Загудело пламя...

Трое уцелевших стражей засели на верхней площадке и стреляли до тех пор, пока не вспыхнул медный переплет фонаря... Тогда они бросились вниз.

Зеленый огонь полыхающей меди был виден далеко...

Вечером этого дня умерла августа. Впав в нерешительность сразу после нападения мертвого Гроздана Мильтиада, она стала медленно угасать, и все же смерти ее не ждали так скоро. Она присела отдохнуть после ужина, прикрыла глаза и незаметно перестала дышать...

Теперь у них была повозка, запряженная двумя осликами, маленькая, но удобная, устроенная так славно, что на отдыхе за пять минут преображалась в домик, хороший запас еды, две теплые попонки для осликов и еще тючок всякого теплого тряпья для пассажиров. Милена, то ли от природы такая угрюмая и молчаливая, то ли пришибленная упавшим на нее и счастьем, и несчастьем одновременно, не замечала ничего, не отпускала детей с рук и шепотом напевала им что-то, испуганно поглядывая в спины таких добрых и таких бессильных богов...

Не удалось жителей деревни ни уговорить, ни подкупить, хотя Саня и благословила все фонари, пошептала над ними, поводила руками... познакомила их заново с владельцами – и теперь фонари не только у нее в руках источали легкий солнечный свет, но и в руках жителей деревни... не было предела их радости. Они готовы были на все, хоть самим бросить все и идти с Люциферидой, но – но только не оставлять в деревне детей, которых уже понесли наверх.

Страх был сильнее людей.

Уютное цоканье маленьких копыт, легкий ход колес, облитых цельной резиной – чуть подкопченным млечным соком рыхлого кустарника, растущего в изобилии повсюду, – теплый сухой ветерок в лицо... фосфоресцирующие светлые леса, более светлые, чем свод над головой, и луга, источающие легкий запах свежеиспеченных булочек с маком... На них цвели россыпями белые цветы и паслись вдалеке смутные козы... Умиротворение, нашла слово Саня.

У-миро-творение... Миро-творение, достигшее финала. Финишной черты.

Завершения.

В какой-то момент она будто бы посмотрела на себя с большой высоты – при этом оставаясь собою, не покидая тела. Маленький человечек в ненужном пути... И все же... все же ей хотелось вперед. Не только назад. Но и вперед.

Они почти не разговаривали в дороге. Алексей был задумчив, и Саня щекой ощущала его непривычную растерянность.

– День сегодня среда... – сказал он однажды вслух и сам этого не заметил.

Весть о их проезде бежала далеко впереди них, и от всех придорожных деревень к ним шли люди и просили благословить фонари и домашние светильники, а однажды мальчик принес просто банку со светляками, и Саня благословила банку. Только потом она задумалась: банка была слишком обычной, стандартная литровая банка... Здесь знали стекло и делали из него вещи, но это было дутое стекло. Она сказала про банку Алексею, он кивнул, ничуть не удивившись: да, конечно...

Начала того, что называлось мощеной дорогой, они достигли к исходу первого дня пути.

Здесь была когда-то деревня – большая деревня. Может быть, она даже называлась городом. Видны были остовы высоких домов – в три, а то и в четыре этажа. Огромные высохшие деревья с обломанными сучьями стояли в два ровных ряда, обозначая, наверное, то, что было главной улицей, или бульваром, иди парком. Полуразрушенный мост вел через сухое ложе неширокой речки.

От моста влево, в сторону от развалин, шла пробитая в кустарнике колея. Там светились несколько огней – лиловых, или синеватых, или вообще непонятно каких: трудно подобрать в языке людей определение нелюдского света.

Это оказался постоялый двор, предназначенный вообще непонятно для кого: здесь был такой очевидный тупик, такой дальний угол, что содержание постоялого двора никак не могло оправдаться – но вот оправдывалось, видимо...

Ох, подумала Саня, это уже не парность, это тройственность какая-то... точно так же они въезжали в профилакторий (давным-давно, в тумане) и в трактир в городке Лиль... и ей пришло в голову, что вообще ничто не изменилось, что вообще нет и не бывает никаких вторых и третьих разов, а происходит одно и то же событие, просто она видит его с разных точек. Интересно, понимает ли это Алексей?..

Алексей это понимал. Их крутило в воронке, заканчивался третий оборот, и совершенно неясно, где дно и чем вообще все кончится. Никто не знал Кузню досконально... и Алексей подозревал, что и сам Велес не знал ее.

А если знал, то держал знания при себе.

Из водоворота же следует выбираться так: набрать в грудь воздуха и нырнуть поглубже... и куданибудь выбросит. Выбросит-выбросит, грех сомневаться.

Забор постоялого двора был глинобитный, а сам дом представлял собой совершенно фантастическое сооружение из каменных брусьев и сложнейшего деревянного каркаса, предназначенного словно бы для того, чтобы накидывать сверху то ли маскировочную сеть, то ли шатер.

Изнутри огромный дом казался совсем маленьким. Всего лишь два массивных стола с лавками стояли в комнате, а за буфетной стойкой пространства хватало лишь на то, чтобы повернуться. Низенькая приоткрытая дверь из того пространства вела, кажется, вниз. Вдоль комнаты над входной дверью проходила галерея – так низко, что при входе Алексей зацепился теменем о балку.

– Эй, хозяева! – позвал он.

Не сразу в ответ зашаркали шаги, заскрипели ступени, и из дверцы показалась высокая костистая старуха. Алексей вздрогнул: так похожа она была на ту, встреченную на тропе...

– С прибытием, гости, – сказала старуха спокойно.

– Здравствуйте, тетушка, – поклонился Алексей. – Переночевать и поужинать. То есть сначала поужинать...

– И ослики, – сказала Саня.

– Осликам проще всего, – сказала старуха. – Есть и отруби, и сено. Ужин... холодное мясо, хлеб, пиво. Ночлег... что-нибудь придумаю.

На светящуюся плошку, над которой Саня провела рукой – и полился чистый теплый свет, старуха посмотрела равнодушно. Кинула взгляд и тут же забыла.

– Неужели заняты все комнаты? – чуть притворно удивился Алексей. – Мне показалось...

– Комнаты свободны, – сказала старуха. Просто много лет здесь не останавливается никто.