Оперативник вновь поднял валенок с намерением ударить, но я его остановил.

— Все вышли, — велел я.

Следователь и оперативники пулей вылетели из кабинета.

Я помог Маркову присесть за стол и протянул ему кружку, в которую уже успел налить чай.

Максим отставил кружку и дерзко глянул на меня:

— Сперва чай, а затем валенком в морду? Это сегодня уже было! Я не буду отвечать без адвоката!

Максим посмотрел мне в глаза, но я выдержал:

— Я хотел поговорить с тобой о твоей женщине, о Светлане. Мне интересно, кто из вас кого нашел, ты ее или она тебя? Не удивляйся, я ее хорошо знаю, мы вместе учились в одной школе, и я даже дрался за нее. Прошло столько лет, но ее судьба для меня по-прежнему небезразлична.

Марков сидел на стуле. Его глаза смотрели в пол.

Он никак не рассчитывал, что здесь будут интересоваться его личной жизнью.

— Я знаю, что у тебя больная мать. Насколько я владею информацией, ближайшие родственники открестились от тебя? Твой родственник Игорь Жданов, что работает у нас в министерстве, написал рапорт, в котором пишет, что никогда не был с тобой в близких отношениях. Удивлен? А я нет! Каждый выживает, как может! Но он и по натуре своей, прости меня, — крыса. Ладно, с тобой все ясно, а вот в чем виновата твоя мать? Она не учила тебя врать и воровать! То, что ты рассказывал на следствии, чепуха, я это знаю! Не верю тебе ни на грош! И будь моя воля, я бы добился от тебя всей правды! Но у меня законом связаны руки, это раз. Руки мне связала и Светлана, это два. Это она организовала шоу адвокатов, когда вы вдруг с Алмазом стали в один голос давать показания! Это она через своего бывшего мужа организовала свидания с тобой! Она умная женщина, и если ты выскочишь из этого дела, то ты по гроб обязан ей. Ей и больше никому, слышишь? Завидую тебе, Марков, большой белой завистью! Ты — вор и вдруг стал ее путеводной звездой! Об одном прошу — береги ее. Без нее ты ничего в этой жизни не стоишь! Ты просто ноль без палочки!

Марков сидел и молчал. Молчал только оттого, что не знал, что ответить.

Все, что мент говорил, было правдой. Кто он в этой жизни? Никто! Кроме того что воровать, он больше ничего делать не умеет. Рано или поздно он все равно бы попался. И правильно говорит начальник, если бы не Светлана, сидеть бы ему пятнадцать лет, это точно. Но с какой теплотой говорил он о Светлане!

Ревность вдруг жаром охватила его.

Он, наверное, как и я, до сих пор любит ее, хотя и пытается скрыть. Наверное, начальник прав, если бы не она, он бы стер его в порошок и доказал все его преступления. «Судьба и фортуна, видно, на моей стороне, но это долго продолжаться не может, и необходимо что-то предпринимать», — думал Марков.

Я смотрел на него в упор.

— Отведите меня в камеру — попросил Максим.

Вошел конвой, и Максим, еле двигаясь, направился в камеру.

Фомин лежал на топчане, глаза его были закрыты, и было трудно понять — спит или просто лежит. Максим присел на угол его лежака и внимательно посмотрел в лицо. Ровное дыхание говорило о том, что он спит, но Марков не верил. Он уже не раз видел, как Фомин преображался в доли секунды и из спящего моментально превращался в бойца, готового к драке. Такой реакции, по всей вероятности, научила Сергея тюремная жизнь, так как спящий человек там становился легкой добычей. Поэтому Максим и не верил.

— Фомин, а ты сука, — громко сказал Максим.

Фомин, словно ждал, сразу открыл глаза и резко соскочил с топчана:

— Ты отвечаешь за свой базар? Не быкуй! Ты знаешь, что за это бывает, если не можешь обосновать? Да я тебя за такие слова могу опустить, падла! Ты знаешь, какая жизнь у опущенных?

Он не успел закончить свои угрозы, как на его голову обрушился кулак Максима, и Фомин, как подкошенный, рухнул на пол. Падая, он ударился об угол шконки, и из разбитой головы ручьем потекла кровь.

Фомин попытался встать, но у него не получилось — следующие удары пришлись по руке и лицу стукача. Он опять свалился и с криком пополз к двери.

— Ломись, сука, из хаты, иначе я сам опущу тебя! — заорал Максим.

Фомин с большим усилием дополз и застучал в дверь:

— Помогите, убивают!

Из его открытого рта текла кровь. Через минуту дверь открылась и на пороге появился сержант. Увидев окровавленного Фомина, милиционер растерялся и стал спрашивать, что произошло.

— Упал. Пошел на парашу, споткнулся и упал, — невозмутимо ответил Максим.

Сержант вызвал наряд, и они втроем стали оказывать Фомину первую помощь.

Старший по наряду позвонил руководству и доложил о происшествии. Потом вызвал скорую помощь.

Скорая приехала через двадцать минут. Фомин лежал на полу без движения, по всей вероятности, без сознания. Врач бегло осмотрела и порекомендовала доставить его в межобластную больницу для заключенных, которая, насколько знал Максим, находилась при ИТК-2.

Сделав какие-то уколы, врачи уехали. Милицейская машина прибыла быстро и, погрузив Фомина на носилки, работники изолятора понесли его в машину.

Минут через пять в камеру вошел майор. Это был начальник изолятора временного содержания МВД.

— За что ты его избил? — спросил он Максима.

Максим повторил свою версию падения, однако, судя по лицу майора, эта версия его не устроила.

— Мне что, дважды спрашивать? За что ты его избил? Свою сказку расскажешь в другом месте! Это ЧП, и будет служебная проверка! Я не хочу, чтобы из-за такого говнюка, как ты, меня сняли с должности! Хочешь сберечь здоровье — говори правду!

— Вы мне скажите, что мне говорить, и я буду говорить так, как вы хотите. Но я не знаю, что вы хотите услышать, и поэтому просто говорю, как было дело, — произнес Максим.

Майор со всей силы ударил Максима в лицо. Максим сразу потерял сознание. Он очнулся оттого, что двое сотрудников тащили его за ноги по коридору ИВС. Затащив в туалет, они принялись его избивать. Били ногами, стараясь попасть по почкам и печени. Прекратили лишь тогда, когда Марков опять потерял сознание и валялся, как мешок с костями.

Очнулся он на следующий день в спецбольнице. Попытался подняться, но от сильной боли в пояснице вновь отключился.

Как оказался в больнице и сколько времени находится в ней — Максим не знал. Он лежал на спине, не имея возможности повернуться на бок. Санитар принес ему утку. Но помочиться было невозможно — сильная боль сковала тело.

Максиму казалось, что мочевой пузырь вот-вот разорвется.

Через час к нему подошел дежурный врач и принял решение о срочной операции. Максим снова потерял сознание, и его обездвиженное тело переложили на каталку и повезли в операционную.

Мать Максима таяла на глазах. Светлана, как могла, помогала ей справиться с недугом. Она разыскала светил татарского кардиологического сообщества, мать Максима консультировали и осматривали и приезжие врачи, но никто не мог предложить оптимального лечения. Врачи противоречили друг другу, ставя разные диагнозы и назначая разные препараты. Это делало продолжение лечения невозможным.

— Дочка, — как-то позвала она Светлану. — Мне осталось немного, я это чувствую. Мне жаль, что я больше не увижу сына, и он не закроет мне глаза. Это божья кара и мой крест за то, что я совершила в своей жизни большую ошибку. Я бросила любимого человека, когда он заболел, и вышла замуж за нелюбимого, с которым прожила всю жизнь. В жизни была только одна радость — это сын. А теперь Максима нет рядом! Света, пока я еще жива, хочу переписать квартиру на тебя. Я уверена, что ты не бросишь его, что ты его любишь. Пригласи завтра нотариуса, я оформлю завещание.

Светлана попыталась ее отговорить, но та настояла.

Процедура составления завещания оказалась довольно быстрой, и через полчаса мать Маркова подписала документ. После этого ей опять стало плохо, и Светлана вызвала скорую.

Врач, осмотрев пожилую женщину, отозвал Светлану в сторону:

— Вы, наверное, дочь? Я вам должен сказать, что госпитализировать больную не стоит, она умирает, я бы посоветовал подготовиться.