А между тем, если посмотреть на его жизнь глазами наших современников, какими мелкими, мизерными, ничтожными выглядят заботы и тревоги датского мыслителя, до чего раздуты, гипертрофированы им (и его исследователями) самые незначительные эпизоды унылой и бедной событиями жизни этого, как он сам называл с присущей ему горькой иронией, «захолустного гения». В конце концов все его треволнения — болезненное копание в собственной душе взвинченного, неуравновешенного, замкнувшегося в себе, беспредельно одинокого человека, поглощенного своим одиночеством. «То, что весь свет назвал бы пустяками, для меня — это события огромного значения...» (7, 161).
В окруженном крепостными стенами Копенгагене с его 120 тысячами жителей Кьеркегор замкнулся как в башне из слоновой кости. Ни реакция, тяготевшая над Европой в годы «Священного союза», ни докатившиеся и до Дании революционные волны 1848 года не взволновали Кьеркегора, не вывели его «из себя», не отвлекли от самосозерцания, от жизни в себе и для себя. «Как одинокая сосна, эгоистически замкнутая в себе и устремленная ввысь, стою я, не бросая даже тени, и один лишь дикий голубь свивает гнездо на моих ветвях»,— писал он в своем «Дневнике» (7, 82). Одиночество было его стихией: он искал и находил блаженство в том, чтобы «быть одним, буквально одним в необъятном мире...» (6, 33, 70).
Сёрен Аби Кьеркегор родился в Копенгагене 5 мая 1813 года (в тот самый день, в который пять лет спустя родился Карл Маркс — великий мыслитель совершенно иного склада и иного уровня). Отцу его было 57 лет, матери — 45. Это был седьмой, и последний, ребенок в семье. В детстве отец Сёрена Микаэль Педерсен пас овец в Ютландии. Двенадцатилетнего мальчика привезли в Копенгаген, где он стал работать приказчиком у дяди, галантерейного торговца. Выросши и освоив торговое дело, он начал самостоятельную коммерческую карьеру и быстро разбогател на торговле чулками. Приобретя шесть собственных домов в Копенгагене и скопив крупное состояние, сорокалетний Кьеркегор-отец прекратил торговую деятельность и жил на доходы со своего капитала. Год рождения младшего сына, год государственного банкротства и девальвации в Дании, не отразился на Микаэле, державшем свои деньги в устойчивых бумажных акциях.
Мать Сёрена Анна вначале была служанкой в доме его отца. Микаэль Кьеркегор вступил с нею в брак вскоре после смерти первой жены, и гораздо скорее, чем полагалось по закону, у них родился ребенок.
Микаэль Педерсен был угрюмым, мрачным, суровым человеком, религиозным фанатиком, предавшимся после прекращения торговли молитвам и покаянию в грехах. Два «великих греха» тяготели над ним, омрачая все его существование. Грехи эти долго оставались тайной для Сёрена, а позднее, когда он узнал о них, оказали и на него удручающее влияние. Первым грехом отца было проклятие, посланное им некогда господу богу, обрекшему десятилетнего пастушка на невыносимо тяжелую работу. Вторым же грехом было совращение служанки — будущей жены. «Я родился в результате преступления, я появился вопреки воле божьей...» — писал его младший сын в «Дневнике» незадолго до смерти. Вот и замаливал отец Сёрена до самой кончины в восьмидесятидвухлетнем возрасте эти великие прегрешения, грозившие ему муками ада, превратив тем самым сорок лет своей жизни в ад кромешный.
Все воспитание юного Сёрена находилось под определяющим и непрестанным влиянием отца. «С детства, — писал он впоследствии, — я находился во власти невыносимой деспотии... Будучи ребенком, я подвергался строгому и суровому христианскому воспитанию, говоря по-человечески, безумному воспитанию...» (6, 33, 75). Мрачный воспитатель несомненно оказал огромное влияние на своего воспитанника. «Если вы... хотите знать, каким образом я стал таким писателем, каков я есть, я отвечу, что обязан этим старику, человеку, которому я больше всего обязан...» — гласит запись 1849 года в «Дневнике» Кьеркегора (7, 381).
Шести лет Сёрен начал учиться в школе. Хилый, болезненный мальчик, с искривленным позвоночником и кривыми тонкими ножками, не оставался в долгу перед насмешниками и обидчиками. Задиристого и язвительного Сёрена отец прозвал «вилкой». Осенью 1830 года по воле отца семнадцатилетний Сёрен был зачислен студентом теологического факультета Копенгагенского университета. Зачисленный, как и все студенты, в королевскую лейб-гвардию, он через три дня был отчислен из нее по состоянию здоровья. Вопреки желанию отца теология не заинтересовала молодого студента. «Тщетно ищу я,— писал он в начатом в 1834 году „Дневнике“,— что-либо, что могло бы оживить меня. Даже звучный язык средневековья не в состоянии заполнить образовавшуюся во мне пустоту» (7, 84). Его больше привлекала эстетика, и занятия на теологическом факультете тянулись целое десятилетие. Недолгое время, будучи студентом, он преподавал латинский язык в одной из гимназий и только в 1840 году сдал последний университетский экзамен.
Нрав этого долголетнего студента совершенно не соответствовал его воспитанию. Он вел рассеянный, разгульный образ жизни, свойственный молодежной богеме, предпочитая серьезным занятиям и изучению богословских трактатов попойки с приятелями в ресторанах и посещение оперного театра, благо отец терпеливо оплачивал все долги своего «блудного сына».
Однако образ жизни фланера и повесы неминуемо привел к неудовлетворенности, разочарованию и депрессии, из которой вывело Сёрена неожиданное знакомство. То была четырнадцатилетняя Регина Ольсен, с которой двадцатичетырехлетний Кьеркегор впервые встретился в мае 1837 года. Это были совершенно различные существа. «Между ней и мною была бесконечная дистанция», — писал он впоследствии (8, II, 381). Она — непосредственная, жизнерадостная, оживленная, а он — нервный, ироничный, претенциозный. Но крайности сходятся. Они полюбили друг друга. «...Я пережил в себе самом за полтора года больше поэзии, чем во всех романах, вместе взятых» (7, 168). Это была его первая и последняя любовь. Три года после знакомства они были помолвлены. А на другой день после обручения, как свидетельствует его «Дневник», Сёрен уже сожалел об этом. Ровно год спустя нежданно-негаданно для Регины она получила обратно обручальное кольцо с прощальным письмом. «Прости человека, который, если и способен на что-нибудь, не способен, однако, сделать девушку счастливой» (6, 15, 350). Регина была в отчаянии. Сёрен оставался непреклонным. Но безвозвратно расставшись с Региной, он долгие годы тяжело переживал это расставание, до конца жизни сохраняя в душе верность своей единственной любви: «...я люблю ее, никогда другой не любил и любить не стану» (6, 15, 339). «Есть только два человека, которые имели для меня такое значение, — писал он восемь лет спустя после разрыва, — мой покойный отец и наша дорогая маленькая Регина, которая также в известном смысле умерла для меня» (6, 35, 225). Он старался встречать ее на улице и в церкви. Писал ей письма. То и дело возвращался к своим переживаниям в дневнике и литературных произведениях. «Ни одного дня не проходило с тех пор, когда бы я не думал о ней с утра до вечера»,— читаем мы в «Дневнике» Кьеркегора пять лет спустя после расторжения обручения (8, II, 24). И еще через три года: «Да, ты была возлюбленной, единственной возлюбленной, я любил тебя больше всего, когда мне пришлось тебя покинуть» (8, III, 188). В наброске неотправленного письма к Регине, написанного им в 1849 году, мы читаем: «Благодарю тебя за то время, когда ты была моею. Благодарю тебя за все, чем я тебе обязан... Благодарю за твою детскость, ты мой увлекательный учитель, благодарю за все, чему я научился, если не благодаря твоей мудрости, то благодаря твоему очарованию...» (6, 35, 244).
Спустя шесть лет после разрыва Регина вышла замуж за своего бывшего учителя и поклонника Фрица Шлегеля, впоследствии датского губернатора на Антильских островах. «Она вышла замуж... Когда я прочел об этом в газете, меня словно хватил удар...» (6, 5—6, 88). Кьеркегор обратился с письмом к Шлегелю: «В этой жизни она будет принадлежать вам. В историю она войдет рядом со мною» (6, 35, 231). Он посвятил ей две свои «Назидательные речи». Он завещал ей все свое имущество. Регина Шлегель пережила Кьеркегора на полвека. Она умерла 82 лет отроду. «Он пожертвовал мною богу»,— писала она незадолго до смерти (6, 35, 278).
