В первых числах января 1992 года я пригласил Егора Гайдара к себе и, интуитивно догадываясь, что не вопрос «управляемости» должен быть главным, попросил его рассказать кратко, как он мыслит работу правительства по взаимодействию с парламентом, в частности, в каких конкретных законах оно нуждается и какими ему видятся главные задачи. Нам, в Верховном Совете, надо иметь программу реформ с перечнем проектов законов, и более того, сами эти проекты законов должны быть подготовлены правительством.

Гайдар с увлечением стал рассказывать о том, что делают его специалисты в этой области; сообщил, что через две-три недели представит проект программы для обсуждения в Верховном Совете и проекты целого комплекса законов. Уже после этого я затронул вопрос о том, насколько хорошо он представляет себе конкретную ситуацию в стране – в промышленности, сельском хозяйстве, социально-экономическую обстановку, положение в провинциях. Я прямо задал вопрос: «Управляете ли вы обстановкой? Кто в правительстве этим занимается? Чтобы реформировать объект – надо его знать и контролировать в основных элементах».

Гайдар откровенно сказал, что управляемость народным хозяйством со стороны правительства предельно слабая. Они рассчитывают на то, что та модель реформы, которая разрабатывается ими, приведет к формированию «саморегулирующихся механизмов». Тогда проблемы «управляемости» не будет, она «растворится» в рыночном саморегулировании. Конечно, это была догматическая, чисто «книжная» модель. Но я не стал это говорить прямо, но подводил его к этой мысли чисто логически.

«Согласен, возможно, так это и произойдет в будущем, но вопрос в том, когда мы сможем ввести эту модель? Через месяц, два или год? А между тем заводы у нас в опасной ситуации, многие простаивают, совхозы и колхозы не имеют топлива, оборотных ресурсов, снабженческие организации пытаются выполнять свою работу и т. д. Как и кем они сегодня управляются? Согласитесь – никем и никак. Поэтому везде – сбои в поставках и промышленной продукции, продовольствия и потребительских товаров. Может быть, вам, Егор Тимурович, предпринять энергичные организационные меры для восстановления народно-хозяйственной управляемости? Например, в Москве можно провести (под вашим руководством) целую серию совещаний руководителей крупных предприятий на отраслевой основе – они должны почувствовать твердую руку правительства. К примеру, в 20–30 крупных регионов (Дальний Восток, Восточная Сибирь, Западная Сибирь, Урал, Северный Кавказ, Центральная Россия, Северо-Запад и т. д.) направить своих крупных специалистов во главе с министрами – для решения конкретных задач. В том числе и для принятия решений на местах. Повсюду создать какие-то консультативные организационные механизмы, способные оказать влияние на ситуацию и заодно узнать мнение отечественной техноструктуры. Одновременно сможете познакомиться с новыми, способными людьми, нужными нам всем для проведения реформ, и прежде всего вам, правительству. У вас пока что засилье людей, никогда не занимавшихся практической экономикой и финансами, начитавшихся книжек Милтона Фридмана. Я давно провожу такого рода мероприятия, они приносят значительный эффект, – по признанию представителей регионов, их властей и промышленных кругов». – Примерно это я сказал, судя по моим дневниковым записям, собеседнику.

Гайдар был удивлен этими моими рекомендациями, но и доволен, уходя, сказал, что был бы рад время от времени приходить ко мне за советами. Я искренне заверил его в том, что «у нас – одна команда вместе с президентом» и я не мыслю себе другого подхода в нашем общем деле. У парламентариев, конечно, бывают разные точки зрения, но если мы будем согласовывать важные решения, исходя из очевидных интересов общества, нам несложно будет убедить большинство в необходимости тех из них, которые надо принимать и вводить в действие.

Но ничего из этого, в общем-то, самого элементарного и необходимого предпринято не было. Тревожные ожидания директоров десятков тысяч предприятий, руководителей областей, краев и республик смешались в направлении конкретных требований к Центру. В Верховный Совет непрерывно являлись представители директорского корпуса, они организовывались в общественные и профессиональные организации, создавали разного рода структуры и проводили свои заседания, а решения направляли в парламент, правительство, президенту. Главное требование в их воззваниях состояло в одном: как им работать дальше? По каким планам или заказам? Если нужна их продукция, тогда почему не финансируется их деятельность, почему плохо обстоит дело с организацией поставок? Почему еженедельно растут неплатежи по поставляемой продукции? Почему сократилось финансирование больниц, школ, детских садов и яслей?

Буквально с каждым днем ухудшалась социально-экономическая обстановка в целом по стране, забастовки, которых не было уже с конца 20-х годов, стали обычным делом. Несмотря на рост заработной платы, она не восполняла роста цен и инфляцию. Уровень жизни населения быстро падал, дефициты расширялись, недовольство и раздражение народа быстро возрастали.

В такой обстановке, вполне естественно, росло и недовольство наших парламентариев деятельностью правительства. Они тогда были очень тесно связаны со своими избирателями и часто встречались с ними. Им приходилось каким-то образом объяснять ситуацию, буквально изворачиваться от непрерывных обвинений в слабой деятельности. Граждане-избиратели, разумеется, винили во всем своих депутатов, обвиняли их в том, что они, их представители, «плохо работают с правительством». А либерал-пресса и TВ захлебывалась от восторга по поводу «правительства-камикадзе», самоотверженно «бросившего свои судьбы навстречу опасности и спасающего Россию». И это – еще на первом этапе деятельности правительства Ельцина – Бурбулиса – Гайдара, когда противоречия между ним и законодателем даже не проглядывались и, кажется, не предвиделись. Уже тогда виновным в развертывании кризиса был обозначен законодатель, а не президент и его правительство, сумевшие углубить этот кризис своей неразумной политикой. Правительство даже не предоставило бюджет на 1992 год. Об этом я неоднократно говорил президенту; в результате Верховному Совету приходилось вынужденно пролонгировать расходы на базе показателей предыдущего бюджетного года.

И, наконец, в начале февраля в Верховный Совет поступил проект бюджета на 1992 год и проект правительственной программы экономической реформы. Я дал указание парламентским структурам, а также Контрольно-Бюджетному комитету приступить к немедленной работе над этими документами. И сам стал внимательно читать программу; читал тщательно, выписывая главные моменты. Суть «программы», коротко говоря, состояла в следующих моментах:

проведение курса свободных цен на все виды промышленной продукции, несмотря на очевидное негативное воздействие этого курса;

ускоренная приватизация всего народного хозяйства;

финансовая либерализация, соответствующая требованиям международных организаций;

либерализация внешней торговли, переход к свободному притоку-оттоку финансовых ресурсов;

многократное сокращение финансовых ресурсов в целях поддержания промышленности и сельского хозяйства;

замораживание заработной платы, пенсий, пособий, стипендий;

сокращение расходов на здравоохранение, образование, научно-исследовательские расходы;

ориентация в политике на создание класса собственников;

курс на максимальное заимствование финансовых ресурсов на международных рынках (и ведущих западных стран);

10-кратное сокращение военно-промышленного комплекса, проведение в нем ускоренной приватизации.

Это – основные качественные характеристики «программы», но было множество и других положений, которые вызывали либо сомнение, либо несогласие. Например, отказ от обязательных требований к новому частному собственнику (приватизированного предприятия) в части производства той или иной профильной продукции, нужной обществу, отсутствие гарантий сохранения занятости, обеспечение успешной деятельности и пр. А ведь такого рода требования были обязательными, когда приватизировались крупные предприятия в западных странах в 70–80-х годах; я этот вопрос хорошо изучил и знал. И самое главное – вся программа базировалась на известной доктрине «Вашингтонского консенсуса», о которой я выше писал. Даже простое сравнение 10 пунктов этих двух моделей показывает пусть и не зеркальное, но сходство в основных положениях.