: я ходил в школу, мать шила и работала на огороде, ухаживала за хозяйкой домика, которую я считал своей бабушкой. А потом началась война.
Буквально в первые дни войны поезд, на котором работал машинистом сын хозяйки, был разбомблен, и он погиб. Об этом рассказала его жена - Маня, приехавшая в эвакуацию к нам перед самой осадой Ленинграда. Детей у них не было.
Известие о смерти сына доконало хозяйку, и она к концу 1941 тихо скончалась. Так как мы с матерью были внесены в домовую книгу, домик остался за нами. Маня считалась эвакуированной и собиралась после войны вернуться в Ленинград, где она имела комнату в коммуналке. Документы на неё она сохранила. Наш домик был очень маленьким, находился на окраине города, так что других эвакуированных к нам не подселили. В войну жили плохо: спасал огород около дома, да мать постоянно занималась перешиванием и перелицовкой чужой одежды. Маня работала на военном патронном заводе штамповщицей.
Честно говоря, Лёве уже давно надоела эта исповедь, что рассказывает Смарыга про свою тяжёлую жизнь. А у кого она в то время была лёгкой?
«Вот мой отец, хоть родился после войны, однако прослужил в Германии пятнадцать лет, пока не случился взрыв на ремонтном заводе, из-за чего потерял ногу. Получил инвалидность и тоже в жизни ничего хорошего не видел. Одна радость: женился на девушке с квартирой. Хорошо хоть по любви. Скорей бы уж Смарыга заканчивал своё повествование и переходил к самому главному: как стал экстрасенсом.»
- В 1945 году я окончил семилетку и поступил в Лодейнопольский механический техникум железнодорожного транспорта на специальность «Паровозное хозяйство», - продолжил рассказ Смарыга. - Мать считала, что профессия машиниста очень престижна, и я не останусь без куска хлеба. Так я покинул Петрозаводск, и не возвращался туда более пяти лет.
В 1948 году после окончания техникума был направлен работать на Октябрьскую железную дорогу. Приехал в Ленинград в отдел кадров, где был зачислен на должность сначала помощника машиниста паровозной бригады, а через полгода стал полноправным машинистом. Поселился в общежитии в комнате на четыре человека. Прописали временно. Поскольку всё время был в поездках, то житьё там меня не тяготило.
Как-то сходил в гости к тёте Мане: она написала моей матери письмо, что очень бы хотела на меня посмотреть: как я вырос. Она жила в коммуналке на три семьи, имела комнату двадцать м2. Так и не вышла второй раз замуж. Ей недавно исполнилось сорок лет. Она постоянно болела. Работать на заводе больше не могла, устроилась в трамвайное депо учётчицей. Моему приходу очень обрадовалась, расспросила, где и кем работаю. Неожиданно для меня предложила поселиться у неё: обещала прописку. Я подумал, да и согласился. Получить жильё от железной дороги было нереально. Тем более, подходило время моей службы в армии. Так я стал полноправным жителем Ленинграда.
Весной 1949 года я оказался на службе в железнодорожных войсках. Тогда мне было восемнадцать лет.
Прослужил я недолго: попал на строительство железной дороги Кизил – Пермь в пятый железнодорожный корпус, простудился, заболел двухсторонней пневмонией и попал в госпиталь в Пермь. Именно оттуда и начинается моё становление экстрасенса.
Смарыга помолчал, покрутил в руках стакан с чаем, крякнул, не обнаружив рядом стакана водки, и продолжил рассказ.
- Так тяжело, как тогда, я никогда ранее не болел. Постоянно высокая температура, кашель, сердечная недостаточность. Ставили мне капельницы, кололи витамины – ничего не помогало. Я угасал. Перемены начались, когда в госпитале появился майор медицинской службы в отставке Мхитарян Ашот Николаевич. Это был не только специалист-медик высшей квалификации, но ещё и экстрасенс. Он сразу занялся моим лечением, применяя свои особые способности, но и не отвергая постановку капельниц, уколов, лечебную гимнастику и массаж. Я был настолько плох, что другие лечащие врачи на меня просто махнули рукой, записав в «безвозвратные потери». Потихоньку в течение месяца майор вытянул меня из рук старухи с косой, а потом у нас состоялся знаковый для меня разговор.
- Миша, я смог спасти тебя только потому, что активизировал твои внутренние силы и сумел направить их на борьбу с болезнью. Это было бы невозможно, не обладай ты особыми способностями, которые у тебя проявились после моего воздействия. Ты – особый человек, отличный от других людей. По-моему, твои особые способности кроются в возможности воздействовать на людей, влиять на их разум, навязывать свою волю. Это – очень страшные способности. Не дай Бог, если ты используешь их для корыстных целей. Был бы ты, как я, целителем, или провидцем, или, на крайний случай, телекинетиком – я бы не боялся за твоё будущее. Но твой дар очень опасен. Не для того я тебя вытянул с того света, чтобы ты приносил вред людям! Как я понимаю, твоё главное предназначение: искать экстрасенсов и инициировать их. Но этим больших денег не заработаешь и признательности от людей не дождёшься. Обещай мне, что никогда не используешь свои особые способности против людей!
Я тогда не очень понимал, что мне говорил Ашот Николаевич, но тут же подтвердил своё обещание. После этого со мной был проведён краткий недельный курс учёбы, по окончании которого я был признан майором способным самостоятельно выполнять своё предназначение в этом мире.
Ещё через неделю я был комиссован из армии по причине прогрессирующей сердечной недостаточности и сильного поражения лёгких хронической пневмонией. Перед тем, как покинуть госпиталь, Ашот Николаевич меня предупредил, что на самом деле моё здоровье не настолько плохое, как записано в документах. Если не пуститься во все тяжкие, то вполне проживу еще лет пятьдесят – шестьдесят. Мы распрощались, и я вернулся в Ленинград.
Восстановил постоянную прописку в комнате тёти Мани и поехал в Петрозаводск навестить мать: она писала, что совсем нет здоровья, болит сердце и хочет меня увидеть перед кончиной. Приехал на второй день после её похорон: о смерти матери сообщили по месту моей службы, сообщение переслали в госпиталь в Перми и только оттуда по месту прописки в Ленинград уже после моего отъезда в Петрозаводск.
Домик оказался в собственности матери, а я, значит, её наследником. После похорон ко мне потоком пошли люди, желающие его купить. Домик мне был не нужен, и я решил его продать. Денег у народа было мало, поэтому предлагали часть оплаты взять бартером. В итоге я получил пять тысяч рублей и комплект запасных частей к швейной машинке Зингер, включая чугунную станину с двумя комплектами приводных ремней, сотню иголок, шпульки и несколько шестерёнок. Теперь можно было дооснастить материнскую машинку и продать за приличные деньги или оставить себе как подарок будущей супруге, или подарить тёте Мани за её заботу. Весил этот бартер около тридцати килограмм и я, слабый после болезни, еле-еле довёз его до комнаты тёти Мани и подарил ей полностью укомплектованную швейную машинку с ножным приводом. Она была очень довольна этим подарком и рассчитывала подрабатывать шитьём.
«Что-то опять Смарыга не туда повёл свой рассказ. Ну, для какого рожна мне знать про швейную машинку, про домик, про тётю Маню! Про экстрасенсов давай!»
Смарыга как будто услышал безмолвный призыв Левы и перешёл к изложению своих приключений на стезе экстрасенса.
- Я, наверно, надоел тебе с рассказом о моей жизни. Ещё пару слов и поговорим о твоих проблемах. Остальное расскажу в следующих наших встречах.
Обратно на работу машинистом паровоза на железную дорогу меня не приняли: якобы здоровье не позволяет, но предложили поработать на выбор или диспетчером в депо или помощником начальника Балтийского вокзала Ленинграда. Я пошёл в диспетчеры депо и проработал там до 1985 года. За это время тётя Маня умерла, я дважды женился и развёлся, обзавёлся дочкой, стал дедом, поселился в однокомнатной квартире в Купчино. Потихонечку выполнял задание Ашота Николаевича: искал экстрасенсов и инициировал их. Большего делать, как экстрасенс, я не умел. Кроме этого я видел ауру живых существ. Но это – составная часть присущего мне умения. Именно наличие в ауре человека ярко фиолетового цвета говорит о предрасположенности его к экстрасенсорным способностям.
