Но тут и сама Яга закричала, схватившись руками за голову, и повернулась к Магнусу. Старая колдунья со стоном шагнула к нему.

— Перестань! Перестань немедленно!

Магнус пошатнулся, губы его задрожали; но он крепко держал Грегори за руку, и взгляд его не утратил решимости.

Глаза Корделии сузились, и она очень спокойно подошла к ведьме и коснулась ее виска. Яга застыла, а боль внутри Рода и Гвен сразу исчезла, как будто их дочь повернула выключатель. Качаясь, цепляясь друг за друга, они приготовились к новому нападению…

Но тут к Яге подошел Ари. Он что-то мял в руках и одни плавным движением приложил это что-то к ее лбу.

Это был камень.

Взгляд ведьмы утратил сосредоточенность, лицо обмякло, стало каким-то удивленным. И она упала.

Джеффри подхватил ее и опустил рядом с колдуном, которого сторожил.

— Они умерли? — с тревогой спросил Ари.

— Нет, — заверил его Джеффри, — хотя и заслужили.

— Хвала Небу, что вы, дети, случились с нами на этом балу! — Род, пошатываясь, подошел к ним.

— У нас одних ничего бы не вышло, — запротестовал Магнус, — если бы ты не отвлек ее гнев и не показал нам, как она нападает.

— Поверьте мне, я к этому не стремился, — Род покачал головой. — Но где она взяла такую силу?

— От сотни и больше других таких же, — Гвен, склонившись к потерявшей сознание ведьме, прижала пальцы к основанию ее черепа. — Я читаю это в ее памяти… — она содрогнулась. — Фу! Что за грязь! Но я вижу, что эта Убу Маре собрала множество подобных ей в свой ковен.

— Для чего? — спросил побледневший Ари.

Гвен покачала головой.

— Они каким-то образом передают ей свою силу, их объединенные усилия делают Убу Маре невероятно могучей, но сама Яга становится только инструментом, только продолжением той злой ведьмы.

— И она этим была вполне удовлетворена, — вздохнул Род, — оставаясь частью чего-то большего, чем она сама.

Гвен кивнула.

— Но как странно… все искажения и искривления, которые сделали ее легкой добычей этой Убу Маре, все смятение и ненависть постепенно исчезают, сменяясь гармонией, — она взглянула на Ари. — Как тебе это удалось?

Творец расслабился, к нему вернулась улыбка.

— Как вы и говорили, добрые люди: я создал камень, который играет музыку со всей сердечностью и добротой, какие только есть во мне.

А он, конечно, необыкновенно добрый и оптимистичный человек. Род поглядел на Магнуса.

— Но что сделал ты? Как тебе удалось остановить ее?

— Да почти так же, — ответил Магнус. — Я видел, как она проглотила пламя маминого гнева, и потому заполнил ее миром и доброй волей. Я использовал музыку Баха, которой научил нас Фесс, перенес эту музыку в ее сознание.

— Но ведь она ответила тебе ударом!

— Да, ужасным, — вспомнил Грегори и содрогнулся, зажмурившись.

— А ты был моим щитом, — Магнус обнял младшего брата. — Прости, Грегори, но я не мог одновременно думать о Бахе и отражать ее уродство.

— Я был рад помочь, — хрипло сказал бледный Грегори, — и пытался развязать в тебе узел гнева и горечи, который она пыталась завязать. Но, брат! Никогда больше не хочу испытать такое!

— Аминь, — сказала Корделия, — и наверное, именно поэтому она не смогла проникнуть в мое сознание.

— А ты что сделала? — встревожено спросила Гвен.

— Я думала о майском утре, о радостных рассветах и птичьих песнях. Больше ничего, но все это было проникнуто музыкой, как говорил папа о камнях вокруг этого дома.

— Вот как, — Ари преисполнился удивлением. — Она подчинилась моей музыке, потому что твоя музыка подготовила ее к этому! — он неуверенно повернулся к Гвен. — Значит, сама моя музыка не может излечивать изуродованные души?

Гвен собралась и с улыбкой встала.

— Может! Конечно, может! Но как ты видел, добрый творец, для этого нужна не одна мелодия, а много. И чтобы слушал не один, а сотни.

Ари задумчиво смотрел на нее.

Потом решительно повернулся.

— Я начну творить их. Сотни, тысячи! Я создам их и распространю по всей земле, даже если ее всю придется пройти пешком!

— Ну, в этом, думаю, тебе помогут, — Гвен повернулась к сыновьям.

Они кивнули.

Когда они немного погодя вышли из дома Ари, их провожала мелодия, которая говорила о радости и красоте мира. Ее поддерживал бодрый ритм, очень легкий и приятный, но несомненно говорящий о том, что музыку играют камни и ни что иное.

На следующее утро они прошли совсем немного, как музыка стала причинять прямо-таки физическую боль. Дело было не только в громкости — их окружала сплошная какофония из десятков одновременных мелодий и ритмов. Все мелодии были странно похожи и одновременно так контрастировали, что у Рода заныли зубы. Он вспомнил, как молодые люди на лугу говорили, что музыка должна быть такой громкой, чтобы они чувствовали ее всем телом, и в который раз поразился их убогости: лишь мощным ударам звуковых волн удалось достучаться до их душ.

Грегори брел, зажав ладонями уши, он выглядел совсем несчастным. Гвен и Джеффри пока держались, решив ни за что не сдаваться, и даже Магнус временами, казалось, поддавался ошеломляющим волнам звуков. Глаза же Корделии остекленели, ее ноги снова начали приплясывать в такт ударам. Что касается Рода, то у него началась страшная головная боль, и он был уверен, что вскоре она перейдет в постоянную мигрень.

Наконец Гвен решила, что с нее достаточно. Род увидел, как она твердо остановилась. Видел, как она свела руки, как зашевелились ее губы, но не слышал ни хлопка, ни единого слова. Нахмурился, покачал головой и прислушался. Гвен вздохнула, и ее слова прозвучали в головах семейства.

«Долго мы этого не выдержим. Лучше задержаться и найти способ как-то блокировать звук».

Поджидавшие мать дети собрались вокруг нее.

«Может, поступить как крестьяне», — предложил Джеффри.

«Хорошая мысль, — одобрила Гвен. — Ищите воск».

Найти воск и добыть его оказалось нетрудно: пчелы ворохом покрывали рамки улья, ошеломленные звуковым ударом. Мальчикам показалось странным, что расцветка на брюшках пчел имела форму буквы G, но они решили не обращать внимания на эту странность и принесли воск матери. Сестра деловито стругала кору в маленький котелок. Они не стали спрашивать, зачем это.

Гвен взяла воск и голыми руками вылепила всю партию затычек, внимательно глядя на податливый материал. Род поражался стойкости жены: невероятно трудно сосредоточиться для телекинеза, даже всего лишь, чтобы размягчить воск, посреди такого хаоса звуков.

Закончив делать затычки, Гвен раздала их. Род достал из седельной сумки запасное одеяло, разорвал на полоски и помог соорудить повязки на уши. Завязав последние узлы, компания явно расслабилась. Тогда Род занялся своими затычками, и большая часть шума пропала, как по волшебству, доносились только удары ритма и басовые ноты. Род повернулся, собираясь объяснить Гвен причину этого, но она уже тоже заткнула уши и деловито занималась варевом Корделии, добавляя туда щепотки травок. От котелка поднимался пар: Гвен вскипятила воду без костра, просто ускорив движение молекул. Закончив, она поднесла котелок к губам, отпила, потом протянула Корделии, которая тоже сделала глоток и передала дальше. Когда котелок пришел к главе семейства, Род допил оставшееся — и обнаружил, что удары ритма стали вполне переносимы. Он удивленно повернулся к Гвен. «Как ты это сделала?»

«Вскипятила снадобье, — просто ответила она. — Теперь наш мозг может не воспринимать то, что нам не нужно: я ему только помогла и направила».

Экранирование восприятия, понял Род, и дело скорее не в снадобье, а во внушении. Снадобье сделало то, чего они хотели добиться; Род подозревал, что сахарные пилюли сделали бы не меньше, если бы их изготовила и раздала Гвен.

Но каков бы ни был метод, цели они достигли. Гвен создала великолепный фильтр шума.

Он посмотрел на жену и, отчетливо шевеля губами, проговорил: