Второй пункт Первого Закона означает, что в присутствии роботов людям нет нужды защищать свою жизнь. Если я сейчас направлю винтовку на шерифа Крэша, который сидит передо мной, он знает, что ему не о чем беспокоиться.
Фреда на неуловимый, краткий миг представила, с каким удовольствием именно так бы и сделала! Крэш опасен. Сомневаться в этом не приходится.
– Его личный робот, Дональд, защитил бы его. Ариэль, что стоит позади меня на сцене, забрала бы у меня оружие. Собственно, у шерифа Крэша не было бы даже возможности как-то самому позаботиться о своей жизни. Например, если бы он решил взобраться на гору, не думаю, что Дональд отпустил бы его без еще пяти-шести роботов, которые карабкались бы впереди и сзади, все время готовые подхватить шерифа, если вдруг тот сорвется. Кроме того, робот непременно постарался бы в первую очередь отговорить господина от такой рискованной затеи. А то, что такая чрезмерная опека сводит на нет все удовольствие от скалолазания, отчасти объясняет, почему никто из нас не любит ходить в горы.
Кроме того, жизнь в окружении роботов приучила нас всякий риск считать дурным делом и любой риск воспринимать одинаково. Потому что роботы обязаны нас защитить от опасности, какой бы призрачной она ни оказалась, и не должны своим бездействием допустить, чтобы человеку угрожала какая-нибудь опасность – все равно какая! Потому что мы им так велели.
Не будет преувеличением сказать, что роботы с равным рвением бросаются защищать нас и от малейшего риска получить какую-нибудь царапину, и от реальной угрозы неминуемой смерти. Поэтому мы не привыкли различать малую и большую опасности – они для нас одинаковы, роботы защитят нас в равной мере от всего. Мы с вами утратили способность реально оценивать опасность. Я совершенно уверена, что каждый в этом зале знает, что роботы иногда поднимают шум из-за самых обычных, самых невинных на первый взгляд происшествий, которые и опасностью не назовешь. Из-за такой излишней предусмотрительности роботов мы привыкли бояться и избегать любого риска. В общем, боязнь риска у нас перешла с физического уровня на психологический. Отвага и риск кажутся нам непристойными, чем-то таким, что делать не принято. Наша культура учит нас не использовать никакие сомнительные возможности, действовать только наверняка.
Мы убеждены, что риск делает любое занятие недостойным, никчемным. Когда скалолаз взбирается на гору, чтобы насладиться прекрасными видами, все равно постоянно есть опасность сорваться, неважно, сколько роботов ползут за ним и подстраховывают. Когда ученый пытается изобрести что-то новое, он рискует напрасно потерять время, ресурсы, свою репутацию. Когда один человек признается другому в любви, всегда есть риск нарваться на отказ. Элементы риска можно найти буквально в любом занятии!
Но роботы приучили нас к тому, что всякий, любой риск – зло. Их обязанность – охранять нас от опасности, не причинять нам зла, а вовсе не творить для нас добро! Ни в одном Законе не сказано, что робот должен помогать человеку воплотить его или ее мечты, помогать достичь счастья! Их касается только охрана нас от разных неприятностей, но они нисколько не заботятся о наших удовольствиях. Преувеличенная опека со стороны роботов, постоянная забота о нашей безопасности с малых лет приучают людей к мысли, что мудрее не рисковать – не то что понапрасну, а вообще не рисковать! И никто из нас никогда не рискует! И упускает возможность достичь успеха – из опасения провала, неудачи.
Гробовая тишина, стоявшая до сих пор в зале, нарушилась. Поднялся многоголосый шум, раздались отдельные невнятные выкрики – возмущенные, недовольные, протестующие. Люди переговаривались с соседями, качали головами, вздыхали. В воздухе повисла напряженность.
Фреда замолчала, глядя на слушателей. Ей внезапно показалось, что комната стала как будто меньше. Задние ряды придвинулись, стали заметно ближе. Люди, сидящие в передних рядах, казалось, были теперь в нескольких сантиметрах от кафедры.
Фреда посмотрела на Альвара Крэша. Ей показалось, что он так близко, что до него можно дотянуться рукой. Воздух чуть ли не светился от накала страстей, прямые линии комнаты как будто изогнулись, искажая реальную геометрию пространства. Свет засиял ярче, цвета стали насыщенней.
Фреда почувствовала, как колотится в груди сердце. Она кожей ощущала все эмоции собравшихся здесь людей. Возмущение, неуверенность, протест, раздражение, злость, любопытство, смущение – все это стало таким реальным, осязаемым. У нее получилось! Как ни мала была надежда на то, чтобы убедить их, превратить в единомышленников, у нее получилось главное – задеть их чувства, заставить взглянуть на самих себя со стороны. Фреда заинтересовала их, и теперь начнется обсуждение сказанного.
Теперь остается только закончить вечер без скандала. Фреда заглянула в свои записи и снова заговорила:
– Мы боимся рисковать. И что из этого получается? Во всех областях науки, кроме роботехники, мы уступили лидерство поселенцам. Да и то, я уверена, только потому, что поселенцы имеют глупость бояться роботов! – Фреда засомневалась, сумела ли она вложить в эти слова достаточно иронии? Трудно сказать. – Но не только наука у нас спит мертвым сном. Все, буквально все! Новые здания, которые возводят наши роботы, строятся по устаревшим проектам. Колонисты не создают больше новых моделей космических кораблей или аэрокаров. Нет новых лекарств и новых систем поддержания жизни. И мы больше не ведем исследований в открытом космосе. «Пятидесяти планет вполне достаточно» – это стало почти пословицей. Мы говорим это так же, как «лучшее – враг хорошего». Однако Солярия уже саморазрушилась, и у нас осталось сорок девять миров вместо пятидесяти. И если на Инферно все останется по-прежнему, у колонистов скоро будет только сорок восемь планет. Для всего живого прекращение роста и развития – это первый шаг к гибели! И если это так для человеческих цивилизаций – мы все в смертельной опасности!
По всем показателям человеческой жизнедеятельности среди колонистов линии графиков медленно, но неуклонно ползут вниз, хотя по-прежнему не выходят за пределы относительной нормы. Но мы теряем почву под ногами даже в самых жизненно важных областях! Рождаемость на Инферно еще два поколения назад перестала перекрывать смертность, естественный прирост населения уже много лет выражается в отрицательных цифрах! Мы живем долго, но не вечно! И колонисты умирают чаще, чем рождаются. Население планеты неуклонно уменьшается, уже много кварталов в городе пустуют. И тех детей, которые все же рождаются, воспитывают не любящие родители, а толпы роботов, которые неусыпной заботой и опекой отрывают юных колонистов от остального человечества!
Поэтому неудивительно, что многие из нас предпочитают общество роботов обществу себе подобных. С роботами мы чувствуем себя в безопасности, нам уютнее и приятнее в их окружении. Роботы, которые беспрекословно подчиняются нам, защищают нас от любой неприятности – и, конечно же, от самого опасного, что только можно представить, – от других людей! Да-да, мы негласно признаем, что самое опасное – это люди, такие же, как мы сами. Общение с людьми гораздо опаснее, рискованнее, чем общение с роботами. Представьте себе, сейчас все больше людей даже половые потребности удовлетворяют со специально приспособленными роботами! Это стало настолько распространенным явлением, что в некоторых кругах такие предпочтения даже не кажутся чем-то необычным! Люди предпочитают безоговорочную покорность роботов радостям общения с себе подобными! Но ведь они тем самым отказываются от настоящих, живых эмоций, естественных чувств, неразрывно связанных с риском отказа и обид. Вместо этого они попросту удовлетворяют телесные потребности.
Мы, инферниты, почти забыли, как надо держать себя друг с другом. Хочу заметить, что на других планетах колонистов с этим обстоит куда хуже. В иных мирах приверженность к отчуждению, которую мы себе только позволяем, стала чем-то вроде навязчивости, – они не могут иначе! Там люди ужасно страдают, находясь в одной комнате с кем-то еще. Они не в состоянии даже просто прикоснуться к другому человеку – из-за непередаваемого отвращения! На этих планетах вообще нет городов, только разбросанные далеко друг от друга отдельные дома, в которых люди живут поодиночке, окруженные тысячами роботов. Не стану даже упоминать, насколько плохо обстоит вопрос с рождаемостью в таких мирах.
