— Прибыльная у тебя работенка. Этот святой Иаков превзошел размерами слона великого императора Карла…

Возможно, и этот ковчежец вышел из рук Барнаби, и тогда святость его была весьма сомнительна, но Катрин он все равно был дорог, как мостик, связывающий ее с прошлым. Словно дружеская рука протянулась к ней из могильной тьмы, через пропасть навсегда ушедших лет… Сжав в ладонях позолоченную реликвию, она обняла Матильду со слезами на глазах.

Вот о чем думала Катрин, приближаясь к суровому величественному замку. Рукой, затянутой в замшевую перчатку, она нащупала на груди маленький ковчежец и сжала его, словно моля тень Барнабэ вдохнуть в нее мужество. Но в тот момент, когда она направила мула под своды арки ведущей к подъемному мосту, оттуда появилось несколько вооруженных пиками солдат. От их тяжелых кожаных сапог вздымалась пыль, концы пик волочились по земле. Древками они подталкивали в спину человека в лохмотьях со связанными руками, который покорно тащился вперед, щурясь под косыми лучами заходящего солнца. Замыкав шествие судейский в черном балахоне: на поясе у него висела чернильница, а в руках он держал пергаментный свиток, скрепленный красной печатью. Было все еще очень жарко, и судейский обливался потом в своем тяжелом суконном одеянии.

Солдаты повели связанного человека вдоль пруда и вскоре вся группа исчезла за деревьями, низко склонившимися над водой. Догадавшись, что пленника ведут на казнь, обе женщины одновременно перекрестились. Катрин дрожала всем телом встретившись взглядом с осужденным, она прочла в нем такой страх и такую муку, какая бывают только в глазах умирающего животного.

— Ни одного монаха, — пробормотала Сара, — некому будет утешить несчастного в его последний час. Боюсь мы попали в пристанище нечестивцев.

Катрин еще крепче сжала ковчежец, ощущая непреодолимое искушение повернуть назад. Может быть, лучше будет остановиться на постоялом дворе или даже попроситься в крестьянский дом? И уже там поджидать возвращения Жиля де Рэ? Но она тут же отвергла эту мысль. В замок могут прийти известия от Арно, а она об этом ничего не узнает, оставаясь в деревне. Возможно, Арно не поедет в Анжу и просто назначит ей место встречи. Наконец, Жиля де Рэ пока не было в замке, а бояться его деда, немощного старика, было стыдно.

Как раз в это мгновение над их головами затрубил и раздался грубый голос часового:

— Что вам нужно, чужестранцы, и зачем пришли к этому замку?

Не дав Катрин времени для ответа, Готье пpипoднялся на стременах, сложил ладони рупором и зычно возгласил:

— Благороднейшая могущественная госпожа Катрин де Брази прибыла по приглашению монсеньора де Рэ и просит открыть ей ворота замка. Предупреди своего господина. Пошевеливайся, приятель! Мы не привыкли долго ждать.

Катрин с трудом сдержала улыбку, слыша, какими титулами наградил ее Готье. Представление было традиционным, но от ее былого могущества остались только воспоминания. Сара же не сводила с великана изумленного взгляда. Этот нормандец не переставал удивлять цыганку. Откуда взял он этот высокомерный тон, эти манеры, каких не постыдился бы и настоящий герольд? Однако надменность Готье принесла свои плоды. Железный шлем часового скрылся за бойницей высокой башни, прикрытой остроконечной крышей. Пока солдат летел во всю прыть исполнять приказание, трое путников въехали через арку на постоянный мост, который круто обрывался посреди пруда с зеленоватой водой, заросшей кувшинками и камышом. Прямо перед ними возвышалась громада подъемного моста, притянутого на цепях к почерневшим стенам, — его неохватные дубовые брусья были стянуты огромными железными скобами. Стены были настолько высоки, что кружилась голова. Узкие бойницы на самом верху казались совсем крохотными и почти исчезали в тени нависающих над ним галерей. Длинные темные выбоины в стенах говорили о том, что замку приходилось отражать свирепые штурмы. Шантосе походил на старого воина, сроднившегося со своими железными доспехами, которого ничто не заставит отступить или склонить голову: они даже умирают стоя, находя опору в гордости и в сознании своей неуязвимости.

На сторожевой башне запела труба. Солнце уже скрылось за горизонтом, небо постепенно зеленело, и по нему с хриплым карканьем носились вороны. Медленно и торжественно, с ужасающим скрежетом подъемный мост начал опускаться…

Катрин была поражена невероятной роскошью главной залы Шантосе, хотя удивить ее было трудно, ибо она привыкла к великолепному убранству дворцов Брюгге и Дижона, к богатству и изяществу королевской резиденции в Бурже или в замке Мегон-сюр-Йевр, где король Карл любил принимать своих гостей. Здесь все сверкало от блеска массивных золотых блюд, усыпанных драгоценными камнями, резных серебряных кубков, статуэток из слоновой кости; меж двух табуретов, затянутых синим бархатом, стояла изумительная шахматная доска из зеленого хрусталя, инкрустированного золотом; что же до кресла сеньора, то оно было задрапировано тканью, почти сплошь расшитой золотой нитью, и сияло подобно епископскому облачению при свете бесчисленного множества длинных свечей красного воска.

Впрочем, в ослепительном блеске этой сине-красно-золотой залы было что-то хвастливо — напускное. Она напомнила Катрин безумные костюмы толстого Жоржа де Ла Тремуйля, который считал себя одетым, только нацепив золотые украшения весом в несколько килограммов. В этой вызывающе-роскошной зале совершенно затерялись хозяева замка: лишь приглядевшись, Катрин различила фигуры старого сеньора в черном одеянии и молодой женщины в светло-сером платье. Между тем старик, встав с кресла, уже шел навстречу гостье.

— Добро пожаловать в наш замок, благородная госпожа! Я Жан де Краон и распоряжаюсь здесь в отсутствие моего внука Жиля де Рэ. Его посланник уже несколько дней назад известил нас о вашем прибытии. Мы беспокоились за вас.

— Путь был нелегким, и я потеряла много времени. Благодарю вас, мессир, за вашу заботу.

Произнося эти слова, она глядела на молодую женщину, к которой повернулся сир де Краон.

— Позвольте представить вам мою внучку. Ее, как и вас, зовут Катрин. Она супруга Жиля, из благородного дома Ту а ров.

Обе женщины, церемонно поклонившись, внимательно изучали друг друга из-под скромно прикрытых век. Госпоже де Рэ на вид было около двадцати шести лет; ее можно было бы назвать красивой, если бы не тени под темными глазами, в которых застыло испуганное выражение, словно у лани, затравленной охотниками. Она была высокого роста, стройная, но ее портили худоба и бледность. Цвет лица напоминал пастельные тона старинных миниатюр, подернутых дымкой времени. Небольшая голова с белокурыми косами, уложенными над ушами, длинная изящная шея…

Во всех ее движениях чувствовалась прирожденная аристократка, и Катрин вспомнила свою сестру Лоиз, бенедиктинку из монастыря в Таре, в Бургундии. Лоиз была похожа на эту молодую женщину, но никогда в ней не было такой покорности, такой печали и такой тревоги, которая весьма походила на страх. Рядом с этим хрупким созданием Катрин вдруг почувствовала себя сильной и решительной, хотя Катрин де Рэ была выше и крупнее. Ей захотелось ободрить, взять под свою защиту эту грустную и чем-то напуганную женщину.

Мягкий голос молодой хозяйки замка прервал ее размышления. Увидев, что Катрин де Рэ улыбается, она, в свою очередь, улыбнулась. Она сделала это от чистого сердца, ибо жена Жиля де Рэ вызывала у нее симпатию — не то что этот старик, который, прищурясь, наблюдал за ними. Его внешность соответствовала зловещей репутации: больше всего он походил на хищную птицу. Высокий, прямой, ссохшийся, как мертвое дерево…

На худом лице, помимо пронзительного взгляда черных глаз, выделялся большой горбатый нос, как бы заслонявший собой все остальное. Его тонкие губы кривились в саркастической усмешке, взгляд глубоко посаженных глаз словно бы прятался под седыми кустистыми бровями. Катрин не нужно было вспоминать предостерегающие слова брата Тома и Матильды, чтобы понять: с таким человеком, как Жан де Краон, следует быть начеку.