Дэвид сел.

— Мисс Фицхью, чрезвычайно рад тому, что вы смогли выделить для меня пять минут.

— Непременно предложила бы присесть, но вы прекрасно обошлись и без приглашения, — проворчала она вместо приветствия.

— Принести чаю? — с услужливой готовностью поинтересовалась секретарша.

— У лорда Гастингса больше дел, чем у вас и у меня, вместе взятых, мисс Бойл. Уверена, что он даже не дождется, пока закипит вода.

— Действительно, пробуду ровно столько, сколько необходимо, чтобы в жилах мисс Фицхью вскипела кровь. — Гастингс ухмыльнулся. — И все же спасибо за любезность, мисс Бойл.

— Рада помочь, — ответила та, просияв довольной улыбкой.

— Не смейте этого делать, — сурово отрезала Хелена, едва дверь закрылась.

— Что вы имеете в виду?

— Не смейте флиртовать с моей секретаршей.

— Почему же? Ей приятно, да и мне интересно.

— А вдруг она в вас влюбится?

Виконт улыбнулся.

— Дорогая мисс Фицхью, вы приписываете моей скромной персоне чересчур невероятную способность обольщения! Резонно предположить, что вы сами находите меня неотразимым.

— Как видите, все эти годы как-то держусь.

— Вся ваша выдержка не больше чем внешняя оболочка. Одно легкое дуновение — и исчезнет без следа. Но, честное слово, не стоит беспокоиться за мисс Бойл. Каждый день ее поджидает и провожает до дома весьма положительный молодой человек. Кстати, сам он работает в Сити. Больше того, дважды по воскресеньям они отважно выезжали за город на пикник — вдвоем.

— Никогда об этом не слышала.

— А с чего бы ей вести с вами такие разговоры? Разве вы обсуждаете с ней личную жизнь?

— В таком случае почему она рассказала о своей личной жизни именно вам?

— Потому что я проявляю интерес к делам мисс Бойл, и внимание аристократа ей льстит. Однако молодая особа отличается завидным здравомыслием и никогда не позволит своей голове закружиться от моего яркого оперения.

Яркое оперение? Что за самомнение!

— Право, вы чрезвычайно себе льстите.

— Научился у лорда Уайера. От безудержного хвастовства у слушателей быстрее вскипает кровь.

Голос Гастингса звучал мягко, музыкально, а слова текли подобно звукам арпеджио под умелыми пальцами. Почему же она не замечала этого раньше?

Ситуация начала раздражать. Хелена откинулась на спинку кресла и постаралась говорить с оттенком холодного нетерпения.

— Зачем вы пришли?

— Не зачем, а почему. Пришел, потому что я ваш давний верный друг и забочусь о вашем благополучии.

Хелена усмехнулась.

— Искренне тронута. Так что же именно вас беспокоит? Снова вам кажется, что мой корсаж не по размеру? Или, может быть, моя энергичная походка разрушает лондонские мостовые?

— Ни то ни другое. Опасность заключается в мистере Мартине.

— На этот счет мне уже доводилось слышать от вас немало предупреждений, — отмахнулась Хелена.

— И все же вы не последовали ни одному из них.

— В этом не виноват никто, кроме вас.

Гастингс на миг опустил голову, а потом снова посмотрел прямо. Разве у него и прежде были такие синие глаза?

— Готовы ли вы принять меня всерьез, если дам слово впредь никогда не требовать от вас поцелуя?

Хелена только вздохнула.

— Насколько я могу судить по вашим прошлым обещаниям, вместо поцелуя вы непременно придумаете что-нибудь еще, столь же неприличное.

— А что, если я пообещаю не подходить ближе, чем на три фута?

Тон, которым были произнесены эти слова, заставил не спешить с ответом. Что, если именно в эту минуту Гастингс говорил искренне? Хелена постаралась поскорее выбросить из головы предательскую мысль.

— В таком случае, очевидно, потребуете, чтобы я разделась и привязала себя к кровати — точно так же, как описали в своем бесстыдном романе. А сами тем временем, любуясь мною с расстояния трех футов, будете предаваться мерзким утехам, которые свойственны мужчинам в подобных случаях.

— Заметьте, идея принадлежит вам, — пробормотал Гастингс.

Что ж, так-то лучше. Насмешливый стиль куда более привычен для слуха, когда беседуешь с его милостью. Впрочем, противостоять ему оказалось ничуть не легче: пальцы на ногах продолжали судорожно поджиматься.

— Подобные идеи вы прекрасно порождаете самостоятельно, без малейшей помощи с моей стороны.

Гастингс театрально вздохнул.

— Вижу, что в данной ситуации любые обещания совершенно бесполезны.

— Абсолютно напрасны.

Он встал.

— Иногда полезно не обращать внимания на того, кто принес весть, и целиком сосредоточиться на содержании сообщения. Разве когда-то я не оказался прав в оценке склонностей и поступков Билли Карстерса? И вот сейчас миссис Монтит вышла на тропу войны, так что игнорировать ее неуемную энергию и праведный гнев крайне опасно.

Миссис Монтит была свояченицей Эндрю и считала себя бескорыстной и преданной защитницей добродетели. При этом добродетель в ее понимании сжималась до узких рамок строжайшего целомудрия. Она жила на свете исключительно ради высоких целей: чтобы разоблачить пороки юной девы, неосторожно позволившей лишнего одному из дерзких поклонников, или заклеймить позором распущенность молодой леди, проявившей благосклонность не к тому джентльмену, которого общество назначило официальным женихом.

— Когда сообщение достойно внимания, я без труда абстрагируюсь от его источника, — высокомерно заверила Хелена. Тем не менее упоминание имени Билли Карстерса заставило ее задуматься. Прежде мисс Фицхью решительно отказывалась верить критическим суждениям Гастингса о двойственном характере любимого кузена, однако, к огромному сожалению, время развеяло заблуждения.

— Подойдите к окну и посмотрите вниз.

— На Флит-стрит? Прекрасно знаю, как выглядит эта улица.

— И все-таки исполните мою просьбу. Взгляните на противоположную сторону, на второй фонарь справа.

Гастингс послушался.

— Там стоит человек и читает газету. Ничего особенного.

— А стоит он на этом месте исключительно для того, чтобы я, не дай Бог, не вылезла в окошко, не спустилась по стене — заметьте, на глазах у всех — и не предалась предосудительным увеселениям. Кроме того, вам отлично известно, что возле второго выхода из комнаты сидит горничная и стережет, чтобы я не сбежала. Когда я иду на работу пешком, она следует на расстоянии двух шагов. Когда еду в экипаже, вознице строго-настрого приказывают не выпускать меня нигде, кроме как на пороге этой конторы, где она уже ждет. А на балах и раутах рядом неизменно оказывается сестра или невестка. Даже в дамской комнате.

Вопреки ожиданиям Хелены перечисление мер предосторожности, предпринятых семьей Фицхью, не произвело на виконта ни малейшего впечатления.

— И это все?

— Скажите, каким образом миссис Монтит удастся уличить меня в скандальных действиях, если нельзя даже чихнуть незаметно?

— Я более высокого мнения о вашей изобретательности, мисс Фицхью. Да, пока еще бдительный надзор себя оправдывает, но пройдет немного времени, и вы придумаете способ вырваться из-под контроля. — Дэвид, умолкнув, пристально посмотрел на Хелену. В глубине его синих глаз светилось что-то опасно напоминающее искреннее участие. — Так вот, когда это произойдет и благоприятная возможность наконец-то представится, умоляю проявить мудрость и выдержку и осознать, что далеко не все пути в равной степени достойны внимания. Некоторые, причем самые привлекательные, ведут прямиком к катастрофе.

С этими словами он поклонился и ушел.

Хелена попыталась вернуться к работе. Мисс Эванджелина Саут была не только талантливым писателем, но и ярким художником-иллюстратором с твердой, умелой и в то же время сентиментальной рукой. Пруд выглядел очаровательно уютным и по-весеннему зеленым, домики вокруг утопали в кудрявых зарослях плюща, а в ящиках на окнах буйно цвела герань. Большое полено, служившее лодкой для черепах — сезонных переселенцев из теплых краев — украшали симпатичные камышовые букеты, слегка похожие на веники.