— Все и вправду стало ярче или это только потому, что я с тобой?

Бетти сжала его руку.

— Просто все вещи стараются изо всех сил. Они еще ярче будут, вот увидишь. Кроме тех, которые от природы темные, — помолчав, добавила она.

Джонатан покачал головой.

— Кто из нас художник? — спросил он. — Это мне положено видеть больше других и понимать вещи глубже, а на деле что получается? Ну ладно. Давай звонить.

Вскоре они уже сидели в комнатах миссис Пламстед.

Она очень обрадовалась их приходу. Это была очаровательная пожилая дама. Внезапное появление Бетти тронуло ее чуть ли не до слез. Однако с первых же слов она повела себя так, словно только вчера простилась со своей воспитанницей. Когда в разговоре пришлось помянуть леди Уоллингфорд, няня проговорила ледяным тоном, удивительно похожим на тон ее прежней хозяйки:

— Я не устроила мою госпожу.

— Зато вы прекрасно устраивали Бетти, миссис Пламстед! — воскликнул Джонатан, и с некоторым пафосом добавил:

— Если бы не вы, она бы такой не была.

Миссис Пламстед приосанилась.

— Да, мы с моей госпожой не устраивали друг друга.

Но все эти годы, милочка, я об одном думаю. Надо бы мне раньше тебе рассказать. Я тогда помоложе была и о многом судила по-своему. Теперь-то, конечно, поосторожнее стала. Своеволие не всегда хорошо, знаете ли. А тогда мы с ее милостью часто думали по-разному, но в конце концов она ведь была твоей матушкой и тоже хотела тебе добра. Повторись оно все сейчас, я бы вряд ли так сделала.

У Джонатана мелькнула мысль, что миссис Пламстед сильно похожа на королеву Елизавету, отправляющую на казнь Марию Шотландскую. Но это сравнение вытеснил образ озера, о котором Бетти рассказывала ему за завтраком. Высокое небо и мудрая вода этого величественного сна поразили его художественное воображение. Он даже подумал: сон ли это? Бетти тем временем подалась вперед и пристально смотрела на старую няню.

— Ну, говори же, няня! — поторопила она ее.

— Так вот, моя дорогая, — едва заметно покраснев, продолжала старая женщина, — как я сказала, я тогда была помоложе, и в некотором смысле отвечала за тебя, а уж упрямости мне в те годы было не занимать. Конечно, хорошего в том мало. Но ты была такая ненаглядная крошка, и я возьми как-то и скажи про свое намерение моей госпоже. А она как взбеленилась! «Не вмешивайтесь в воспитание ребенка!» — кричит. Да как же мне не вмешиваться-то? Я же говорю — упрямая была, страсть!

Взяла да и сделала по-своему… — старая няня говорила, не замечая напряженной тишины, повисшей в комнате. — Взяла, значит, и сама тебя окрестила.

Голос Бетти прозвенел, словно горный ручей:

— Но это же чудесно, няня!

— Нет, наверное, это было не правильно, — покачала головой миссис Пламстед. — Но что сделано, того не воротишь. Я ведь думала: тебе вреда не будет, а пользу, может, и принесет. Опять же, очень мне тогда захотелось сделать наперекор ее милости. Одно слово: глупая была.

И вот как-то днем в детской я набрала воды и помолилась Господу, чтобы он благословил ее, хотя сейчас я и сама не знаю, как я тогда осмелилась, а потом взяла да и окунула тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа, а сама-то думаю: «Что ж, раз нет у меня для моей бедняжки крестных отца с матерью, пусть Дух Святой станет ее крестным, а я сделаю, что смогу». Да только вскоре после этого мы с ее милостью и перестали подходить друг другу. Вот так все оно и было. А теперь, когда ты уже взрослая женщина, и, похоже, даже замуж собираешься, лучше бы тебе знать про это.

— Так это ты приняла меня из озера! — воскликнула Бетти.

Джонатан подумал, что леди Уоллингфорд, пожалуй, так и не нашла нужного тона в обращении со слугами. У нее, наверное, в голове не укладывалось, что няня, которую она вряд ли отличала от кухарки, может обладать таким благочестием, решительностью и мужеством (или упрямством, это уж кому как больше нравится). И вот теперь, как Мерлин, который во многих легендах выходит из озера, в глубинах которого был зачат великой магией, так и это дитя мага после рождения оказалось спасено таинством Крещения, неизмеримо превосходящим всякую магию. Вера этой простой женщины как-то легко и просто рассеяла мрачные тучи чудовищных замыслов. Что же касается обряда, то он и был именно тем Крещением, при котором простая вода становится истинной водою живою, жизнью, искрящейся и сияющей радостью.

Бетти поднялась и расцеловала няню.

— До свидания, нянюшка, — сказала она. — Мы скоро снова придем к тебе — я и Джон. И никогда больше не жалей об этом; я тебе как-нибудь расскажу, что ты сделала на самом деле, — и совершенно естественно добавила:

— А теперь благослови меня.

— Благослови тебя бог, милая, — растроганно произнесла миссис Пламстед. — И вас, мистер Дрейтон, тоже, вы уж простите, что я с вами так по простому.

Будь счастлива с ним. И спасибо тебе, что сняла камень У меня с души.

Оказавшись на улице, Бетти проговорила:

— Значит, вот как все это было! Но… Джон, расскажи мне — что это значит на самом деле.

— Вряд ли тебе помогут мои объяснения, — мрачно заявил Джонатан. — В конце концов, это ведь с тобой случилось. Ты не удивишься, если я скажу, что начал слегка тебя побаиваться, дорогая?

— Знаешь, я и сама себя побаиваюсь, — серьезно сказала Бетти. — Так, чуточку. И еще у меня ощущение, что ты — это на самом деле ты — удивительный, дорогой, но тоже немножко пугающий. Пойдем, я хочу посмотреть твои картины, хорошо? Я ведь так и не видела их толком.

Вчера я просто тряслась от страха, матери боялась. Теперь я буду смотреть спокойно, а о ней и не вспомню.

— Чего ты хочешь, того и я хочу, — улыбнулся Джонатан. — Господи, пусть оно так и будет до самой нашей смерти. Давай возьмем такси. В помолвке есть одно великое преимущество — всегда найдется повод взять такси.

Прежде чем подойти к тем двум картинам, Бетти пересмотрела все остальные, и только потом подошла к мольбертам. Она надолго задержалась у Города-в-свете, и Джонатан заметил слезы у нее на глазах. Он поймал ее руку и поцеловал. Бетти прижалась к нему.

— Я и правда немножко боюсь, дорогой, — сказала она, — я еще не готова для нее.

— Ты готова для большего, чем какая-то картина, — .ответил Джонатан, нежно удерживая ее.

— Она ужасно настоящая, — сказала Бетти. — Я люблю ее. Я люблю тебя. Но я не очень умная, и мне надо многому научиться. Джон, ты должен помочь мне.

— Теперь я нарисую тебя, — сказал Джонатан. — У озера. Или нет — я нарисую тебя и озеро в тебе. Оно будет совершенно бездонное, а вот это, — он снова поцеловал ее руки, — будут его берега. Теперь я понял: все, что я делал раньше, — только подготовка к этому полотну. Даже эти вещи. Мне почему-то совсем не хочется хранить их у себя.

— Я как раз хотела тебя попросить не оставлять ту, другую, — сказала Бетти. — Ты переживешь? Может быть, это и неважно, но как-то жутковато, если она все время будет рядом — теперь.

— С удовольствием от нее избавлюсь, — легко согласился Джонатан. — Что мы с ней сделаем? Подарим народу? От миссис и мистера Дрейтон по случаю свадьбы.

Конечно, статьи в газетах, и всякое такое.

— Д-да, — с сомнением протянула Бетти. — Но мне почему-то не хочется, чтобы она доставалась народу. По-моему, нехорошо отдавать ему то, что нам самим не нравится.

— Тебе не нравится, — поправил Джонатан. — Что до меня, то я считаю, что это — один из лучших образцов моего Раннего Среднего периода. Тебе придется научиться думать в терминах биографии твоего мужа, дорогая.

Но если мы не хотим держать ее у себя и дарить народу, что же с ней делать? Саймону отдать?

Бетти испуганно взглянула на него, но видя его озабоченность, несмело улыбнулась. Джонатан продолжал рассуждать:

— Собственно, почему бы и нет? Он — единственный, кому она на самом деле нравится. Твоей матушке не понравилась, тебе тоже, и мне, и Ричарду. Вот что мы сделаем. Мы отвезем ее в Холборн и оставим там для него. Бетти, ты ведь не собираешься возвращаться сегодня на Хайгейт?