Поздно ночью ему позвонила междугородная. Вызывал Эбби Остин. Рассказав ему о том, что произошло, Эб спросил, не может ли Рафф приехать.

Наутро Рафф выехал в Коннектикут.

Трой сидела на мощеном дворике за красным дощатым домом, которьщ они арендовали в Тоунтоне. На ней были синие рабочие штаны, синяя шерстяная кофточка и теннисные туфли. Из украшений – только жемчужные сережки. Помешивая одной рукой холодный кофе в чашечке и держа сигарету в другой, Трой читала разложенную перед ней газету.

В это утро, пятого сентября, она, как обычно, отвезла Винсента на станцию и уселась читать передовицы в «Тайме» и «Трибьюн». Кроме того, она всегда просматривала «Нью-Йоркер» или «Атлантик», стараясь, по возможности, быть в курсе всех событий.

Дочитав статью Артура Крока, она притушила окурок сигареты и посмотрела на небо: его сентябрьская голубизна обещала ясный день. Трой порадовалась за Вернона Остина: она знала, как он следит за прогнозами погоды, как ему хочется, чтобы в этот день не было дождя и ничто не омрачало торжественного события – закладки нового здания.

Она отпила холодный кофе и тут же вспомнила, сколько грязной посуды скопилось у нее в кухне – в этой убогой кухоньке убогого дома, который стоял у самого обрыва над широкой рекой. Винсент утверждал, что в доме нет ни одной хотя бы приблизительно отвесной стены, ни одного горизонтального потолка или пола. В восемнадцатом веке в этом здании была мельница, потом в нем расположился винокуренный завод, потом еще что-то. Разные владельцы по-разному перестраивали его, и в конце концов дом стал настоящим архитектурным ублюдком. Теперь он уже совсем обветшал, но в одной из комнат до сих пор сохранился старинный камин, и вообще Трой очень его любила.

Она снова погрузилась в чтение – на этот раз взялась за «Трибьюн». Трой старалась так распределить свой пень, чтобы ничто не вторгалось в эти ее утренние занятия, хотя Винс иногда прямо бесился из-за того, ЦТО в доме форменный ералаш. «Но, – думала Трой, – возня с домом, или садом, или даже с младенцем ужасно засасывает: не успеешь оглянуться, как превратишься в самую обыкновенную наседку».

Младенец. Она вспомнила про лекарство, побежала в кухню, проглотила пилюлю (железо и кальций), снова вернулась во двор и вскоре забыла обо всем на свете, взволнованная трениями и растущим недоверием между США и СССР, а также новым воззванием Ассоциации содействия прогрессу цветного населения.

Часов в одиннадцать она собрала газеты и журналы (днем нужно было встретить Винсента на станции), вымыла посуду, приняла душ и оделась. Надевая черный полотняный костюм, она заметила, что юбка обтягивает ей живот. «Срок приближается», – подумала она, беззаботно улыбаясь своему отражению в зеркале.

– Ты замечательно выглядишь, – сказал Винсент, когда в половине первого она приехала за ним. – Почему ты не... – Он замолчал, сел в машину и включил зажигание.

– Что «почему я»? – спросила Трой.

– Я хотел только спросить, почему ты не всегда так одеваешься? – ответил он, выруливая со стоянки.

– Но ведь мы живем за городом – во всяком случае, так считается.

– Знаю. Но разве при этом обязательно распускаться и ходить замарашкой? Ты и без того скоро не сможешь носить ничего приличного. Мне хочется всегда видеть тебя такой, как сегодня, – поспешно прибавил он. – Ты выглядишь замечательно, дорогая.

– Было бы глупо слоняться по дому в кружевном платье и длинных перчатках, – весело сказала Трой. – Ты не находишь?

Винсент не ответил, а Трой задумалась над тем, почему это он уделяет столько внимания пустякам и почему в последнее время его так волнует вопрос о том, как она одевается.

– Какие-нибудь неприятности в городе? – спросила она – Почему ты в плохом настроении?

– Я в отличном настроении. А сказал я это потому, что Мне неприятно, когда ты себя уродуешь. В котором часу нам надо там быть?

– В час. – Речь шла о завтраке, который Вернон давал в Тоунтон-клубе в честь двух приезжих представителей банка.

– На твоем месте я постарался бы поменьше пить сегодня, дорогая, – сказал Винсент. Он сбавил скорость, чтобы влиться в поток машин на Мэйн-стрит.

– Слушаюсь, мой повелитель.

– Серьезно, Трой.

Она посмотрела на него, на его красивый строгий профиль, на белоснежную рубашку с полосатым галстуком, изящные руки, наманикюренные ногти.

– Милый, ты очень красивый. Только почему ты иногда становишься таким занудой?

Винсент слегка улыбнулся и, наклонившись, поцеловал ее. Слишком короткий поцелуй, слишком благопристойный. Да, если уж быть честной до конца, то нужно признаться, что Винсент становится настоящим снобом.

С того дня, как они поженились, он очень изменился. Теряет чувство юмора и так изводит ее из-за денег, что прямо сил нет.

Трой понимала его. Она считала, что обязана понимать. «Разумнее всего, – думала она, – делать все по-своему и при этом помалкивать». Порою, чтобы рассеять его тревогу, она шутила: «Подожди, Винсент, ты еще будешь ссужать деньгами моего отца».

– Я думаю, все дело в доме, – заговорил Винсент. – Он у нас такой облезлый, что и ты решила ходить неряхой. Выдерживаешь стиль.

– Винсент, ты отлично знаешь, что я не хожу неряхой, – ответила она.

– Ну, я не хотел сказать «неряхой», я только...

– Ладно, дорогой, оставим это, – прервала его Трой. – Ты сегодня не в своей тарелке. В чем дело? Ты же сам как-то говорил мне, что почти все архитекторы жили в трущобах.

– Но не твой покорный слуга.

– Зря ты ездил сегодня на работу. – Она все еще старалась говорить беззаботным тоном. – Мы провели бы все утро в нашей скрипучей кроватке.

– Я сцепился в конторе с Ральфом Гэвином, – вдруг сказал Винсент.

– Ох, милый, прости меня. Почему ты сразу не сказал? А из-за чего? Что-нибудь серьезное?

– К счастью, мне удалось все уладить. Но настроение он мне испортил. Пронюхал, что я работаю на стороне, и считает, видите ли, что это не пристало архитектору фирмы «Гэвин и Мур».

– Но ведь ты, кажется, передал несколько заказов раффу? – спросила Трой.

– Да.

– По-моему, ты вообще должен отказаться от дополнительной работы. В конце концов ты заболеешь.

– Хочешь не хочешь, а придется отказаться.

– Вот и хорошо. Я тут развела страшную экономию, и мы отлично проживем. – Она быстро переменила тему разговора. – Удалось тебе дозвониться к Раффу?

– У меня не было ни одной свободной минуты. Но он все равно не смог бы приехать.

– А ему так хотелось. Какое это все-таки безобразие!

– Да. – Винсент снизил скорость: они уже ехали вдоль тоунтонского сквера.

«Форменное безобразие, что сегодня не будет Раф-фа», – думала она. Узнав, что он не сможет приехать, Трой была разочарована не меньше, чем Эб. Если бы Рафф присутствовал при закладке здания, все это было бы куда более празднично. Его громогласный энтузиазм, вся его манера держаться словно заряжали ее электричеством. А иногда ей даже становилось жалко его. И всегда было обидно, что с самого начала он относился к ней как к какой-то прокаженной.

– Не слишком налегай на мартини, – снова предостерег Винсент, когда они вылезали из машины. Он взял ее под руку. – В твоем положении это вредно.

– Ты, кажется, считаешь, что стоит женщине забеременеть, как для нее уже все кончено, – сказала Трой. – Хотела бы я знать, почему? Какие-нибудь детские впечатления? А может быть, и не такие уж детские?

Винс рассмеялся:

– С удовольствием выпью сегодня.

Последние полквартала до Тоунтон-клуба они прошли пешком, потом поднялись на второй этаж. Нина и Эбби, вместе с Верноном и двумя представителями банка, уже пили за длинной стойкой из светлого дерева. Трой заметила, что когда Винсента познакомили с банкирами и они обменялись приветствиями, его сварливость как рукой сняло. Он очень оживился и начал пробовать свои чары на седовласых джентльменах, мистере Эйлсворте и мистере Кэвено из правления Тринити-банка. Пользы от этого Винсенту не было никакой – для него они были Посторонними людьми, а не клиентами, – но он не жалел УСИЛИЙ, чтобы занять гостей и помочь Эбби и Вернону.