– Нет, – сказал Рафф.
– Знаешь, – заметил Эбби, – после такой речи на балу я на твоем месте не стал бы рассчитывать на приглашение Мэтью Пирса.
– А я и не рассчитываю, – угрюмо буркнул Рафф. – Перестал рассчитывать с того самого дня, как Пирс увидел мой проект стеклянного борделя.
– Стеклянный бордель? Забавная идея! – воскликнула Трой и, громко звякая браслетами, закурила новую сигарету.
Рафф рассказал этот эпизод. Когда он кончил, Трой встала на колени, окутала его своими широкими рукавами-крылышками и звучно чмокнула в нос.
– Пожалуйста, не сердитесь на меня, Рафф. Я была ужасно нелюбезна с вами, когда мы танцевали, правда? Но за вашу речь и эту восхитительную чепуху насчет стеклянного борделя я готова простить вам все на свете. – Она вскочила и бросилась к коттеджу. – Вот он! Вот он, мой герой, мой славный африканский путешественник, мой знаменитый лауреат! – Раскинув руки, помахивая широкими рукавами, совсем как бабочка, она подлетела к Винсу и накрыла его своими крыльями. Потом, со словами: "Порхай, мотылек, с цветка на цветок", весело побежала обратно, поцеловала брата и еще раз обняла Раффа этими прозрачными крылышками.
Наблюдая за Трой, Нина вдруг поймала себя на том, что завидует ей, как стала бы завидовать любой девушке, в которой общество мужчин вызывает такие вот проявления здоровой жизнерадостности...
– Послушай, – сказал Винс Коул, подходя к ним, – послушай, Рафф, эта твоя красотка забралась в камбуз и трудится там в поте лица...
– Какая красотка? – Рафф лениво поднялся. – Ах, да, Бланш... – Он стоял, счищая песок с ладоней.
– Кстати, – вмешалась Трой, – куда девалась ее непосредственность?
– Она там же, где была вчера вечером. В моем воображении. – И Рафф начал подниматься по песчаному откосу к коттеджу.
Нина покосилась на Эбби, подозревая, вернее – опасаясь, что ее виды на брак с ним становятся все более проблематичными. Один бог знает, сколько еще времени ей предстоит увиваться за ним. Но что поделаешь – игра стоит свеч.
Только вот беда: Эбби совсем отбился от рук. Он сильно изменился после переезда в Вудмонт: совместная жизнь с Раффом и Винсом окончательно сбила его с толку.
Нина сунула сигарету в песок.
К тому времени, когда все собрались на кухне, чтобы воздать должное стряпне Бланш (яичница и кофе), Нина еще не пришла ни к какому решению. Только здесь, сидя вместе со всеми за кухонным столом и уже не опасаясь рук Эбби, она попыталась обдумать план действий.
Конечно, это рискованно, страшно рискованно. И все же на это нужно пойти. Даже если придется поставить на карту благополучие матери, которая вложила (а лучше уж скажем прямо – инвестировала) все, до последнего пенни, в это предприятие – карьеру Нины в Нью-Хейвене.
Видимо, переспать с Эбби – единственный * выход, и другого нет. Значит, придется на это пойти. И сегодня же. И нечего обращать внимание на остальных. Тем более что Трой – если она пронюхает об этом, – вероятно, будет в восторге.
Нина отхлебнула огненно-горячий кофе, съела яичницу, и живительное тепло разлилось по всему телу, пугая ее и в то же время успокаивая.
– Вам не нравится моя яичница? – спросила Бланш Раффа Блума.
– Яичница отличная, Бланш, – ответил Рафф, – но она чувствует себя одинокой. Ей нужна компания. При-готовлю-ка я салат. – Он отодвинул стул, встал и пошел к холодильнику.
– Но яичница остынет, – возмутилась Бланш.
– А что хорошего в горячей еде? – возразил Рафф. – И кто это придумал, что мы непременно должны обжигать язык? Просто мы еще не открыли всех прелестей холодной пищи. Черт его знает, что за чушь я несу!
– Не знаю, найдется ли у нас что-нибудь для салата, – сказал Эбби.
– Подумаешь! Что есть, то и сунем! – Рафф присел на корточки и начал рыться в холодильнике. – Однажды я видел замечательно красивую бетонную стену: в ней была капелька цемента и масса разноцветных камешков самой причудливой формы.
Нина втихомолку радовалась тому, что он завладел всеобщим вниманием. Он извлек из холодильника остатки латука и цветной капусты, немного творога и банку анчоусов, которую тут же открыл.
– Вы прольете масло! – воскликнула Бланш, когда Рафф с рассеянным видом перевернул жестянку донышком кверху.
– Вот именно, – подтвердил Рафф. Он вывалил все свои находки в стеклянную вазу, добавил соли, перца, прованского масла, уксуса, сахара и горчицы, без всякой меры, просто на глаз. Потом стал пробовать смесь, зачерпывая ее деревянной ложкой и громко причмокивая.
– Славный салат, – объявил он. – Салат на славу!
– У меня даже слюнки потекли, – сказал Эбби, когда Рафф поставил вазу на кухонный стол.
– А ну! – Трой потянулась, схватила листок латука и осторожно лизнула. – Ох, Рафф, это божественно!.
– Дайте же и нам попробовать, – сказал Винс Коул.
– Сейчас, сейчас! – Бланш аккуратно разделила салат между Винсом и всеми остальными.
Одна только Нина почти не дотронулась до своей порции. У нее пропал аппетит.
Было уже около двух часов ночи, когда они покончили с ужином и вышли на воздух. Нина задержалась на крыльце, поджидая Эбби, который пошел наверх за полотенцами.
Она закурила. Напряженно следя глазами за маленьким красно-бурым мотыльком, кружащимся в лучах лампочки, она думала: не пойти ли ей под каким-нибудь предлогом наверх? Вот они с Эбби одни в коттедже, и слышны его шаги наверху, а она никак не может взять себя в руки.
И к тому же этот костюм! Стоишь здесь в коротеньких штанишках и черных чулках и чувствуешь себя шлюхой. Что на нее нашло, когда она придумывала этот наряд? Какой в этом смысл? Положим, смысл был. Очень ясный смысл. Словно она заранее знала, что сегодня вечером между нею и Эбби должно что-то произойти. Сегодня вечером, не позже.
Может быть, подождать? Нет, ни в коем случае. Пусть это будет сейчас, под горячую руку. Скоро, очень скоро начнется экзаменационная лихорадка, потом выпускной акт, и тогда – прости-прощай!..
Она погасила сигарету, вошла в дом и поднялась наверх. Эбби стоял в коридоре перед бельевым шкафом; его высокая худая фигура чуть-чуть сутулилась – потолок был очень низок, – коротко остриженные светлые волосы казались совсем белесыми в тусклом свете лампочки.
– Слушай, Остин, – дрожащим голосом произнесла она заранее приготовленные слова, – намерен ты наконец пригласить меня в свою берлогу?
Она увидела, как он повернулся, пораженный, увидела в профиль очертания его длинного породистого носа с небольшой горбинкой, увидела, как он уставился на нее. И раньше, чем он успел пошевелиться, она подошла, закинула руки ему на шею, принужденно улыбнулась, прижалась к нему всем телом. Но потом, когда губы их встретились, она с трудом подавила мучительный спазм, внезапно сжавший ей горло.
Они молча стояли, обнявшись и чуть-чуть покачиваясь, в низеньком коридорчике; потом перешли в его комнату. Колени у него дрожали.
– Нина... – Они сидели рядышком на краю кровати.
Она не ответила.
– А ты уверена?.. – начал он, как бы прислушиваясь к голосу совести, предостерегавшему его от искушения воспользоваться удобным случаем. – Ты в самом деле?..
– Да. – Голос звучал глухо, где-то у его плеча.
– Нина... – Он склонился над ней, и ощущение ее близости сразу заглушило голос порядочности; казалось, теперь ничто не могло удержать его руку, и она скользила вдоль нежного округлого бедра, смутно белевшего под черным кружевным трико.
Она пошевелилась, и он отодвинулся, чувствуя по тому, как спадает волна возбуждения, что он вполне владеет собой, что он уже не тот робкий, нерешительный Эбби Остин, каким был прежде.
Лунный свет заливал комнату, и в бледных его лучах он вдруг увидел ее лицо. В чертах его было что-то неясное, мимолетное, и все же такое, от чего он мгновенно отшатнулся.
– Нина, Нина, дорогая, не нужно...