Дверь отворилась, и вошел Карденио. Он переоделся и теперь выглядел бодрым и почти веселым, готовым, судя по решимости, светившейся в его глазах, на все.

— Вот и я, мой отец. Если вы готовы, мы можем отправляться.

— Я не задержусь. Но где же мой помощник?

— Я здесь, мой отец, — проговорил Фраскито, появляясь в дверях. — Заканчивал приготовления к отъезду.

— Смотрите, отец, — радостно воскликнул юноша, — дождь перестал, от урагана и следа не осталось!

— Вот видишь, дитя мое, как Бог нам покровительствует. Поедем! И не сомневайся более никогда во всемогуществе Господнем!

— Едем, мой отец!

С этими словами они вышли из комнаты в сопровождении Фраскито, который освещал им путь.

В ту минуту, когда Фраскито собирался открыть дверь, снаружи послышались тяжелые шаги, смех, проклятия и лай собак. Брови священника слегка нахмурились.

— Тише, — сказал он Фраскито, положив руку ему на плечо, — вернемся!

Они вернулись в комнату. В ту же минуту в наружную дверь забарабанили.

— Где лошади? — спросил священник.

— Они в конюшне, я не хотел заранее их выводить, — отвечал Карденио.

— Хорошо, дитя мое. Сам ты тоже иди в конюшню и не двигайся с места, пока я тебя не позову. Даже если услышишь сильный шум.

— Вам угрожает какая-нибудь опасность? — вскричал молодой человек. Глаза его блеснули.

— Не бойся ничего, дитя мое, — кротко отвечал священник. — Ступай и слушайся меня!

— Хорошо, отец мой, я исполню ваше приказание. Но если вам грозит оскорбление…

— Тише, дитя, — прервал его миссионер. — Забота о моей чести касается меня одного. Ступай!

Между тем стук становился все сильнее и сильнее. К нему примешивались брань и угрозы. У Карденио вырвался гневный возглас. Но повелительный жест аббата заставил его сдержаться и молча выйти из комнаты. Едва он вышел, как священник обратился к своему служителю:

— Фраскито, помоги мне быстренько привести здесь все в порядок.

В один момент все было убрано и расставлено по местам.

Люди, находившиеся снаружи, продолжали яростно колотить в дверь, будто хотели сломать ее.

— Пойди, Фраскито, открой! — сказал миссионер.

— Боже мой, что же будет? — тихо вымолвил пономарь.

— Ничего особенного, сын мой. Неужели ты думаешь, чтоэти люди способны нас убить?

— Я этого не говорю, отец мой. Но вы не знаете…

— Чего же я все-таки не знаю?

— Что это сам майор Струм! Я узнал его голос…

— Я тоже узнал. Что ж с того?

— Отец мой, я боюсь…

— Не бойся ничего, дитя мое! Бог даст выдержку и терпение. Иди же, Фраскито, и впусти майора. Он так яростно трясет нашу дверь, словно и вправду вознамерился ее сломать. Если ты будешь медлить, все может в самом деле закончиться печально.

Это было произнесено с таким полнейшим хладнокровием, что несчастный пономарь окончательно растерялся. Он смотрел на аббата испуганными глазами, не зная, на что решиться. Но повелительное движение священника заставило его опомниться и повиноваться.

— С нами крестная сила! — прошептал он. — Что-то будет?! — И он вышел, с отчаянием воздевая руки к небу.

Аббат медленно опустился на скамью и пробормотал:

— Однако с этим надо раз и навсегда покончить!

Он прибавил немного огня в лампе и стал ждать. Поль-Мишель оставался спокойным и хладнокровным, пряча, однако, в глубине непреклонную решимость.

Почти в ту же минуту с шумом распахнулась дверь и в комнату, как бомба, влетел какой-то бесноватый. Он рычал, кричал, метался. За ним медленно вошел незнакомец, лица которого нельзя было разглядеть, поскольку оно было закрыто полями фетровой шляпы, надвинутой почти на самые глаза. Да и весь он был завернут в какую-то тяжелую мантию. Человек этот почтительно поклонился священнику, а затем отошел в глубину комнаты, где продолжал стоять совершенно неподвижно и безмолвно,

Первый из прибывших оказался действительно майором Эдвардом Струмом, комендантом города, а точнее сказать, жалкого городишки, называемого Кастровиллом.

Прежде чем рассказать о том, что произошло между ним и священником, опишем его наружность.

Майор Эдвард Струм был маленький толстый человек. Широкоплечий, коренастый, с короткой шеей, он, по-видимому, обладал недюжинной силой. Передвигался Струм на коротких ногах. Руки же, напротив, казались непомерно длинными и заканчивались нервными, волосатыми и широкими, как баранья лопатка, ладонями. Лицо его было совершенно обезображено пьянством, но серые маленькие глаза, словно горящие угли, сверкали из-под нависших бровей. Громадный рот его с отвисшими губами ощерился злой ухмылкой, а толстый красный нос резко выделялся на фиолетовом лице. Затянутый в мундир, он походил на одну из потешных немецких табакерок, к которой приделали ножки, или на пивную бочку, в которую посадили короля Гамбринуса, так что были видны только его руки, ноги и голова.

Слова, произнесенные Струмом вместо приветствия, не предвещали ничего доброго.

— Черт побери! — вскричал он, яростно топая ногой. — В, этот проклятый домишко так же трудно попасть, как в крепость!

— Майор Струм! Имею честь приветствовать вас, — спокойно произнес священник. — Какому счастливому случаю обязан я удовольствием принимать вас?

— Удовольствием принимать меня? Черт побери! Хм… Тьфу, да вы что, смеетесь, милостивый государь?

— Ничуть, — холодно парировал священник. — Я только спрашиваю вас о цели посещения вами приходского дома.

— «Приходского дома»! Тьфу… Черт подери! Хорош приходский дом! Жалкая лачужка, в которую я не поместил бы даже своих собак. Нечего сказать, приходский дом… Хм! — добавил он отдуваясь.

— Тем не менее, — возразил аббат, ничуть не изменяя своему хладнокровию, — я попрошу вас относиться к этому дому с уважением.

— Что, что такое?! Хм, тьфу… Что он такое сказал? Да вы никак смеетесь надо мной, милостивый государь?

— Ошибаетесь, господин майор! Я вас просто спрашиваю, зачем вы сюда пришли? .

— Я пришел сюда, потому… Да черт подери! Обязан я вам, что ли, давать отчет. Пришел — и все! Хотя бы потому, что это мне доставляет удовольствие. Помните — я комендант Кастровилла. А потому не говорите ерунды, иначе это плохо кончится для вас, черт вас подери! Я вовсе не расположен шутить.

— Угроза — не ответ, господин майор. Я жду, когда вы соизволите объясниться.

— Проклятье! Он действительно смеется надо мной! Или просто сошел с ума! Я — хороший протестант… а… хм… Черт побери все ваши католические бредни! Я не позволю вам завлекать моих солдат вашими погаными обрядами. Черт вас дери, какую еще вы выдумаете ерунду?! Разве есть дело до религии этим отвратительным индейцам и вечно пьяным солдатам? Религия! Ха-ха!.. Им нужны палки, а не религия. Куда вы лезете? Вы не во Франции. Убирайтесь-ка отсюда ко всем чертям!.. Хм… Кха… кха… Вечно эти чертовы французы… хм… вмешиваются в то, что их не касается! На черта вам сдались эти болваны индейцы! Мне все-таки придется научить вас уму-разуму… Кха… кха…

К несчастью для почтенного майора, страшный приступ кашля не дал ему закончить его речь.

Струм весь побагровел, глаза его, казалось, были готовы выскочить из орбит. На него было страшно смотреть. Вид этого человека, опустившегося из-за постоянного пьянства до уровня животного, вызывал невольную улыбку сострадания у священника. Он велел налить стакан воды и, подавая его задыхавшемуся от кашля американцу, кротко проговорил:

— Выпейте воды, мистер Эдвард!

Но эти слова вызвали новый приступ ярости офицера, он как от электрического удара привскочил на месте, и из уст его посыпались самые отборные ругательства.

— Воды?! — завопил он, страшно ворочая зрачками. — Мне — воды?! Хм, тьфу… Ах ты французский разбойник, отравить меня хочешь, не так ли? Подожди, чертов лягушатник, подожди! — заорал он еще громче, замахиваясь тростью. — Я тебя проучу, собачье отродье…