Конфискационный налог на чрезмерные доходы — американское изобретение. В целом, если исследовать историю прогрессивного налогообложения в течение минувшего столетия, поражает, что конфискационный налог на доходы и имущество, считавшиеся чрезмерными, был изобретен в англосаксонских странах и прежде всего в Соединенных Штатах. Анализ графиков 14.1-14.2 особенно четко это показывает. Это настолько противоречит представлениям о Соединенных Штатах и Великобритании, которые сформировались с 1970-1980-х годов как в самих этих странах, так и за их пределами, что будет полезным остановиться на этом аспекте.

В межвоенный период все развитые страны экспериментировали с очень высокими ставками налога, зачастую непоследовательно. Однако именно Соединенные Штаты стали первой страной, которая ввела ставки выше 70 % как для доходов (в 1919–1922 годах), так и для наследств (в 1937–1939 годах). Когда часть доходов или наследств облагается по ставке 70–80 %, очевидно, что главная цель заключается не в увеличении налоговых поступлений (эта часть никогда не будет приносить больших средств). В конечном итоге речь идет о том, чтобы покончить с доходами и состояниями, которые законодатели считают чрезмерными с социальной точки зрения и бесполезными с точки зрения экономической, или по меньшей мере сделать чрезвычайно дорогостоящим их поддержание на таком уровне и отбить желание их увековечивать. В то же время речь не идет о полном запрете или об экспроприации. Прогрессивный налог всегда является относительно либеральным способом снижения неравенства в том смысле, что эта мера уважает принципы свободной конкуренции и частой собственности, при этом меняя стимулы для частных лиц — в радикальном, но предсказуемом и логичном ключе, следуя заранее установленным и демократически обсужденным правилам в рамках правового государства. Прогрессивный налог в некотором отношении представляет собой идеальный компромисс между социальной справедливостью и индивидуальной свободой. Поэтому не случайно, что англосаксонские страны, которые в определенной мере были больше всех привержены индивидуальным свободам на протяжении своей истории, также зашли дальше всех в области прогрессивного налогообложения в течение XX века.

Кроме того, стоит подчеркнуть, что страны континентальной Европы, прежде всего Франция и Германия, после войны пошли по другому пути, национализировав предприятия и установив зарплаты их руководителей, — подобные меры, которые также могут проводиться с соблюдением права, в определенной степени избавили эти страны от необходимости заходить так далеко в налоговой сфере[563].

К этому общему объяснению следует добавить более специфические факторы. В конце XIX — начале XX века, в течение так называемой «позолоченной эпохи», многие наблюдатели в Соединенных Штатах выражали беспокойство относительно того, что страна становилась все более неэгалитарной и удалялась от своего исходного первопроходческого идеала. В третьей части (глава десятая) мы уже упоминали книгу, которую Уилффорд Кинг в 1915 году посвятил проблеме распределения богатств в Соединенных Штатах и в которой он высказывал тревогу по поводу сближения с европейскими обществами, считавшимися тогда чрезвычайно неэгалитарными[564]. В 1919 году президент Американской экономической ассоциации (American Economic Association) Ирвинг Фишер пошел еще дальше. Он решил посвятить свое Presidential address[565] вопросу неравенства и без обиняков объяснил своим коллегам, что растущая концентрация состояний является главной экономической проблемой Америки. Фишера обескуражили расчеты, проведенные Кингом. В том, что «2 % населения владеет более чем 50 % имущества», а «две трети населения не владеют практически ничем», он усматривал «недемократическое распределение богатства» («аn undemocratic distribution of wealth»), которое угрожает самим основам американского общества. Вместо того чтобы произвольно сокращать долю прибыли или доходность капитала, чего, по мнению Фишера, следует избегать, самым подходящим способом ему представлялось введение высоких налогов для крупнейших наследств (он упоминает обложение в размере двух третей от наследства и даже всего наследства целиком, если оно существует на протяжении трех поколений[566]). Поразительно видеть, что неравенство беспокоило Фишера намного больше, чем Леруа-Болье, хотя он жил в намного менее неэгалитарном обществе. Прогрессивность налогообложения в Соединенных Штатах, безусловно, отчасти объяснялась страхом походить на старую Европу.

Также следует учесть чрезвычайную мощь кризиса 1930-х годов в Соединенных Штатах, за которым очень скоро последовали обвинения в адрес экономических и финансовых элит, которые, как становилось все очевиднее общественному мнению, обогатившись, привели страну к катастрофе (напомним, что доля высоких доходов в национальном доходе США достигла пика в конце 1920-х годов, прежде всего в результате невероятного прироста капитала на бирже). В этих условиях в начале 1933 года к власти пришел Рузвельт; к этому времени кризис длился уже более трех лет, а четверть населения страны была без работы. Он решил немедленно сильно поднять верхнюю ставку подоходного налога, которая была снижена до 25 % в конце 1920-х годов и оставалась такой в катастрофические годы президентства Гувера: в 1933 году она была поднята до 63 %, а в 1937 году— до 79 %, побив тем самым рекорд 1919 года. В 1942 году Закон о налоге победы увеличил верхнюю ставку до 88 %, а в 1944 году этот уровень был повышен до 94 % посредством различных дополнений. Затем верхняя ставка оставалась стабильной на уровне примерно 90 % до середины 1960-х годов и 70 % до начала 1980-х годов. В целом на протяжении периода с 1932 по 1980 год, т. е. в течение почти полувека, верхняя ставка федерального подоходного налога в Соединенных Штатах в среднем составляла 81 %[567].

Важно подчеркнуть, что ни одна страна континентальной Европы никогда не вводила таких ставок (или вводила в чрезвычайных условиях, максимум на несколько лет, но никак не на полстолетия). Так, во Франции и в Германии с 1940-х до 1980-х годов применялись верхние ставки, составлявшие от 50 до 70 %, но никогда не поднимавшиеся до 80–90 %. Единственным исключением был период с 1947 по 1949 год в Германии, когда верхняя ставка достигала 90 %. Однако в это время налоговая шкала устанавливалась союзными оккупационными властями (а в действительности американскими властями). Когда Германия вновь обрела финансовый суверенитет в 1950 году, она очень быстро решила вернуться к ставкам, которые больше подходили ей по стилю, и верхняя ставка за несколько лет снизилась до 50 % (см. график 14.1). Тот же феномен наблюдался в Японии[568].

Англосаксонский тропизм по отношению к прогрессивному налогообложению в еще более крайней форме проявился в прогрессивном налоге на наследство. Если в Соединенных Штатах его верхняя ставка составляла от 70 до 80 % с 1930-х до 1980-х годов, то во Франции и Германии она никогда не превышала 30–40 %, за исключением Германии в 1946–1949 годах (см. график 14.2)[569].

Единственной страной, достигшей американских высот — а в некоторые моменты и превзошедшей их в отношении как подоходного налога, так и налога на наследство, — является Великобритания. Ставка, применявшаяся к самым высоким британским доходам, достигала 98 % в течение 1940-х годов, а затем вновь в течение 1970-х годов, что на сегодняшний день является абсолютным историческим рекордом[570]. Следует отметить, что в течение этого периода в обеих странах часто проводилось различие между «заработанным доходом» (earned income), т. е. трудовым доходом (зарплатой или доходом от труда не по найму), и «незаработанным доходом» (unearned income), т. е. доходом с капитала (арендные платежи, проценты, дивиденды и т. д.). Верхняя ставка, указанная на графике 14.1 для Соединенных Штатов и Великобритании, касается «незаработанного дохода»; иногда верхняя ставка, по которой облагался «заработанный доход», была несколько ниже, особенно в 1970-е годы[571]. Это различие интересно, поскольку оно выражает налоговым языком степень подозрения к очень высоким доходам: все слишком высокие доходы подозрительны, однако подозрительнее всех доходы, которые не были заработаны. Контраст с нынешним контекстом, в котором, напротив, доходы с капитала пользуются более благоприятным режимом во многих странах, прежде всего европейских, поражает. Стоит отметить, что порог применения этих верхних ставок с течением времени варьировался, но всегда был очень высоким: выраженный в категориях среднего дохода 2000–2010 годов, он чаще всего составляет от 0,5 до одного миллиона евро; в рамках современной иерархии эти ставки затрагивали бы менее 1 % населения (обычно от 0,1 до 0,5 % населения).