В конце XIX-начале XX в. на территории современной деревни Сяотунь, расположенной близь города Аньян в провинции Хэнань, были найдены в большом числе гадательные кости эпохи Шан или, исходя из ее чжоуского названия, эпохи Инь. Первоначально это были случайные находки, обратившие вскоре на себя внимание коллекционеров, а потом и знатоков. В собирании гадательных костей наряду с китайскими коллекционерами участвовали и лю-бители из других стран (Японии, США).

В 1928 г. в Сяотуни начались научные раскопки археологов Академии наук Китая.

Любительская погоня за гадательными костями была прекращена. Археологи обнаружили руины столичного города эпохи Шан. Первый этап исследований продолжался до 1937 г. Наряду с открытиями дворцов, храмов, жилищ и различных хозяйственных построек было найдено множество гадательных костей.

В послевоенные годы работы по изучению материалов периода Шан в окрестностях Сяоту-ни продолжались. Новые открытия сделаны в последнее время. В 1973 г. к югу от Сяотуни, вблизи от старых раскопок, было найдено более 4800 гадательных костей, покрытых надписями. Находки связаны с периодами правления семи из десяти позднешанских правителей-ванов (XIII–XI в. до н. э.) Самые различные стороны жизни освещены в надписях на гадательных костях: война и охота, различные стороны хозяйственной жизни, отношения с соседними племенами и союзы племен, семейные отношения и т. д.

Чаще всего для гаданий употреблялись панцири черепах, лопатки и, реже, берцовые кости крупного рогатого скота.

Записи состояли, как правило из трех частей:

1) На костях записывались серии вопросов по поводу возможного успеха или неуспеха предпринимаемого дела.

2) Рядом записывались ответы гадателя (бу или чжэнь).

3) Наконец, на той же кости (или панцире) фиксировался и реальный результат: произошло ли то или иное событие, и если произошло, то принесло оно удачу или неуспех.

Итак, китайские гадания и гадальные надписи восходят к глубокой древности.

Легенды утверждают, что предки нынешних китайцев умели писать уже в III тысячелетии до нашей эры. Правда эти легенды говорят о древнейшем узелковом письме, о знаках, подражавших следам птиц, оставшимся на прибрежном песке.

Наиболее ценные надписи на гадательных костях и на ритуальных бронзовых сосудах относятся XV в. до н. э.

Поскольку гадания на близкие темы производились неоднократно, то часто кости соединяли, связывая в одну стопку – прообраз будущей книги.

Таким образом оказалось, что жизнь последнего периода Инь-Шан документирована чрезвычайно подробно. Разнообразие текстов объясняется тем, что предварительного выяснения ситуации «гаданием» требовали буквально все действия людей того времени. Беда только в том, что точная датировка каждого отдельного документа оказывается невозможной: в них фиксируются не годы, а дни, и только встречающиеся имена правителей-ванов и других известных в истории людей дают основание для «привязки» текстов к тому или иному периоду.

Обнаруженные при раскопках собрания гадательных костей являются как бы прообразом архивов. Твердым острым предметом на костях делались бороздки, в которые потом втиралось красящее вещество похожее на тушь. Правда, у иероглифов еще не было стандартных написаний, вариантов одного и того же знака имелось достаточно много.

Не имелось и стремления к тому, чтобы любой иероглиф вписывался в квадрат или прямоугольник, что было столь характерно для более поздней китайской письменности. Стандарт письменного знака еще только намечался. Подобный стиль был прочно связан с надписями на гадательных костях.

«Мантика» – то есть гадательная практика дозволялась далеко не всем. Впрочем, хотя гадать формально мог каждый, однако доверяли лишь определенному круг лиц, которые считались специалистами этого дела.

В так называемый «период Восточного Чжоу» появляются многочисленные достоверные свидетельства того, что письменность становится важным элементом китайской культуры. В это время упоминаются и произведения членов коллегии хронистов и гадателей. Есть тексты общего характера, где все написанное ими именуется «записями» и «поучениями»:[2]

«Поэтому Сын Неба, занимаясь государственными делами, разрешает гунам и цинам, а также выдающимся ши представлять [трону] оды, слепым певцам представлять песнопения, хронистам-гадателям представлять записи, наставникам – наставления, ослепшим – стихи, слепцам – славословия, ремесленникам – укоризны, простолюдинам – распространенные у них повествования, ближайшим сановникам – все их расчеты, родственникам – соображения о последовательности [их родства], слепцам, а также хронистам-гадателям – поучения»

Так сообщает древнейший источник.

«Во время жертвоприношений руководствуются поучениями слепых певцов и хронистов-гадателей. Во время отдохновения слушают славословия наставников и мастеров красноречия. Хронисты-гадатели не теряют записей, слепые певцы не прекращают славословий».

Слепые исполнители стихов религиозного и мифологического содержания и хронисты-гадатели хранили, соблюдали и выполняли важные культурные функции, в частности, в гадательных действиях, раскрывавшихся в понятиях «путь Неба», «воля Неба» и т. д., о кото-рых, разумеется, сообщалось «Сыну Неба», дабы он вел себя правильно – соблюдал верный «путь».

По этому поводу сохранились, даже, слова одного из современников:

«Я не слепой певец и не хронист-гадатель. Откуда мне знать путь Неба?».

Такой характер, по-видимому, носило утерянное сочинение, называвшееся «Записи слепых певцов и хронистов-гадателей». Оно содержало предсказания, обращенные к правителям царства Цзинь.

В «Записях слепых певцов и хронистов-гадателей» например, сказано:

«Наследуйте своим предкам, прорастая как зерно, будете владеть царством Цзинь».

Члены этой коллегии были также создателями первых чисто «исторических» с современной им точки зрения книг – собраний записей о реальных событиях.

В источниках периода Восточного Чжоу гадатели и хронисты выступают главными носителями книжной образованности и основными читателями созданных в то время текстов: «Когда ван вошел, он вновь повторил сказанное. Левый хронист и гадатель И-сян быстро вышел, чтобы записать услышанное. Ван сказал: «Это хороший хронист и гадатель. Он в состоянии прочесть «Три усыпальницы», «Пять правил», «Восемь мер», «Девять холмов»… Итак, гадатель-протоколист играл роль… секретаря!

Первое упоминание о собрании книг также связано с деятельностью гадателей и хронистов, то есть своеобразных советников и историографов того давнего периода.

В 540 г. до н. э. состоялся визит в царство Луцзиньского сановника Хань Сюань-цзы, кото-рому была предоставлена возможность познакомиться с редкостями и реликвиями: «Осматривая книги великого хрониста и гадателя, он увидел лускую летопись «Чунь-цю».

Книги эти дошли и до нас. Первая – руководство области гадательной практики. Вторая – хроника царства Лу, «Вёсны и осени!».

В рассказе «Трижды оживший Сунь» из китайских повестей XVII века рассказ начинается с гадания по «Книге Перемен», «И-Цзин».

Некий гадальщик, «ворожей», Ли Цзе, в уезде Фэнфу в Янчжоу открыл там гадальню. Он украсил вход окленной золотом бумагой с мечом Тайэ, которому приписывали удивительные свойства и помесил там же вызывающую надпись – «Караю тех собратьев по ремеслу, кто не смыслит в своей науке»:[3]

«Надо сказать, что этот Ли был и вправду очень сведущ в учении о темных и светлых силах (имеется в виду «Ян» и «Инь» – Л.М.). О его искусстве лучше всего скажут такие слова: