Позванивает трамвай. В вагоне говор, шутки, смех. Горожане возвращаются после прогулки домой. А навстречу бегут другие вагоны, тоже переполненные, шумные.

Дмитро сидит у окна. Он молча вглядывается в лица входящих и выходящих и думает о том, как удивились бы они, услышав, что именно этим трамваем в тревожные августовские дни сорок первого года ополченцы ездили на фронт.

Под молодым дубовым леском, кудрявой зеленью одевшим пригорок, расположился летний лагерь. За лесом клонится к закату солнце, и каждая веточка красуется на заалевшем небе кружевом резкого листа. Все вокруг притихло, загляделось на закат и, кажется, полно одним желанием, чтоб солнце зацепилось за дальний курган и не погасло, хоть раз, хоть один раз.

Выбитая копытами дорога ведет через луг к плакучим ивам, под которыми извивается Орилька, узенькая речка в низких берегах. За Орилькой зеленой стеною поднялись камыши. Пучеглазая лягушка высунула голову из прозрачной воды, квакнула, разбила тишину. Ей, лягухе, что? Хоть бы и совсем не было солнца. Как только стемнеет, у берега начинается лягушачий концерт, так что в ушах звенит.

Вниз по дороге, от села, медленно движется арба, запряженная парой лошадей. Кудрявый овес на арбе во все стороны кивает зеленым колосом: вот что с нами сделали, вот что с нами сделали…

Рядом с лошадьми идет босой паренек. Глаза опустил в землю, в зубах зажата длинная травинка, на крутой лоб падает русый вихор. За ремешком у паренька книжка. Он идет и, должно быть, вспоминает прочитанное, и кто скажет, как далеко блуждают сейчас его мысли?

А от речки, наперерез, прячась за кустами, бежит девушка, тоненькая, как лозинка, в ее веселых глазах прыгают бесенята.

Вот она уже у дороги, притаилась за вербой. Когда арба проехала мимо, девушка звонким голосом пропела:

— А кто же это едет?

Паренек вздрогнул и сморщился, как будто травинка у него во рту вдруг превратилась в полынь.

— Замолчи ты, смола, — буркнул он, и травинка упала на землю.

— Ах, это ты, Юрко! — еще звонче крикнула девушка, шагая за арбой. — Юрко-фуражир. Фу-фу-ражир. Я и не узнала.

Юрко обходит вокруг арбы, грозит кнутом вслед девушке, метнувшейся через канавку, и кричит:

— Молчи, телячий директор!

Но через минуту с другой стороны долетает:

— А почему же ты не на арбе, фу-фу-ражир? Ох и трудно, должно быть, на арбе лежать. Ох!..

И такой хороший, полный радости и жизни, прокатился смех, что Юрко невольно улыбнулся.

Но тут же насупил брови и, словно про себя, проговорил:

— Ну и вредный же комар: летает и кусает, летает и кусает.

Девушка подхватила:

— Куснет и не укусит, куснет и не укусит. А почему?

И ломким баском, подделываясь под Юркин голос, ответила:

— Шкура толста. Фу-фу-фу!..

Юрко покраснел и круто повернулся, но девушка воробышком перелетела на другую сторону арбы.

— Ой, Меланка-сметанка, выдергаю я твои телячьи хвостики.

Это о чудесных Меланкиных косах!..

— Ах ты ж, ф-фулиган! — ужасается Меланка. — А еще фу-фу-ражир.

Опять взрыв смеха. Меланка выбегает на дорогу перед арбой и заводит всем известную, шуточную:

Ах какой у нее голос! Юрко смотрит ей вслед, то хмурится, то улыбается. Хочется ему догнать Меланку и дернуть за «телячьи хвостики». Но лагерь уже близко, и потому он солидно шагает рядом с арбой, поправляет сбрую — пускай видят, что ему дела нет, да и некогда обращать внимание на пустое озорство.

А голос Меланки звенит-смеется на весь луг:

И вдруг деланный, ну точь-в-точь как у Юрка, басок гудит;

Юрко кидает камешек. Заливаясь смехом, Меланка мчится к лагерю.

В лагере Юрка уже ждали.

— Что так долго? — сердито крикнула доярка Зина.

— Точно по графику, — проворчал Юрко. — Гляди, — и показал карманные часы. Потом направился к ходикам, висевшим на столбе, и решительно отвел стрелку на десять минут назад. — Ваши спешат…

— Зато ты не очень спешишь. — Зина кинула злой взгляд.

Доярки разнесли зеленый овес по кормушкам и принялись мыть бидоны. Учетчица Мария Щербань, сидя за маленьким столиком, сосредоточенно передвигала шершавым пальцем черные костяшки на счетах. А Меланка чистила телят, приговаривая: «Желтенькие, рыженькие, шелковые мои…» Юрка она не замечала. Он это видел и— странное дело — еще больше хмурился, как раз теперь, когда она его не трогала.

Но вот девушка перехватила хмурый взгляд паренька, всплеснула руками:

— Глядите, кто приехал? Фу-фу-ражир! — И сразу же накинулась на него — Ты чего часы переставляешь? Я их по радио проверяла. Поду-умаешь, у него график… Мог бы и на десять минут раньше привезти.

Юрко сердито отвернулся. А Меланка опять уже забыла о нем.

— Где моя косыночка? — вдруг испуганно вскрикнула она. — Я ее вот здесь повесила…

Она растерянно озиралась. Косынки нигде не было.

— Тетя Мария, вы не видели?

Мария только плечами пожала.

— Зиночка, вот здесь я повесила… Крепдешиновая, голубенькая.

Зина, даже не поглядев в ту сторону, недовольно бросила:

— Кому она нужна, твоя косынка?

Тогда Юрко молча показал на загородку. Там стоял Меланкин любимец, бычок Прыгун, и старательно работал челюстями. Изо рта у него торчал кусочек голубой косынки.

— Что ты наделал?

Широко расставив ноги, Прыгун бездумными глазами смотрел на жеваную, всю в дырочках Меланкину косынку.

— Что ты наделал? Это же мамин подарок…

— Ха-ха-ха, — хохотала Зина. — Вот так умный у тебя Прыгун. Поужинал крепдешином. — Глаза у нее вдруг блеснули. — Дай мне, Юрко, кнут, я его поучу…

— Не смей! — крикнула Меланка, заслоняя бычка. — Ох и злющая ты, Зинка. Тебе жаль моей косынки? А мне не жаль… Не бойся, Прыгунчик, не бойся. Я тебе еще и кофточку принесу. Жуй на здоровьечко…

Доярки смеялись:

— Принеси, принеси…

— Умница мой, — не унималась Меланка, обняв Прыгуна за шею. — Ну что, может, водички хочешь? Иди попей, иди! — И она выпустила бычка из загородки.

Зина мотнула головой.

— Он умница, а ты дура. — И, схватив ведра, пошла к своим коровам.

— Злюка ты, Зинка. Ой злюка, — высоким голосом, в котором звенела слеза, крикнула ей вслед Меланка. — И я знаю — почему, знаю…

Юрко делал вид, что возится с лошадьми, а сам с интересом следил за Прыгуном. Бычок уверенно подошел к рукомойнику и стал тыкать тупым носом в стержень, подхватывая губами струю холодной воды. «Вот изобрел себе автопоилку», — подумал Юрко и отвернулся, чтоб Меланка ненароком не заметила, как он любуется Прыгуном. Все, что имело отношение к Меланке, Юрко считал своим долгом презирать.

Мария Щербань оторвала взгляд от своих бумаг, сбросила костяшки на счетах и сказала:

— Что ж это наших девчат нет? Ой, задержались…

Запахло молоком, звонкими струями падавшим в ведра. Доярки одна за другой подходили к Марии, сливали удой в молокомер и смотрели, сколько набежало.

— От Астры…

— От Пташки…

— От Снегурки.

Мария записывала и приговаривала:

— От Пташки с прибавкой. А что это со Снегуркой? На пол-литра меньше.

Подошла и Зина.

— Говоришь, задержались? — бросила она, не глядя на Марию. — Загуляли наши передовые доярки. А кто за них доить будет?

— Не загуляли, а поехали на совещание, — строго заметила Меланка.

— Как же, совещание… Говорили — на два часа.

— Значит, затянулось…

— Затянулось, — передразнила Зина. — В кино побежали или мороженое едят.