– Говоря по совести, мы с Роджером в полной растерянности и даже не знаем, что мы, собственно, хотим. Нам не повезло с другими архитекторами, и, кроме того, мы пересмотрели слишком много эскизов, слишком много планов.

– Могу я заехать к вам на будущей неделе? – спросил наконец Рафф. – Мне хотелось бы посмотреть, что и как, и задать вам кучу вопросов.

– Кучу вопросов? – Она прищурила близорукие глаза; во взгляде появилось откровенное удивление.

– Понимаете, – сказал Рафф, – мне нужно побольше Узнать о вас.

– Хотите устроить нам допрос?

Рафф покачал головой. Хорош, нечего сказать: уже Успел напугать ее.

– Нет, конечно, но подумайте сами, как можно проектировать дом, ничего не зная о его хозяевах?

– Ах вот как! – Она улыбнулась. – А что вы хотели бы знать?

Он заколебался, чувствуя, что его слова могут показаться нелепыми.

– Ну, например... Сами ли вы делаете всю домашнюю работу или вам кто-нибудь помогает, и есть ли у вас какие-нибудь маленькие пристрастия, и что вы предпочитаете – ходить в гости, или принимать у себя, или вообще вести замкнутую жизнь, и какой у вас муж, и что ваши дети...

Она покатилась со смеху, и он замолчал:

– Простите, – сказала она.

– Я только... – начал было Рафф.

– Я засмеялась потому, что вспомнила о последнем архитекторе, с которым мы вели переговоры, – оправдывалась миссис Вертенсон. – Не буду называть имя. Он тоже забросал нас вопросами, но совсем в другом роде: какую сумму мы можем вложить в строительство, и какой заплатим ему гонорар, и понимаем ли, что все изменения, какие мы захотим внести в проект, будут увеличивать стоимость дома.

– Ну что ж, эти вопросы тоже придется задать, – признал Рафф. – Но они не имеют прямого отношения к сути дела.

– А в чем суть? – спросила она с глубоким, неподдельным интересом.

Воспрянув духом, Рафф немедленно оседлал своего конька:

– В вас, в Вертенсонах. И в участке. Дом должен быть похож на вас и, следовательно, неповторим. Такова по крайней мере моя точка зрения.

– Ох, я уже не могу дождаться! – с еще большим энтузиазмом воскликнула миссис Вертенсон. – Пожалуйста, продолжайте.

– Например, если ваш муж болезненно застенчив и замкнут, было бы идиотизмом с моей стороны злоупотреблять стеклянными стенами, так ведь?

Она улыбнулась.

– Нет. Роджер не застенчив. Но, разумеется, у него бывают приступы дурного настроения. Мистер Блум, я просто не знаю, как мне дождаться дня, когда вы приедете к нам. Устраивает вас вторник?

– Приезжайте к обеду. И привезите с собою миссис Блум.

– Миссис Блум не существует в природе.

– Да ну? – Лойс Вертенсон смущенно улыбнулась. – А я-то сказала Феби, что вы, безусловно, женаты и у вас по меньшей мере трое детей. Наверно, я так решила из-за вашего проекта школы. Чтобы придумать такой проект, нужно быть не только архитектором, но и любящим папашей. – Пауза. – Значит, во вторник?

Рафф сказал, что вторник его вполне устраивает.

– К этому времени и Роджер уже вернется из Дирборна, – заметила она. – Он сейчас иллюстрирует рекламную брошюру компании Форда и занят по горло. д когда Роджер работает, у меня одна забота: не подпускать детей к его мастерской.

– Сколько лет вашим детям?

– Три и семь.

– Если можно, я приеду пораньше. Мне бы хотелось посмотреть на них.

– Крис, мой старший, калека. – Она произнесла это быстро и бесстрастно, но ее открытое лицо как-то неуловимо изменилось.

– Так. – Рафф притушил сигарету о край пепельницы на доске.

– Полиомиелит. Это одна из главных трудностей – я говорю о проекте дома. – Голос ее стал живее. Она вынула очки из сумочки. – Крисси очень трудно передвигаться, а он, разумеется, самолюбив. Когда вы приедете к нам, мы сможем... – Она не договорила. – Вот наши координаты. Мы живем в Южном Ньюхилле. А новый участок расположен на вершине Ньюхилл-Коув, как раз над морем.

Они обо всем договорились, и Рафф проводил миссис Вертенсон в чертежную, где ее ждала Феби Данн. И тогда Эб взглянул на часы, повернулся к мисс Данн и спросил, нельзя ли ему пригласить ее, пригласить всех позавтракать в Тоунтон-клубе?

Вскоре после ленча Рафф сел в «виллис» и помчался на северо-запад, в Смитсбери, к преподобному Стрингеру. И вот уже остались позади прилизанные поместья, крокетные площадки и оживленные дороги окрестностей Тоунтона. Через Реддинг, Ньютон, Брукфилд, вниз по петляющему шоссе, по старинному металлическому, непрочному на вид мосту через Хаузэтоник, за которым начинается Личфилдский округ, вдоль каменистого речного русла и густо заросшей вечнозелеными растениями лощины, и еще дальше, через уютное селение Бриджуотер, где две церквушки и всего одна лавка, а потом прямо на север, с холма на холм по беркшайрским предгорьям.

По дороге он не расставался с волнующей мыслью о том, что будет строить дом Вертенсонов. Наконец-то реальная перспектива, а не проблематический шанс! От этого сознания его путешествие в Смитсбери приобретало особенную прелесть.

Строить среди такой нетронутой природы – одно удовольствие. В этой местности ему все по душе, как было бы по душе Моррису Блуму, который во время своих поездок устраивал бы здесь пикники и удил рыбу.

Да, природа здесь почти девственная: ее волнистые контуры ничем не стеснены, а на холмах и в долинах переливаются и багрянец осенней листвы, и желтизна златоцвета и орешника, и блестящая зелень лавров, и алые пятна ягод на кустах сумаха.

И при этом она полна дружелюбной мягкости и словно приглашает строить дома и поселки, которые слились бы с ней естественно и органично1.

Рафф не отрывал глаз от дороги – и тем не менее видел все, что простиралось за ее пределами, почти ничего не упуская; подобно большинству архитекторов, он обладал как бы дополнительным зрением, помогавшим ему схватывать все особенности, все примечательные детали ландшафта.

Он впервые проезжал по этой местности, и она глубоко восхищала его, поражая своеобразной красотой: серо-зеленые оттенки мхов и лишайников на невысоких каменных оградах вдоль пастбищ; рыжие, белые и черные пятна коров на фоне когда-то красных, но давно облупившихся сараев; крикливо-яркие петухи-флюгеры; зеленые конические сосны, достигающие в Корнуолле огромной высоты; речки и ручьи, их неизменный блеск и журчание; Хаузэто-ник, который то сужается, то расширяется; отмели и пересохшие русла, усеянные сизыми камнями, и сверкающие голыши на дне черных заводей – прибежище множества форелей.

Поворот на восток. Скоро Смитсбери.

Он с самого начала должен был приехать в эти места, в этот нетронутый уголок Коннектикута, где мечтал поселиться еще в сорок третьем году, когда впервые попал сюда вместе с воинской частью, и потом, в годы студенчества, когда приезжал из Нью-Хейвена на топографические съемки в Корнуолл, Ханаан и Шерман...

Для архитектора нет места более подходящего, чем этот край – суровый и неподатливый, хмурый, выматывающий душу, вросший корнями в традицию и именно поэтому достойный самых лучших образцов современной архитектуры.

Смитсбери. В центре города, у северного конца сквера, стоит конгрегациональная церковь. Рафф видел ее вторич-НО. Община организована в 1731 году. Церковь воздвигнута в 1809 году. Снаружи – характерная обшивка некрашеным гонтом, восьмиугольная башня, увенчанная изящной пирамидальной крышей. Изнутри – гниль, жучок, термиты.

Стрингеры жили тут же, за углом, в просторном, слегка обветшалом доме, принадлежащем церкви. Дом был в колониальном стиле. Рафф свернул на узкую подъездную дорожку и сразу увидел Кеннета Стрингера. Священник, в свитере и старых флотских брюках, сидел на корточках посреди усыпанной облетевшими листьями лужайки и чинил игрушечный кораблик. За его работой следила маленькая девочка. Высокая веснушчатая бронзоволосая Молли стояла на заднем крыльце с двухлетней Джоан.

– Привет! – крикнул преподобный Кеннет Стрингер.