В этом заключается серьезное отличие Германии от прочих стран, вовлеченных в мировой конфликт, прежде всего от Японии и Франции, где в военные годы налоговая администрация как ни в чем не бывало продолжала вести такую же непрерывную статистическую обработку данных, как и прежде. Если исходить из опыта других стран, в первую очередь Японии и Франции (пути которых в этом отношении были схожими), то в Германии доля высоких доходов в общем доходе достигла минимума в 1945 году («нулевой год», когда имущество и доходы с него за Рейном практически обратились в ничто) и начала быстро расти начиная с 1946–1947 годов. Когда в 1950 году в Германии вновь стала вестись нормальная налоговая статистика, иерархия доходов отчасти уже вернулась к уровню 1938 года. В отсутствие полных источников трудно продвинуться дальше в этом вопросе. Многочисленные территориальные изменения, которые пережила Германия в течение минувшего столетия и в результате недавнего объединения, произошедшего в 1990–1991 годах, а также тот факт, что полная обработка налоговых данных проводится раз в три года (а не ежегодно, как в большинстве прочих стран), еще больше усложняет детальное изучение немецкого материала[313].

Неравенство в развивающихся странах слабее, чем в Соединенных Штатах. Теперь перейдем к бедным и развивающимся странам. К сожалению, как только мы выходим за пределы богатого мира, исторических источников, позволяющих исследовать динамику распределения богатства в долгосрочной перспективе, становится намного меньше. Тем не менее во многих бедных и развивающихся странах можно найти налоговые источники, охватывающие длительный период и позволяющие проводить сравнения, пусть и приблизительные, с результатами, полученными для развитых стран. Вскоре после введения всеобщего прогрессивного подоходного налога в метрополии британские колонизаторы решили сделать то же самое в большинстве своих владений, в результате чего подоходный налог, похожий на тот, что был введен в Великобритании в 1909 году, появился в 1913 году в ЮАР и в 1922 году в Британской Индии (включавшей тогда и современный Пакистан). Голландские колонизаторы поступили так же, введя подоходный налог в Индонезии в 1920 году. Во многих странах Южной Америки подоходный налог был введен в межвоенный период, например в 1932 году в Аргентине. По этим четырем странам — ЮАР, Индии, Индонезии и Аргентине — мы располагаем налоговыми данными, которые начинаются соответственно с 1913,1922,1920 и 1932 года и продолжаются, пусть и с лакунами, до 2000-2010-х годов. Эти данные схожи с теми, которыми мы располагаем по богатым странам, и должны анализироваться при помощи тех же методов и прежде всего на основе расчетов национального дохода, проводившихся в этих странах с начала двадцатого столетия.

Результаты этих расчетов отражены на графике 9.9. Здесь стоит подчеркнуть сразу несколько аспектов. Прежде всего, самый поразительный вывод заключается в том, что в первом приближении полученные показатели доли верхней центили в национальном доходе в бедных и развивающихся странах очень близки к тем, что мы можем наблюдать в богатых странах. В периоды, когда неравенство было наиболее высоким, особенно в течение первой половины XX века, с 1910-х по 1940-е годы, верхней центили принадлежало примерно 20 % национального дохода во всех четырех рассматриваемых странах: около 15–18 % в Индии и до 22–25 % в ЮАР, Индонезии и Аргентине. В наиболее эгалитарный период, т. е. с 1950-х по 1970-е годы, доля верхней центили снизилась до 6-12 % в зависимости от страны (всего 5–6 % в Индии, 8–9 % в Индонезии и Аргентине, 11–12 % в ЮАР). Начиная с 1980-х годов повсеместно наблюдалось повышение доли верхней центили, которая в 2000-2010-е годы достигла отметки в 15 % национального дохода (около 12–13 % в Индии и Индонезии и 16–18 % в ЮАР и Аргентине).

На графике 9.9 мы также показали две страны, налоговые данные по которым позволяют исследовать эволюцию неравенства только с середины 1980-х и начала 1990-х годов: это Китай и Колумбия[314]. В Китае наблюдается сильное увеличение доли верхней центили в национальном доходе в течение последних десятилетий, однако в середине 1980-х годов, по данным имеющихся в нашем распоряжении источников, она находилась на относительно низком уровне, почти таком же, как в Скандинавских странах: менее 5 % национального дохода, что не очень удивительно для коммунистической страны, где тарифные сетки сильно сжаты, а доходы с частного капитала практически отсутствуют. Неравенство в Китае стало расти очень быстро после либерализации экономики в 1980-е годы и в условиях ускоренного роста 1990-2000-х годов, однако, по нашим расчетам, доля верхней центили в 2000-2010-е годы равна 10–11 %, что ниже, чем в Индии и в Индонезии (где она достигает 12–14 %, т. е. находится примерно на том же уровне, что в Великобритании или в Канаде), и намного ниже, чем в ЮАР и в Аргентине (где она составляет около 16–18 %, т. е. находится примерно на том же уровне, что в Соединенных Штатах).

Колумбия, напротив, является одной из стран с самым высоким уровнем неравенства, зарегистрированных в World Top Incomes Database: доля верхней центили составляла около 20 % национального дохода на протяжении 1990-2010-х годов, и никаких изменений не прослеживалось (см. график 9.9). Речь идет о еще более высоком уровне неравенства, чем тот, что был достигнут в Соединенных Штатах в 2000-2010-е годы, по крайней мере если исключить прирост капитала. Если же его включить, то США ненамного опережали Колумбию в течение последних 10 лет.

Тем не менее следует подчеркнуть, что имеющиеся у нас данные связаны с серьезными ограничениями, когда речь идет об измерении динамики распределения богатств в бедных и развивающихся странах и об их сопоставлении с богатыми странами. Мы привели самые надежные цифры, которые можно получить на основе имеющихся источников, однако наши познания остаются очень ограниченными. Налоговые данные по небольшому количеству развивающихся стран, которыми мы располагаем с первых десятилетий XX века, полны лакун и часто прерываются, особенно в 1950-1970-е годы, когда шла борьба за независимость, как, например, в Индонезии. В настоящее время мы пытаемся включить в нашу базу исторические данные по многим другим странам, прежде всего по бывшим британским и французским колониям в Индокитае, Северной, Центральной и Западной Африке, однако зачастую трудно связать воедино данные колониальной эпохи и современные налоговые данные[315].

Когда налоговые данные имеются, их ценность уменьшается еще и тем, что подоходный налог в менее развитых странах зачастую касается лишь незначительного меньшинства населения, вследствие чего можно, например, рассчитать долю верхней центили в общем доходе, но не долю верхней децили. Когда данные это позволяют, как в ЮАР в некоторые периоды, мы можем констатировать, что самый высокий уровень, которого достигала доля верхней децили, составлял 50–55 % национального дохода, что сравнимо — или немного выше — с самым высоким уровнем неравенства в богатых странах, достигнутым в Европе в 1900-1910-е годы или в Соединенных Штатах в 2000-2010-е годы.

Кроме того, начиная с 1990-2000-х годов наблюдается некоторое ухудшение качества налоговых данных. Отчасти это связано с появлением цифровых баз данных, из-за которых власти часто отказываются от публикации подробных статистических данных, как это происходило в прежние времена, когда это было необходимо им самим. Парадоксальным образом это может вести к ухудшению качества источников информации в цифровую эпоху (тот же феномен можно наблюдать и в богатых странах)[316]. Однако представляется, что в этом проявляется прежде всего утрата интереса к прогрессивному подоходному налогу как со стороны международных организаций, так и со стороны правительств некоторых стран[317]. Особенно показателен пример Индии, которая с начала 2000-х годов вообще прекратила проводить и публиковать подробную обработку данных деклараций о доходах, которая велась непрерывно с 1922 года. Как ни странно, в результате эволюцию высоких доходов в Индии стало труднее изучать в начале XXI века, чем в течение минувшего столетия[318].