Волшба умирает с наложившим ее колдуном… Убить бы разлучницу ушастую! И Мерлин бы на волю вышел — именно Немайн, Дева Озера, его когда–то завлекла и заточила… Или все–таки убила? За последние месяцы много страшных сказок прибавилось — и одна из самых жутких — про артурова чародея, колодец и маятник. Хороший рассказчик сможет отсмаковать каждое мгновение приближения тяжелого ножа, жар раскаленных железных стен, холод ямы с ядовитыми гадами, а в полушаге от воли, когда расправляет крылья надежда на счастливый исход — хитрая половица, спускающая самострел. Последняя ловушка, которую не обойти!

   Впрочем, и с живого Мерлина толку немного. Юстинианову чуму он остановить не смог, а сида — принесла средство. Неожиданное, наверняка с подвохом: у лисят настолько хитрые морды, что поневоле вспомнишь ушастую.

   Жениху подарок, Кейндрих — лишь обещание подарка. Вдруг Немайн и лекарство от малярии знает? Знает, но не говорит. Не верит сида людям! Выдаст секрет — станет не нужна, примутся, взвешивая риски, примерять ей к шее веревку, к сердцу меч, к спине кинжал, а к утробе яд. За себя королевна почти уверена: не будь сида нужна как союзница, не было бы риска для всего королевства — постаралась бы соперницу извести, разве что не в гостях. Гостеприимство — свято.

   При мысли о соперничестве Кейндрих тяжко вздохнет. Холмовая умна, отчего же не видит: долг в королевне выше чувства. Предложи Немайн поменять любовь на жизни ее людей, дать лекарство и забрать жениха… пришлось бы согласиться. Таков долг правящей королевы! А может, все она видит? Просто ждет! Вот выждет, когда патриарх спросит: известно ли кому–нибудь, почему этот брак не может быть заключен? Выскочит, уши прижмет, да и крикнет: «Мне!»

   Страшно.

   Куда страшней саксонских клинков… Может, и оружие для того подарила? Как намек? Мол, умри в бою, не то хуже будет?

   Станет зябко. Королевна охватит себя руками, пристроится поближе к огню. Только кто ее поймет среди предвкушения веселья? Отец? Нет, даже он поймет не так!

   — Зря грустишь, доченька, — скажет Риваллон, — Свадьба уже скоро!

   Кейндрих промолчит, будет смотреть, как у нее в ногах возятся сидовы лисята. То ли тепло любят, то ли чуют, кто должен стать в этом доме хозяйкой. То ли на холмовую шпионят. Последнее — вряд ли. Все–таки они, хоть и ушастые, на Немайн не во всем похожи. На огонь смотрят — и не щурятся!

   На ипподром в белых одеждах заявляться глупо, особенно если ты не зрительница. Немайн заскочила в «Голову», сбросила, что луковица, лишние слои, скользнула в шкурку, какую не слишком жалко. На пояс — шашку и кинжал, отросшую челку — со лба долой! Готова.

   Немайн ухмыльнулась, показав родным стенам островатые клычки. Сегодня придется туго. Не сестер гонять, не мальчишку–Тристана учить… Ну, мальчишка он по меркам чужой памяти, здесь — вот–вот станет оруженосцем. Значит, полноправным воином, защитником семьи, города, клана и королевства. Сегодня бой кривым клинком будут осваивать рыцари. Придется не учить, переучивать — да еще людей куда более опытных в практическом смертоубийстве, чем полугодовалая сида. Что ж, Немайн работы не боится. Да у нее и для дружины припасен подарочек! Очередное разорение, самые трудные части которого только–только принесли от мастера Лорна. Осталось собрать и испытать. Но это — вдали от чужих глаз.

   Собиралась провести занятия дома — двор у «Головы Грифона» просторный, хватило бы места и с Эйрой клинок против клинка размяться, и за тренировкой Анастасии присмотреть, и полюбоваться, каких успехов достиг Тристан. Мальчишка собирался явиться с сестрой Альмой — значит, есть чем хвастаться. Не вышло. Дружина возмутилась, громко и именно что дружно. Искривленными мечами, оказывается, авары пользуются! Значит, людям такое оружие тоже подходит, не хуже, чем сидам. Значит — учи, рыжая. Интересно!

   «Интересно» — значит, своего добьются, не мытьем, так катаньем, и правильно сделают. Шашка — оружие легкой кавалерии, а камбрийские рыцари, как ни крути, кавалерия именно легкая. Ипподром для их упражнений — самое место. Правда, самой наставнице ездить верхом — ни–ни. Гейс! Стоит прокатиться на спине у лошадки, как в республике случится недород, засуха, пожар или еще какая–нибудь напасть. Для этого и нужна «некоролева»: пока она ведет себя правильно, все будет в порядке. Для Немайн правильно — поднимать пыль столбом в колеснице, а не на горячем скакуне. Спать поровну днем и ночью, соблюдать судебные, пиршественные, шахматные и пивные дни…

   Внутрь городских стен заезжать не стали — к чему зря беспокоить охрану? Колесница, полтора десятка рыцарей, столько же оруженосцев — уже небольшая армия. А ведь есть еще и герои! Эйлет верх Дэффид, однорукая Дева Моста — одна стоит дружины. Так и есть, если рядом — Эмилий, еще недавно — центенарий трапезитов Африканского экзархата. Тайный агент, дипломат и воин разом. Что ж, теперь он магистр оффиций — пусть и в небольшой городской республике.

   Доволен. Для него главное то, что Кер–Сиди — часть Рима. Империи, притворяющейся республикой — или наоборот? И ему все равно, кого Немайн зовет сестрой и матерью. Ее поведение лишний раз доказало: когда–то ее звали Августиной Аршакуни, и она — коронованная императрица Рима. Два патриарха, африканский в Карфагене и константинопольский в Кер–Сиди, подтвердили, что ни усыновление, ни повторное крещение после обмирания помазания на царство не отменяет. Значит, он верен присяге, просто перешел из одного административного подчинения в другое. Что Немайн предпочитает называться хранительницей правды, а не августой или базилиссой, ему безразлично. Римские императоры, бывало, совмещали десяток разных должностей и титулов. Тот же Октавиан Август именовал себя всего лишь первым гражданином отечества…

   Эмилий скачет у борта колесницы, как некогда норманны–телохранители, негромко говорит по–гречески, улыбается, косится на пристроившуюся с другой стороны Эйлет. Со стороны посмотреть — два «Э» обсуждают свадьбу. На деле — тайный разговор, который никому и в голову не придет подслушивать.

   — Ты уже думала, что ответить базилевсу Григорию Африканскому? Раз уж сестра признала твою опеку… Те предложения, что я передал, касались именно тебя: признание твоего империума над Кер–Сиди, как частью римской провинции Британия и право распорядиться империумом над остальными ее частями по твоему усмотрению. Теперь же твоему дяде придется что–то передать и Анастасии… и, право, я за нее боюсь. Твои уши — лучший залог семейной дружбы. Ни одна часть империи, кроме Британии, тебя не примет. Потому от тебя твой дядя неприятностей не ждет. С другой стороны, тебя здесь считают своей, а чужака в правители не примут. Сковырнуть родственницу ради варварского королька? Тоже глупо. Вы с Григорием были идеальными союзниками — до появления и признания святой и вечной Анастасии. Теперь…

   Он отвесил сидящей вместо снятого стреломета Анастасии настолько низкий поклон, насколько смог, не покидая седла. Замолчал, предоставив сестрам самим домыслить очевидное. Теперь у Немайн есть более близкая римская родственница, чем Григорий Африканский. У Анастасии уши нормальные, и она — точней, ее возможный муж — вполне может претендовать на власть по всей империи. Отныне никакие обещания не истребят неизбежной опаски. «А вдруг?»

   — Вдруг, — сказала хранительница, — только лисята родятся. Нужно придумать решение, которое исключит любое «вдруг» раз и навсегда. Время есть: сейчас у Григория все мысли об арабском вторжении. Потом начнем разговор о восстановлении законной власти во всех провинциях и о новом разделе империи — не на восточную и западную, иначе. Так, чтобы Григорий и его наследники и мыслить не могли захватить долю Насти, и не боялись, что их обидит она. Как именно, я пока не знаю.