Потом снизу пришел милиционер и долго с ними препирался. Потом как-то так получилось, что жилички сами виноваты во всем.

Вот тогда она чувствовала не просто испуг, а – внезапную потерю возраста, какого-никакого, а опыта... ей три или четыре года, и она вдруг, отпустив мамину руку, оказалась одна среди большого жаркого города, тысячи незнакомых и опасных людей, рев и грохот машин...

У нее не могло быть такого воспоминания. Но оно почему-то было. Может быть, кто-то рассказал, а она примерла на себя...

И тогда она, прижав руки к груди, вдруг нащупала дудочку-близнятку. Она совсем забыла о ней... Пальцы не слушались, губы были деревянные, но она всетаки сумела просвистеть... «Опасность...» Единственный сигнал, который вспомнился.

Дудочка отозвалась. «Жди меня на месте».

Она не может ждать на месте! Но... но как же... Отрада мучительно вспоминала ответ...

Звуки ударов. Треск и глухое великанское ворчание. Выкрики. Тонкий пронзительный визг. И – тихо. Поразительно тихо. Будто все умерли.

Замолчали даже коровы.

Наконец она вспомнила. «Прячусь». И, чтобы было понятнее, повторила... «Опасность».

Отрада еще сильнее прижалась к стене. Сердце било так, что казалось вздрагивает земля.

Дудочка пискнула... «Я иду».

Зачем ты уходил, в тихом отчаянии подумала она.

Она вынула из ножен меч и подняла его, как учили... гарда у левого плеча, клинок смотрит вверх. Хотя она знала, что ни малейших шансов против скольконибудь обученного воина у нее нет, оружие в руках изменило все. Она вновь была взрослой и что-то значащей в этом мире... Потом со скрипом приоткрылись ворота.

Маленький человечек выкатился кубарем, пружинисто вскочил... кривые ножки широко расставлены, зубастая улыбка до ушей, клинок косо перед собой... выпадает из руки, человечек обхватывает живот и садится на землю, изумление в глазах, смотрит... валится, сучит ногами, всхлипывает. Из ворот следом появляются Афанасий и Конрад, Афанасий молча хватает Отраду за локоть, толкает к речке, к зарослям. Она бежит, припадая к земле и все время оглядываясь, меч в руке, мешает. Появляются еще двое, луки в руках, смотрят в небо. Перебегают по очереди. Все пятеро лежат в кустах. В деревне что-то начинает гореть. Птицы вьются над окраиной, их больше дюжины; наездники посылают вниз стрелы... К лесу. К лесу!

Афанасий и один из его воинов бегут первыми, за ними Отрада. Конрад и второй воин прикрывают сзади.

Ельник настолько плотен, что идти в рост почти невозможно, только на четвереньках, проскальзывая под нижними ветвями. Пот заливает глаза. Ничего не слышно, только собственный сдавленный хрип.

– Во всем этом для меня осталось очень много непонятного, кесаревна, отстраненным голосом сказал Конрад. – Очень много очень непонятного...

– Для меня тоже, – согласилась Отрада.

– Можно посмотреть еще раз? – он указал на брошь.

Отрада отколола ее от ворота, задержала в руке. Не хотелось отдавать...

Брошь была живая. И сейчас она испытывала... страх? нет, не страх... что-то родственное нежеланию выходить из теплого дома на слякоть и ветер... Как я ее понимаю, подумала Отрада.

Конрад, однако, то ли почувствовав эту заминку, то ли просто потому, что так было удобнее – брать в руки брошь не стал, а очень низко наклонился и принялся рассматривать ее вплотную, напряженно наклонив-повернув голову и прикрыв правый глаз. У него, конечно, не было лупы, но казалось, что она есть.

– Поверните, пожалуйста... Рука чувствовала его вежливое дыхание.

– Спасибо... – он сел, откинувшись. Толстая еловая лапа за его спиной вздрогнула. – Лев – и Лев. Вряд ли это совпадение.

– Да уж... если совпадение – то какое-то... – она поискала слово. Жутковатое. Будто над колодцем...

– Расскажите мне про Грозу. Ну... она же говорила что-то о себе – помимо имени и семьи... И эту брошь... вы ее видели на ней раньше?

Отрада задумалась.

– Нет, – сказала она наконец. – Не видела. Точно.

– Значит, она надела ее перед боем, забрала вашу смерть – и передала брошь вам... и вы выжили в самом сердце огня...

Отрада чуть кивнула. Такой ход размышлений был не нов для нее, и сама она не раз проходила по этому пути до начала его и останавливалась в нерешительности то ли в тупике, то ли у разбегающихся дорожек.

Если бы только брошь не изображала собой льва...

– Мы с Грозой очень много разговаривали, – сказала она, – и мне казалось, что я знаю о ней все. Но вот теперь вспоминаю – и... не знаю, как сказать... знаю только несущественное? – неправильно, несправедливо... но иначе – не получается. Что-то главное – ускользнуло. Или скрыто.

– Эх... – Конрад внимательно осмотрелся по сторонам, будто ответ был где-то рядом... написан на бумажке и приколот к темному корявому, в затеках смолы, стволу. – Если бы можно было найти ее родственников... или хотя бы показать эту брошь знающему чародею. Хотя умный один человек, хороший один человек... ваш брат, кесаревич Войдан... он говорил при мне так... мы вынуждены слепо полагаться на мнение чародеев, поскольку ни отвергнуть, ни подтвердить его мы не имеем ни малейшей возможности. И еще он сказал тогда... эту войну затеяли и ведут чародеи. И что в ней победа, а что – поражение, нам знать не дано. А мне, например, очень хочется знать...

– Да. Вдруг мы уже победили, а еще не знаем об этом?

– Вполне возможно... не удивлюсь, если так.

– Горбатая карлица с хвостом... – вдруг прыснула Отрада.

– Что?

– Ерунда. Просто вспомнилось...

– Понятно... Так вот, ваш брат предложил на том силентии не пускать в ход оружие. Сдаться. Позволить завоевать себя. Не допустить кровопролития. Это мог быть ход, которого чародеи не ожидали... Боюсь, что кесаревич был прав.

– Не уверена. Они могли напустить на нас озлобление, как напустили тоску, и тогда все началось бы само, как бы стихийно...

– Н-ну... Да. Пожалуй. Может быть. Теперь о другом... Пактовий говорил вам, что Якун втолковывал ему, что вас нужно спрятать, а если не удастся обеспечить попадание в плен невредимой?

– Спрятать? Нет, о прятках он не говорил. Он говорил... сберечь. Это было перед боем.

– Понятно... Проклятая игра. Я доверяю Пактовию всецело, но не могу верить ему, потому что он верит Якуну. А я Якуну не то чтобы не верю... но сомнения испытываю. И что, простите, можно сделать при таких условиях?