Через мгновение звук повторился. В доме кто-то ходил.

Килроун почувствовал, как его сердце стало биться тяжелыми толчками. Он втянул в себя побольше воздуха и опять стал ждать. Все замерло. Ему ужасно хотелось переменить позу, подвигаться. Шея сзади зудела от напряжения, его охватило непреодолимое желание вытереть ладони о рубашку.

Движение около окна? Или ему почудилось?

Винтовка, которую он забрал у убитого солдата, осталась на лошади. С собой он имел только револьвер и нож. Его ожидал ближний бой, если он вообще произойдет.

Спроул? Видно, он недооценил этого человека. Спроул скорее всего тоже выжидал. Он знал, что Килроун обязательно придет к нему.

В долине стояла тишина. Возможно, индейцы готовились к предрассветному часу или уже отказались от борьбы. В конце концов, здесь для них не пахло богатой добычей.

Вдруг что-то мелькнуло у двери. Вот показался нетвердо стоящий на ногах мужчина, ухватился за дверную ручку, будто не мог от нее оторваться. Затем нетвердым шагом он вышел на улицу и упал на землю.

Встревоженный, Килроун сделал шаг вперед и остановился. Человек лежал на земле лицом вниз, открытый со всех сторон. Ночь была тихая и светлая, и поэтому темная фигура резко выделялась на белом, плотном песке. В правой руке, откинутой в сторону, человек сжимал винтовку.

Довольно долго Килроун удерживал себя на месте. Незнакомец явно был ранен, а может умирал.

Прошла минута, две… Барни быстро перешел в тень от конюшни и стал продвигаться ближе к мужчине, время от времени выходя на освещенное пространство. И с ним ничего не случилось. Тогда он подошел к лежащему вплотную, наклонился, вглядываясь в него, и спросил:

— Что с вами?

Человек застонал, и Килроун, взяв его за плечо левой рукой, хотел перевернуть и уже переворачивал, когда короткоствольная винтовка, которую тот сжимал в руке, вдруг выстрелила.

Буквально за мгновение до того, как Килроун понял, что блеснувший металл — винтовка, его рука уже двигалась. Инстинкт, который тренировался годами, не подвел его и сейчас. И раньше, чем ум разгадал обман, рука уже выстрелила.

Короткоствольная винтовка целилась прямо в лицо Килроуну, пуля царапнула его по щеке. Человек, лежащий на земле, возлагал все свои надежды на этот единственный выстрел «вслепую»… и он промахнулся.

Килроун отпустил плечо лежащего человека и успел всадить в него три пули, пока к нему не вернулась способность контролировать себя.

Он отскочил назад, держа наготове револьвер, и присел, выжидая. Человек на земле с минуту лежал тихо, затем пошевелил ногой и, уперевшись носком, медленно вытянул ногу.

С револьвером наготове Килроун приблизился к нему и перевернул его носком сапога. Это был тот, кто в ту ночь стоял в салуне у стойки бара и не принимал участия в перестрелке.

Кровь влажно сверкала в неясном свете ночи, темная кровь, уже собравшаяся в лужу. Килроун откинул винтовку подальше в сторону. Человек открыл глаза.

— Тебе повезло, — пробормотал он. — Удачный выстрел.

— Тебя послал Спроул?

— Он все равно доберется до тебя. Он всегда получает то, что хочет.

— Но только не от меня. На этот раз я доберусь до него и отделаю его вот этими руками.

Ответа не последовало. Доносилось только хриплое дыхание умиравшего. Слушать это было неприятно.

— Хотел бы… хотел бы посмотреть… — Человек открыл глаза. — Я… почти сделал это.

— Хорошая попытка.

Барни посмотрел на мужчину, пытаясь угадать, сколько Спроул пообещал ему. Наверняка, немного, да и в любом случае деньги того не стоили. И опять ему подумалось о бессмысленности преступления. Вот умирал человек… за сколько? Двести долларов? Он знавал людей, которые умирали и за меньшее. А для этого больше не будет ни женщин, ни светлого утра, ни радости и веселья… все кончено, растоптано, ради денег.

— Ты хочешь, чтобы я кому-нибудь сообщил о тебе? — спросил Килроун. — Могу написать письмо.

Раненый опять открыл глаза. Дыхание его стало прерывистым, иногда даже казалось, что он совсем не дышит.

— Черт побери, нет. У меня никого никогда не было… только однажды индейская женщина… — Он лежал, над ним ясно и чисто сверкали звезды, и казалось, время остановилось. И вдруг он произнес абсолютно четко: — Это была хорошая женщина… Я не заслужил такую.

— Все равно, я готов написать ей. — Ответа не последовало. Килроун спросил: — Как тебя зовут? Я напишу твое имя на камне. Ведь кто-то же знал тебя… где-нибудь. Ведь должен же человек оставить след на земле.

— Пул, — проговорил умирающий и добавил: — Одно время я был проводником в Пятом кавалерийском полку. Я знал Инджанса. — Он замолчал. Прошла еще минута, показавшаяся очень длинной, прежде чем бедняга вновь открыл глаза. — А чего ты ждешь?

Килроун присел около него на корточки.

— Хоть ты и пытался убить меня, Пул, но ни один человек не заслуживает того, чтобы умирать вот так… в одиночку. Я побуду с тобой.

После еще одной паузы Пул сказал:

— Спасибо… ждать осталось недолго.

Барни сдвинул шляпу на затылок. Жаркий день сменила прохладная ночь. Опять завыл койот. Козодой взмыл в мерцающее небо.

Вдруг умирающий стал тихо звать:

— Мег! Мег! Черт возьми, Мег, я…

И наступил конец.

Килроун поднялся, не испытывая злобы к этому человеку.

— Значит, все-таки у него был кто-то, — пробормотал он. — А может, он звал ту индейскую женщину?

А затем в полутьме слышался только звук копающей лопаты — копают, потом перерыв и опять копают. Его сменил звук ножа, царапающего по камню. И наконец раздался стук удаляющихся копыт, постепенно замирающий вдали, а потом только вой койота Б ночи.

Майор Фрэнк Пэддок, собранный, в состоянии боевой готовности, вел кавалеристов рысью вниз по склону холма. Они все время скакали на большой скорости, лишь изредка делая остановки, чтобы перекусить. Для сна времени не оставалось, да никто и не хотел спать.

Среди кавалеристов были те, у кого в форте остались жены и дети. Другие не волновались за родственников, но на них лежал солдатский долг. Они проклинали этот поход, нехватку сна и своих офицеров, каждого по отдельности. Они проклинали своих офицеров и делали это здорово, они проклинали их точно так же, как люди Александра Македонского, как легионеры Римской империи, как воины Наполеона, ругавшие между собой своего Маленького Капрала и его убийственные походы. Они проклинали их, как это всегда делают солдаты, но это не мешало им воевать как настоящим солдатам.

Эскадрон спустился с холма как раз напротив форта, выстроился в прямую линию и на большой скорости понесся вперед. Но еще до этого индейцы бросились к своим лошадям.

Индейцы не были дураками — когда битва закончена, они удалялись. Ведь следующий день обязательно наступит. Правда, другого дня для них не будет, но они еще не догадывались об этом. Краснокожие воины отличались мужеством и смекалкой, а здравый смысл подсказывал им, что при данных обстоятельствах сражаться бессмысленно. Как призраки, они растворились в ночи, не оставив и следа, а мудрый стратег не станет преследовать превосходящего числом противника. В одних случаях, как, например, в далеком местечке Аламо, индейцы яростно сражались с теми, кто шел их усмирить, в других — как сейчас, они исчезли как снег, который растаял от дуновения теплого ветра. А с ними ушла и мечта Таинственного Пса.

Он все хорошо продумал, распланировал и верил, что его план сработает. Но кто мог предположить, что небольшая горстка людей будет так отчаянно сопротивляться? Защитники форта доказали, что они настоящие бойцы и бесстрашные воины. Таинственный Пес всегда уважал хороших солдат.

Но теперь он быстро удалялся на восток, туда, где находился индейский агент, очень хороший человек. И когда они встретятся, он скажет ему: «Я Таинственный Пес… хороший индеец». Он усмехнулся в темноте. И они поверят ему! Они похлопают его по спине, дадут ему одеяло и паек с говядиной. Конечно, другие индейцы знают лучше, но другие индейцы не будут говорить.