— Я бы успокоил тебя, сказав, что мы выбирались и не из такого дерьма, но, по-моему, в такое дерьмо мы еще не вляпывались, — хмыкнул Кален.

Они невесело засмеялись. Дальше их разговор состоял в основном из печальных шуток и попыток предугадать, что будет после возвращения в Серебряные Пруды.

Посидев за амбаром еще немного, Сони убедился, что самое важное он уже услышал. Он осторожно пробрался обратно вдоль забора, залез на сенник и снова устроился возле Дьерда, словно никуда и не уходил. Уютное и мягкое, несмотря на колючесть, ложе быстро согрело замерзшего на ночном холоде Сони, и он, положив руку под голову, приготовился спать.

Сон все равно не шел. Сердце гулко билось в груди, будто Сони оббежал по кругу целый могаредский квартал, и выстукивало одну фразу: "Гвардейцы меня не выдадут". У них на то были свои причины — тот факт, что держава попала в руки непроверенному человеку, к тому же вору, не делал им чести. Пречистые Небеса, они в придачу оставят его в отряде! Сони потер так и не согревшимися руками горящее лицо. Виньес прав — они свихнулись.

Но будь он проклят и сожран Детьми Ночи, если подведет их. Он все исправит. Он постарается все исправить. Хоть и не представляет, как это сделать.

Утром они сожгли Кьёра. День выдался пасмурным, и Кален с Виньесом создали щит из духа над костром, чтобы дождь его не загасил. Безутешной Танель ярко пылающий огонь принес облегчение — она увидела в этом знак, что Небеса с радостью принимают душу Кьёра. Сони жалел, что не может сделать для северянки что-нибудь подобное. Смотреть на то, как она изменилась, было больно.

Странно стелющийся дым, как будто натыкающийся на преграду над костром, никто не заметил.

После сожжения Танель сказала, что отправится сегодня домой. Повозку и большую часть вещей она оставила "паломникам" — Кален выторговал их за несуществующие деньги, пообещав переслать их позже с доверенными людьми. Танель кивала в ответ с тем же равнодушием, что и Тэрвел. Теперь вокруг нее мог рушиться весь мир, и ей было бы все равно.

Проводив Танель и Тиша, отряд тоже покинул Даргсет. Шен вытрясла из Дьерда, куда они едут (парень получил очередную порцию наказаний от Калена), долго мялась, но в конце концов отправилась с гвардейцами — выяснилось, что ее друг под местом, где могут принять женщину-мага, имел в виду Серебряные Пруды. До поместья они ехали почти месяц, и новости с Севера обгоняли их быстрее птиц. После Аримина када-ра никто не видел, хотя ходили слухи о полной мертвецов деревеньке где-то глубоко в горах. Многие люди, чьи родственники погибли, а дома сгорели, отказались возвращаться в город, и некоторые поговаривали, что он никогда не восстановится. Вряд ли это было правдой. Дети Ночи опустошали один раз кинамский Север и два раза — Каснар, и никогда не случалось, чтобы какие-то земли оказывались заброшены навсегда. Через несколько лет там, где почва чернела от золы погребальных костров, снова расцветали сады, а крестьяне распахивали поля. Люди в тавернах и на постоялых дворах соглашались с этим — никому не хотелось верить, что на сей раз все будет не так. Тэрьин или кто там еще, кто заменит умирающего короля, обязательно с этим разберется.

Гвардейцы молча слушали людскую болтовню, надеясь, что с этим разберется их собственный, истинный король. Сони, глядя на них, уже начал верить, что так действительно будет. Но на подъезде к Серебряным Прудам выяснилось, что одна неприятная новость отряд так и не догнала.

Истинного короля убили.

На дворе шел проливной ливень, но он не помешал лорду Камьису сначала отдать приказ о загрузке своих вещей, а потом залезть в карету и покинуть пустеющее поместье. Невеньен проводила взглядом потрепанный экипаж, который, разбрызгивая грязь, миновал врата Серебряных Прудов. Камьис — тот самый человек, который обещал найти деньги на вооружение солдат истинного короля, — сбежал не первым. Просто потому, что его замок находится очень далеко, и лорд дольше собирался в путь. Пускай. Все равно беспокоиться о войсках уже нет смысла.

Невеньен, прижимаясь лбом к холодному стеклу, смяла в пальцах письмо от отца. Он в очень жестких выражениях писал дочери, что не ее дело — думать о солдатах, что они сами с Акельеном разберутся с этим вопросом и что передвигать войска он в ближайшее время не будет. То есть никогда. Генерал отправил письмо до того, как провозгласили о гибели Акельена от рук разбойников, а значит, все обязательства по предоставлению солдат аннулировались. Теперь это не имеет значения. Ни письмо, ни Камьис, ни армия, ничто больше не имеет значения.

Ведь истинный король умер.

Ветер хлестнул по стеклу горстью капель, и Невеньен, вздрогнув от силы удара, отстранилась от окна. Считалось, что Небеса плачут о хороших правителях в день их смерти, однако дождь начался только на третий день после гибели Акельена. Стоило ли об этом переживать? Наверное. Невеньен не знала точно. Она лишь завидовала Небесам, что они могут плакать, а она — уже нет.

Невеньен выплакала все свои слезы еще в первые два дня после того, как ей принесли горестную весть. Тогда она боялась захлебнуться собственными рыданиями. Сейчас вместо них наступили странные немота и глухота. Неспособность отвечать, реагировать на те потоки сообщений, которые ей несли, пару раз привела к тому, что Невеньен разворачивалась и уходила от недоумевающего собеседника прямо посреди разговора. Это было недопустимо для королевы и неприлично для леди. Но женщина, которая потеряла мужа — потеряла все! — имела на это право.

В молитвенную комнату кто-то постучался. Эсти, как всегда, дернулась со стула, но Лэмьет, видимо, остановил ее жестом и подошел к двери сам — раздалось шарканье его медленной походки. После скрипа раздался голос Бьерда.

— Прошу прощения, королева уже закончила молитву?

— Нет, юноша, — наставническим тоном произнес Лэмьет. — Королева еще советуется с Небесами.

Управляющий снова извинился, и дверь закрылась. За ней слышался тихий гул — Бьерд был не единственным, кто пытался прорваться к Невеньен. Тьер был занят так, что в его взгляде мелькала несвойственная гордому лорду затравленность, а секретари носились в растерянности, не успевая справляться с порученными заданиями. Акельена больше не было, и те вопросы, которыми занимался он, должна была решать Невеньен. Она же их избегала.

Как королеве, ей следовало взять себя в руки и выйти к ожидающим ее просителям. Но улыбаться, изображать заинтересованность и терпеть чужую несносность оказалось свыше ее сил. Невеньен осознавала, что, прячась в молитвенной комнате, подрывает свой авторитет. Ее восьмидневный траур жены, вдвое больше всеобщего и намного тяжелее, не повод для оправдания, как и то, что до окончания дней скорби она не полноправная правительница и даже не полноценный человек — часть ее души сопровождала мужа в пути до Небес. Впрочем, какая разница, что о ней подумают люди? Ведь истинный король умер. А без него его жена никто.

Да и была ли она его женой? Вернувшись после визита к Гередьесу, Акельен скупо осведомился о том, как поживала его супруга, и первую ночь, соблюдая приличия, пробыл у себя в комнатах. Следующими утрами, невзирая на поздние посиделки в Вечернем зале и рассказы о том, как гостеприимно его привечал добрый сосед, король выходил из покоев Бьелен. Акельен говорил, что у неженатого Гередьеса есть одна необычная черта — он почти не держит в поместье молодых привлекательных женщин. Наверное, истинному королю стоило бы поучиться у него мудрости, но он не успел, а его жена так и осталась непорочной. Невеньен надышала мутный кружочек на стекле и тут же стерла его. Проклятая ирония судьбы — через два дня после убийства мужа у нее появилась первая кровь. Невеньен стала настоящей женщиной и отныне может принимать мужчину, чтобы родить ему ребенка. Могла бы. Но она вдова, и ей придется вернуться к родителям и сидеть с ними до старости, словно никогда и не была чьей-то женой. Странно. По-настоящему замужем она не была, а вдруг стала вдовой.