Еще Марля полюбила приходить на конюшню к жеребцам-производителям. На конюшне у них было очень просторно, чисто и красиво. Даже картины — портреты известных жеребцов конного завода — висели по стенам. У каждого постояльца была своя большая «комната» — денник. В деннике — всегда душистое сено.

Жеребцы были особенно красивыми. Большие, казалось, сплошь состоящие из мышц, покрытых короткой гладкой шерстью. Но в отличие от спортивных лошадей, к ним не разрешали подходить, ими можно было только любоваться через решетки денников.

— Знаешь, сколько стоит каждый из них? — как-то спросила ее Надя.

— Нет.

— Миллион долларов! Считай: один миллион долларов, второй миллион долларов, третий миллион долларов… — Надя шла по конюшне и осторожно гладила высунувшиеся между прутьями решеток денников теплые лошадиные носы.

— Правда? — удивилась Марля. — Они такие дорогие?

— Правда. А в девяностых годах одного из них продали в Америку за полтора миллиона, — похвасталась Надя, как будто лошади были ее собственностью, и добавила: — Чтобы вывести чистокровную лошадь за границу, нужно получить разрешение правительства. Лошади такого класса — достояние страны. Это как, знаешь, картины и старинные иконы нельзя вывозить, так и лошадей. Только если разрешат. Если смогут доказать, что это целесообразно.

— В смысле? — не поняла Марля.

— В том смысле, что… Ну… — Но тут Надины познания в коневодстве закончились, и внятно она больше ничего объяснить не смогла. — Нельзя их вывозить и точка.

Марля же еще раз внимательно посмотрела на жеребцов — кто-то из них дремал стоя, кто-то жевал сено, кто-то увлеченно чесался о стенку: разве подумаешь, что они такие дорогие?— Знаешь, у меня как-то Нина, моя подруга в Питере, спросила, что бы я сделала с миллионом долларов? Я тогда растерялась и ничего не ответила. А сейчас я точно знаю, что я бы его обняла.

Глава 2 Студенты

— Сегодня идем в табун кадрить студентов! — торжественно провозгласила Надя.

Рано утром, пока не наступила жара, они сидели на вишнях — Надя на одной, Марля на соседней — и собирали по просьбе бабы Аглаи ягоды. Правда, собирали пока все больше в рот, чем в ведра.

— Да? — растерялась Марля. — Прямо сегодня?

— А что откладывать? Быка надо брать за рога. Думаешь, мы тут одни такие? Видела, сколько девок в поселке? А это дело такое: кто успел, тот и съел. Ты, кстати, много вишни не ешь, а то потом на горшке сидеть будешь. Я-то че? Я привычная. А ты точно… — И Надя подробно обрисовала все перспективы переедания вишни.

— Но ведь вкусно же…

До этой поездки Марля, конечно, ела вишню — раз в год, в сезон, родители покупали дежурный килограмм, и ей доставалось немного. Но те ягоды всегда оказывались кислыми. А эти… А эти были фантастически сладкими, ароматными, крупными и вкусными. Класть их в ведро рука не поднималась. В рот! И только в рот.

— Ну, смотри, а то я одна пойду студентов кадрить, — пригрозила Надя.

А Марля задумалась. Хотела ли она идти кадрить Федьку с Петькой, которых даже не видела? Ведь она понятия не имела, как это делается. А главное — нужно ли ей это. Хотела найти себе парня Марля или нет, она не знала. Все девчонки в их классе, конечно, только и мечтали о свиданиях. Говорили о любви, красились, носили джинсы в обтяжку и короткие юбки, ходили на дискотеки. Но она, Марля, не участвовала в этом. То ли боялась, то ли стеснялась… Точнее, и то и другое.

Когда она смотрелась в зеркало, то видела в нем ничем не примечательную девчонку, тощую, с мышиного цвета волосами по плечи. Девчонку ОЧЕНЬ МАЛЕНЬКОГО РОСТА. Каждый день Марля подходила к дверному косяку в своей комнате и аккуратно чертила на нем черточку над своей головой. Но черта каждый раз попадала ровно-ровно в предыдущую отметку. Один метр пятьдесят сантиметров. И ни миллиметром больше.

«Человек растет до двадцати пяти лет, ты еще успеешь вырасти», — успокаивала ее мама. Но мама сама была в лучшем случае метр пятьдесят три, а потому, как бы ни хотела Марля поверить в ее слова, но у нее ничего не получалось.

«Я карлик, — иногда сама себе грустно говорила Марля, — и пора уже с этим смириться». Но маленький рост вкупе с весом, едва дотягивавшим до сорока килограммов, не оставляли ей никаких шансов. «Девочка, ты заблудилась? Младшие классы на первом этаже», — постоянно слышала она от учителей в школе. А одежду и обувь ей приходилось покупать в детских отделах супермаркетов. Какие уж тут мальчики…

«Где твоя талия? Она у тебя от подмышек и до коленок. И вот что на тебя можно надеть?» — выдала как-то Нина, которой однажды не с кем было пойти на дискотеку, и она попыталась пристроить себе в компаньонки Марлю. Талии у Марли действительно не было. Как не было ни груди, ни бедер — ничего из того, что уже класса с восьмого старательно оголяли другие девчонки. Марля тогда еще попыталась взять себя в руки, влезть в какую-нибудь Нинкину мини-юбку и пойти на дискотеку, но на входе услышала все то же: «Девочка, ты заблудилась?» — едва не расплакалась и ушла.

«Ничего, ничего не может быть чудовищнее, чем быть девчонкой маленького роста и выглядеть при этом в лучшем случае лет на десять!» — поняла тогда Марля. И поставила на мальчиках, дискотеках, отношениях, большой любви и вообще на всей своей жизни жирный крест. И вот теперь ее троюродная сестра Надя Карнаухова как ни в чем не бывало звала ее идти и кадрить каких-то студентов, которые как пить дать окажутся на голову выше Марли, спросят: «Девочка, тебе лет-то сколько?» — и посмеются над ней. Ведь разве может какой-нибудь парень обратить на нее внимание? Конечно, нет. Нет, нет и нет. Тем более здесь, на Кубани, где все были выше ее, крупнее и выглядели старше.

Марля пошла в школу поздно, а потому, несмотря на то что Надя перешла в одиннадцатый, а она всего лишь в десятый, им обеим было по шестнадцать. По паспорту. А на вид троюродная сестра выглядела года на три старше, если не больше — выше Марли, с настоящей женской фигурой, румянцем на щеках, длинными густыми каштановыми в рыжину волосами до талии. Да и все здесь в поселке выглядели старше Марли. Двенадцатилетние — как пятнадцатилетние, пятнадцатилетние — как восемнадцатилетние, а двадцатилетние девушки все уже были замужем и смотрелись настоящими тетями. На общем фоне Марля выглядела десятилетним заморышем без единой капли женственности.

— Может, ты правда без меня сходишь? — робко предложила она.

— Что?! — Надя даже чуть с дерева не сверзилась от возмущения. — Как это без тебя?! Ты же моя подруга! Ты же еще ни с кем не целовалась! Ты что, собралась все лето профукать? Летом должны быть приключения. И большая любовь!

— А вдруг я им не понравлюсь?..

— Как это не понравишься? Я тебя накрашу. И свою супермини тебе дам. И вообще, я из тебя человека сделаю. А то ты ведешь себя как деревня какая-то. Сгорбится вечно. И так груди нет, так она еще и горбится! И смотрит под ноги. А надо как? Нос кверху, грудь вперед, хвост пистолетом. И все парни наши.

— А вдруг у меня не получится?.. Я же… я же… — Марля собралась с духом и выдала, не глядя на подругу: — Я же карлик и выгляжу лет на десять.

— Оссьпидя! Что за комплексы? Ну мелкая ты — и что? Плюнь и разотри.

— Кому я могу…

Но Надя перебила:

— Хватит ныть! Будешь ныть, я скажу бабе Аглае, что ты сегодня хочешь грядки прополоть. Видела, сколько у нее грядок? Гектар. А она очень обрадуется…

— Не надо грядок! — взмолилась Марля.

Она и так с трудом переносила местный климат, а работать весь день на жаре — это было выше ее сил.

— Значит, кадрить студентов!

Но кадрить студентов в этот день не вышло. Как и предупреждала Надя, в какой-то момент от ягод Марле вдруг стало нехорошо в желудке. «Сунь два пальца в рот!» — посоветовала подруга. Но Марля только отрицательно замотала головой: заниматься этой малоприятной вещью ей не хотелось; как обычно, она понадеялась, что само пройдет.