Стреноженные кони паслись за следующим мостом, и несколько живых солдат спали в тени. Они не проснулись, когда Сарвил разрубил путы у дрожащей молодой кобылки. Мерина он отпустил, и тот рухнул, как мешок с костями, даже не вскрикнув. В каком-то смысле он был давно мертв... Как и сам Сарвил.

Мешок с костями...

Сарвил хоть и пустил кобылку в галоп, но не гнал так беспощадно. Не из жалости. Ей все равно конец. Просто нужно было присматриваться к тому, что делается по сторонам.

– Проклятье, – император стукнул кулаком по подлокотнику. – Вы хоть знаете, что ищете? Как он выглядит?

Горгоний вскинул седую голову.

– Да, император. Имеется немало идентичных описаний артефакта. Это прозрачный, с едва заметным желтовато-сиреневым отливом кристалл, вставленный в серебряную оправу с изображением льва в верхней розетке.

Размер артефакта примерно в две женские ладони. Если смотреть через него, то кристалл раздваивает изображение, и одно из получившихся – истинное. Из левого верхнего угла наискось идет меловой прожилок... Император молча смотрел на чародея, и тот вдруг сбился.

– Горгоний, мне кажется, ты решил поиздеваться надо мной, – сказал император. – Ты ведь отлично понимаешь, что я спросил не о внешнем виде.

– Понимаю, император. Но для того, чтобы увидеть сущность предмета, нужно знать и его внешний вид. С этого я и начал. Прошу простить меня.

– Итак, я спросил...

– Да, император. Мы знаем, что ищем. Но найти пока не можем. Наш оппонент умеет прятать вещи.

– И прятаться сам?

– Спрятаться ему будет сложнее. Я думаю, сейчас он просто далеко отсюда. Скорее всего, на северо-западе.

– Вот как? Откуда это известно?

– Один из наших учеников попытался мысленно пролететь над теми местами. Он сгорел, император.

– Учеников...

– У нас слишком мало полноценных чародеев, чтобы рисковать ими сейчас.

– Не исключено, что скоро их может стать еще меньше, – император щелкнул пальцами. Горгоний вздрогнул. Из ниши, из-за портьеры, появился гвардейский десятник. – Геро, принеси-ка нам горячего вина...

– Это ты... – выдохнул Алексей – и задохнулся.

– Да, я, – просто сказала Ларисса и отошла в сторону, пропуская его во двор.

Теперь она была почти живой, почти прежней... волосы цвета вороненой стали, тонкие с неодинаковым изгибом брови, отчего лицо, казалось, постоянно выражает полувопрос-полунасмешку... неожиданно светлые глаза, чуть косящие... более широкая, чем положено, переносица – след давнего падения с козы... Лишь губ у нее никогда не было таких... отрисованных голубым карандашом. Губы у нее всегда были припухшие, горячие.

Алексей перешагнул порожек из белого камня. Ничего не изменилось...

разве что стало ненормально тихо. Пропал обычный лесной шум, который даже не замечается, пока он есть. И – тонкий далекий запах тронул ноздри, запах подземной сырости, корней травы и влажного мела.

– Пос... постой, – сказал Алексей. – Я не могу... задерживаться. Надо... очень... Ларисса грустно покачала головой...

– Ты можешь пока не торопиться. Твоя подружка сейчас в большей безопасности, чем была с тобой. Ее захватили наездники на птицах. Они знают, кто она. Это ведь, в сущности, то, чего ты так упорно добивался сам?

Он попытался сглотнуть. Комок в горле был сух и колюч.

– Почти, – сказал он наконец.

– Дурачок, – сказала Ларисса и подала ему руку. – Пойдем в дом. Ты ведь понимаешь, что не случайно пришел сюда?..

Рука ее была просто прохладная... В доме стоял тихий, мохового цвета, сумрак.

– Мы почти квиты, – услышал он как будто издали. – Ты предал и ее.

– Да, – согласился он. Пересохло в горле, но он сказал, будто выплюнул... Предал.

– Дурачок. Бедный мой дурачок...

– Бедный? Что же во мне бедного? Я... – тут он вообще замолчал.

– Ты бедный, потому что опять делаешь не то, что нужно... нужно в том числе и тебе, – и знаешь это, и боишься, что опять проиграешь. Проиграешь на этот раз все. И даже больше, чем все.

– Боюсь. Не только этого...

– В конечном итоге этого. Однажды ты ухитрился обмануть свою судьбу, заставил ее гоняться за собственным хвостом... Бедный дурачок – однако же и необыкновенно везучий дурачок.

– Да. Дуракам, как известно, везет. Может быть. Если честно, я ведь так и не понял, что произошло в том... в той пещере... и после. Почему...

– В гробнице. Это была гробница.

– Ясно. Значит, мне правильно подумалось...

– Не зря же тебя кое-чему учили.

Они замолчали и посмотрели друг на друга.

– Поверь, я не могу тебе сказать, что именно ты сделал... сделал правильно... – Ларисса медленно провела пальцем по груди Алексея – сверху вниз. – Тебе не положено это знать, вот и все. Иначе ты получишь слишком мощное оружие... ровняющее тебя... с самим Богом... – она продолжала чертить у него на груди... вторая вертикальная черта, потом две горизонтальных. Решетка.

Знакомый знак.

Святой Крест склавов... и он же – отвращающий беды крестик Ангела...

Ангел же, помнится, противился распространению колдовства и чародейства среди людей, утверждая, что это сродни дроблению драгоценного изумруда в мелкую соль, которая не только не драгоценна, но и, будучи принята внутрь, смертельно опасна... и полагал, что сродни этому – попытки каждого живущего прозреть свою судьбу...

Он летал на рукотворных крыльях, брал в ученики и живых, и мертвых, призывал людей доверяться им, просить их без стеснения о помощи и ничего не творить самостоятельно... но все кончилось как-то очень быстро и очень невнятно, и даже Филадельф старался избегать этой темы, отделываясь общими фразами.

А еще это был знак Тихой Книги...

– Ты можешь не спешить, – сказала Ларисса. – Дети Птицы ищут своего повелителя. Они неизбежно прилетят сюда... и очень скоро... И не только они.

Демир Иерон пришел в себя от тряски. Его куда-то везли. Солнце слепило глаза. Он помнил, что в шатер ворвались... кто-то в черном... и все. Обдало внутренним холодом... плен. Он попытался поднять голову. Голова оказалась полна битым стеклом. В глазах тут же полыхнуло черным и красным. Кто-то говорил ему, что так видят мир мертвецы... Испугаться еще и этого он себе не позволил.