– Так – без паники, – рявкнул я на потеющего главу и задумался. После чего достал телефон и залез в телефонную книгу.

– Валерий Александрович, день добрый! Марков беспокоит. Тут у нас один косяк намечается – без вашей помощи никак… – с нынешним Председателем центрального совета Союза десантников России, пришедшим на смену Ачалову, у нас сразу сложились очень хорошие отношения. Во многом потому, что я категорически отказался от выдвижения своей кандидатуры на пост Председателя, заявив:

– Ветеранской организацией военных должен руководить генерал, а не старшина, – и сразу же поддержал его кандидатуру. Ну и финансовая поддержка тоже шла. В тех масштабах, которые я определял сам. Потому что с Ачаловым у нас из-за неё регулярно случались тёрки. Он, отчего-то, воспринимал меня как этакий кошелёк, по жизни обязанный финансировать любые хотелки, так что приходилось регулярно показывать, что это не так. С Востротиным же у нас выстроились вполне нормальные отношения. Я каждый год строил по дому в одном из мест дислокации соединений десантников и выделял скромную по моим меркам сумму в миллион долларов на мероприятия Центрального совета, которой он распоряжался по своему усмотрению. Ну и финансировал концерт на день десантника в Москве. И получал за это искреннюю благодарность. Ну и помощь в тех рамках, в которых её могли оказать.

– …да, я понимаю, что без команды сверху командиру Псковской дивизии он ничего выделять не будет. И сейчас буду работать над тем, чтобы её организовать. Но, сами понимаете, даже если будет команда – исполнять её можно по-разному. Поэтому я вас и прошу.

– …да, понял. Спасибо большое!

Я отбил звонок и задумался. Кому звонить теперь – Шаманову или Сердюкову? Или сразу… Я тяжело вздохнул и набрал номер…

Через два с половиной часа с остановившейся рядом с нами БМДхи спрыгнул поджарый десантник и, шагнув к моей жене, крепко обнял её. Алёнка взвизгнула:

– Витенька! – и прильнула к сыну… Ну да – где ж ещё служить сыну десантника, как не в десанте. Вот оба наших мальчика и отслужили в нашей «наследной» дивизии. Ванька три года назад, а Витька – вот сейчас.

– Привет, пап! – он развернулся и кивнул подбородком на остановившуюся колонну военных грузовиков с редкими БМДшками и гордо сообщил:- Вот – прислали тебе на помощь.

– Понятно, – я с удовольствием окинул взглядом крепкую фигуру сына. – На дембель-то скоро?

– Обещают в течение месяца, – пожал тот плечами и отшагнул в сторону. Потому что к нам быстрым шагом приблизился офицер в звании подполковника.

– Заместитель командира дивизии по тылу… – начал он, но я прервал его, протягивая руку.

– Добрый день, Афанасий Михайлович. Большое спасибо что согласились помочь. Будьте уверены – все хлопоты компенсирую. Но сами видите: без вас – никак, – и я кивнул в сторону бушующего моря людей, обступивших сцену, на которой зажигал неподражаемый Тиль Линдеман. Подполковник замер, потом присвистнул, потом сдвинул фуражку на затылок, после чего вздохнул и повернулся ко мне.

– Значит накормить и разместить?

– Да, – кивнул я.

– Хех, а я ещё думал, что палаток с запасом берём. Да тут как бы за дополнительными посылать не пришлось… Сколько тут народу?

– Точно больше ста тысяч. Возможно уже сто тридцать. Но не факт, что все будут ночевать здесь. Однако, большая часть – точно. Здесь поблизости просто нет столько номерного фонда чтобы всех разместить. А до Питера три с половиной часа езды… Да и, если честно, не очень хотелось бы, чтобы вся эта пьяная толпа на мотоциклах рванула ночью в Питер.

– Да уж понятно… – хмыкнул подполковник, после чего задумчиво произнёс, – ну, палатки мы, положим, развернём. Да и полевые кухни поставим. А вот как их туда потом загнать?

– Есть одна задумка, – я развернулся к стоящему рядом Баргеру и, перейдя на английский, спросил:

– Сонни, нам тут военные сейчас палатки развернут чтобы парни поспать могли, и полевые кухни поставят. Сможем всю эту толпу после концерта туда направить, чтобы не расползлись по окрестностям и не начали беспределить?

Баргер задумался, после чего покачал головой.

– Всю не сможем. Те же англичане точно сорвутся в ночь. И кое-кто из наших тоже. Сам же знаешь: байкер – это свобода… Но большинство я организую, не беспокойся. Дождь, грязь и выпивки почти нет – а тут палатки и еда, вряд ли тех, кто уедет будет много.

– Спасибо, – я развернулся к подполковнику. – Это – Сонни Баргер. Он будет организовывать толпу. Состыкуйтесь с ним. Он лучше меня знает что делать с этими людьми и как с ними следует обращаться.

– Кхм, – подполковник смущённо кашлянул. – Спасибо, конечно, но я… как бы…

Я дружески толкнул в плечо сына.

– А переводчик вам вот.

– А-а-а… тогда отлично! – тут же оживился офицер и, махнув рукой Сонни, быстрым шагом выдвинулся к своей колонне. А рядом со мной как чёртик из табакерки возник глава городской администрации.

– Фух, вы прям волшебник, Роман Валерьевич, – зачастил он. – Я прям не знал что делать…

А я стоял под дождём, обняв жену, смотрел на творящееся безобразие и с грустью думал, что вот и вторая жизнь перевалила за половину. Ну, если я проживу столько же, сколько и в первый раз… Впрочем, сейчас есть шанс прожить лет на десять подольше. Или на двадцать. Как Бог даст. Главное – чтобы не зря.

– И вот это спасёт меня от старости? – произнесла дочь, задумчиво вращая в руках пузырёк с капсулами. В массовую продажу они шли в блистерах, но для нас препарат по-прежнему делали в лаборатории Бурбаша, поэтому нам он приходил в стеклянных пузырьках.

– От старости невозможно спастись. Старение организма – естественный биологический процесс, и как с ним справиться люди ещё долго не придумают. Просто с этим препаратом её приход немного замедлится.

– Знаю – в два раза, – фыркнула доча. – Ой не вериться мне что-то… Нет, я знаю, что дядя Серёжа получил за это Нобелевскую премию, но, ей богу, пап – очень похоже на какой-нибудь гербалайф или иной развод для лохов.

– Ну, на нас с мамой, вроде как, подействовало, – улыбнулся я. Доча снова фыркнула.

– Вы с мамой почитай каждый день бегаете «десяточку», плаваете и занимаетесь на тренажёрах. Плюс эта ваша энергия… её-то я, хотя бы, чувствую! Так что вряд ли в том, что мама выглядит моей сестрой, причём не всегда старшей, такая уж большая заслуга этого препарата… И вообще, если он работает – почему ты предлагаешь мне его только сейчас?

– Потому что обратная сторона замедления старения – замедление развития. Поэтому этот курс не следует начинать раньше двадцати пяти лет, то есть пока организм человека ещё имеет шанс на рост, а также в период беременности и кормления грудью. Потому что ребёнок получит его от матери через общую кровеносную систему или с материнским молоком, со всеми вытекающими отсюда негативными последствиями для него. Ты же, когда тебе исполнилось двадцать шесть, родила Янку – последнюю из твоих детей, а перестала кормить её грудью вот только сейчас.

– Хм, а почему тогда ты даёшь мне его сейчас?

– Потому что она – твой третий ребёнок. Трое детей на двух родителей – это нормальный минимум для воспроизводства. Так что наша семья обязанности перед русским народом выполнила.

Доча нахмурилась.

– А если я захочу родить ещё одного О’Коннольчика? Теперь уже для новозеландского народа.

– В таком случае тебе следует за год до такой попытки прекратить принимать этот препарат.

– Поня-я-тно… – протянула она. После чего вздохнула, открыла пузырёк и достала капсулу.

– Это глотать или рассасывать?

– Как тебе удобно. Но мы с мамой глотаем.

Доча кивнула и закинула капсулу в рот.

– И так теперь до конца жизни?

Я покачал головой.

– Максимум тридцать лет. Потом препарат становится неэффективным. И-и-и… каждый год ты будешь принимать немного другие капсулы. В этих, например, активного вещества всего пятьсот единиц. А мы уже принимаем те, в которых его двадцать пять тысяч.