Если обратиться к другим суверенным фондам, прежде всего в странах Ближнего Востока, то здесь, к сожалению, прозрачности намного меньше. В большинстве случаев финансовые отчеты довольно поверхностны. Обычно невозможно получить точные сведения о стратегии инвестирования, а ежегодные данные по получаемой доходности довольно расплывчаты и иногда непоследовательны. Согласно последним отчетам, опубликованным Инвестиционным управлением Абу-Даби (Abu Dhabi Investment Authority), которое управляет самым крупным суверенным фондом в мире (примерно равным норвежскому), средняя реальная доходность превышала 7 % в период с 1990 по 2010 год и 8 % в 1980–2010 годах. Учитывая доходность целевых капиталов университетов, такие показатели вполне достоверны. Однако в отсутствие подробных ежегодных данных трудно продвинуться дальше в этом вопросе.
Интересно отметить, что внешне стратегии инвестирования различных фондов очень сильно отличаются друг от друга, как, впрочем, и стратегии выстраивания общения со своим населением и политические стратегии в международных делах. В то время как Абу-Даби во всеуслышание заявляет о высокой доходности своего фонда, поразительно видеть, что Саудовская Аравия, которая следует сразу после Абу-Даби и Норвегии в иерархии нефтяных фондов, опережая Кувейт, Катар и Россию, напротив, предпочитает выставлять себя в скромном свете. Очевидно, что небольшие нефтедобывающие страны Персидского залива, имеющие ограниченное население, обращаются прежде всего к международному финансовому сообществу. Саудовские отчеты более сдержаны и рассказывают о резервах страны в документах более широкого профиля, посвященных эволюции национальных счетов и государственного бюджета. Они адресованы прежде всего населению королевства, которое в начале 2010-х годов приближается к 20 миллионам человек, что остается довольно скромной цифрой по сравнению с крупнейшими странами региона (80 миллионов человек в Иране, 85 миллионов в Египте, 35 миллионов в Ираке), однако значительно превышает население микрогосударств Залива[466]. Помимо различий в позиционировании, представляется, что размещение саудовских резервов носит намного менее агрессивный характер. Согласно официальным документам, средняя доходность финансовых резервов Саудовской Аравии не превышает 2–3 %, что обусловлено тем фактом, что очень значительная их часть вложена в облигации государственного долга Соединенных Штатов. Саудовские финансовые отчеты предоставляют далеко не всю информацию, необходимую для детального понимания эволюции их инвестиционного портфеля, однако имеющиеся данные намного полнее, чем сведения, публикуемые микрогосударствами, и, похоже, в этом конкретном аспекте они соответствуют действительности.
Почему Саудовская Аравия предпочитает вкладывать свои финансовые резервы в облигации американского казначейства, если она может получить более высокую доходность в других местах? Этот вопрос тем более заслуживает внимания, что управляющие целевыми капиталами американских университетов уже на протяжении нескольких десятилетий не инвестируют в государственные облигации своей собственной страны и ищут более высокую доходность в самых разных уголках мира, в хеджевых фондах, некотируемых акциях или продуктах, получаемых из сырья. Конечно, американские ценные бумаги дают завидную гарантию стабильности в нестабильном мире, а саудовское общественное мнение, возможно, не питает никакого интереса к альтернативным вложениям.
Тем не менее нельзя упускать из виду политическое и военное измерение этого выбора: несмотря на то что открыто об этом не говорится, для Саудовской Аравии не лишено смысла одалживать средства по низкой ставке стране, под военной защитой которой она находится. Насколько мне известно, никто не пытался точно рассчитать рентабельность такого вложения. Однако представляется очевидным, что доходность в этом отношении довольно высока. Если бы Соединенные Штаты вместе с другими западными странами не выбили иракскую армию из Кувейта в 1991 году, то впоследствии Ирак, вероятно, стал бы угрожать саудовским месторождениям нефти, и не исключено, что и другие страны региона, такие как Иран, вступили бы в военную игру регионального масштаба, целью которой было бы перераспределение нефтяной ренты. Динамика мирового распределения капитала представляет собой процесс, имеющий экономическое, политическое и военное измерения. Так было уже в колониальную эпоху, когда тогдашние ключевые державы во главе с Великобританией и Францией были готовы отправить канонерки на защиту своих инвестиций. Очевидно, что так же будет и в XXI веке в различных геополитических конфигурациях, которые сложно предугадать.
Завладеют ли миром суверенные фонды нефтедобывающих стран? До какого уровня могут увеличиться суверенные фонды в ближайшие десятилетия? Согласно имеющимся расчетам, далеким от совершенства, общий объем инвестиций суверенных фондов в 2013 году составляет чуть более 5.3 триллиона долларов, из которых 3,2 триллиона приходится на нефтедобывающие страны (здесь к вышеуказанным фондам прибавляется большое количество менее крупных фондов: Дубая, Ливии, Казахстана, Алжира, Ирана, Азербайджана, Брунея, Омана и т. д.) и еще 2,1 триллиона — на страны, нефть не добывающие (т. е. прежде всего на Китай, Гонконг, Сингапур и множество более мелких фондов различных стран[467]). Чтобы напомнить, о каких масштабах идет речь, можно отметить, что эта сумма почти равна совокупному состоянию миллиардеров, указанных в списке «Forbes» (около 5,4 триллиона долларов в 2013 году). Иными словами, если в сегодняшнем мире миллиардеры владеют примерно 1,5 % от общего объема частного имущества в мире, то суверенным фондам принадлежит еще 1,5 % мирового частного имущества. Можно утешиться тем, что при таком раскладе остальному населению планеты остается 97 % мирового капитала[468]. К суверенным фондам можно применить те же прогнозы, что и к миллиардерам, и прийти к выводу, что они обретут решающее значение — более 10–20 % мирового капитала — лишь во второй половине XXI века и что мы еще далеки от того, чтобы платить наши ежемесячные арендные платежи катарскому эмиру (или норвежскому налогоплательщику). Отчасти это так, однако было бы ошибкой игнорировать этот вопрос. Прежде всего, ничто не запрещает нам беспокоиться по поводу арендных платежей, которые предстоит платить нашим детям и внукам, и совсем не обязательно дожидаться, когда эта эволюция примет существенные масштабы, чтобы начать испытывать тревогу. Далее, значительная часть мирового капитала обладает низкой ликвидностью (особенно когда речь идет о недвижимом и профессиональном капитале, который нельзя обменять на финансовых рынках), вследствие чего доля суверенных фондов — и в меньшей степени миллиардеров — в финансовых активах, которые можно мгновенно мобилизовать, например для того, чтобы овладеть обанкротившимся предприятием, купить футбольный клуб или вложить средства в неблагополучный квартал и тем самым восполнить упущения государства, не имеющего средств, на самом деле оказывается выше[469]. Вопрос об инвестициях, осуществляемых нефтедобывающими странами, привлекает все больше внимания в богатых странах, в том числе и во Франции, которая, как мы уже отмечали во второй части книги, является одной из стран, психологически хуже всего подготовленных к триумфальному возвращению капитала.
Наконец, ключевое отличие от миллиардеров заключается в том, что суверенные фонды — по крайней мере, в нефтедобывающих странах — будут расти не только вследствие рекапитализации своей доходности, но и потому, что нефтяные доходы будут пополнять их и в ближайшие десятилетия. Несмотря на то что в этом вопросе есть много неопределенности — как в том, что касается размеров резервов, так и в том, что касается эволюции спроса и цены на нефть, — все указывает на то, что этот эффект может преобладать над эффектом доходности. Ежегодная рента, получаемая от эксплуатации природных ресурсов и определяемая как разница между доходами и издержками производства, с середины 2000-х годов составляет около 5 % мирового ВВП (одна половина этой суммы приходится собственно на нефтяную ренту, вторая — на прочие природные ресурсы, прежде всего на газ, уголь, минералы, древесину) по сравнению с 2 % в 1990-е годы и менее 1 % в начале 1970-х годов[470]. Согласно некоторым прогнозным моделям, цена на нефть, находящаяся сегодня на уровне 100 долларов за баррель (против 25 долларов в начале 2000-х годов), может стабилизироваться на уровне 200 долларов в 2020-2030-е годы. Если довольно существенная часть соответствующей ренты будет ежегодно вкладываться в суверенные фонды (кроме того, эта часть должна заметно увеличиться по сравнению с сегодняшним уровнем), то можно будет легко представить сценарий, в котором к 2030-2040-м годам активы суверенных фондов превзойдут 10–20 % общего объема мирового имущества. Нет ни одного экономического закона, который препятствовал бы такому развитию событий: все зависит от спроса и предложения, от обнаружения новых месторождений или источников энергии, от скорости, с которой различные страны будут привыкать жить без нефти. При любом развитии событий суверенные фонды нефтедобывающих стран практически неизбежно будут расти и впредь, а их доля в мировых активах к 2030-2040-м годам увеличится как минимум в два-три раза по сравнению с сегодняшним уровнем, что будет представлять довольно существенное изменение.
