- Разумеется, - пожав плечами, ответил Максим. - Это обычный элемент политической борьбы.

- Но ведь это неправильно! - воскликнул Оруэлл. - Если так пойдет и дальше, то после победы над фашизмом нас будет ждать режим, в котором все оппозиционные партии и газеты будут запрещены, а все несогласные окажутся в тюрьме! Такой режим будет лучше, чем то, к чему ведет нас Франко, он будет настолько лучше, что за него даже будет иметь смысл сражаться! Разумеется, называться он будет иначе, ведь его установят либералы и коммунисты, но суть от этого не изменится, это все еще будет фашистский режим![2]

Чем дальше Максим слушал Оруэлла, тем труднее ему было сохранять серьезное лицо. На последней же фразе он все-таки не выдержал и рассмеялся, чем вызвал удивленные взгляды своих товарищей. Когда же, отсмеявшись, Максим перевел им слова Оруэлла, удивление на лицах Греты, Киу и Хорхе сменилось недоумением от того, как, вообще, можно было сказать что-то подобное.

- Что он только что сказал? - спросила Киу.

- Er hat überhaupt keine Grütze im Kopf![3] - согласилась Грета, после чего произнесла то же самое по-французски, специально для Оруэлла. Тот, будучи выпускником Итона, отлично знал французский и прекрасно все понял.

- Простите, мисс Шнайдер, что же я, по-вашему, сказал не так? - спросил Оруэлл, удивленный и даже обиженный ее словами.

- Максим, объясни лучше ты, - попросила Грета. - Я так точно не сформулирую.

- Ну, начнем с того, что либералы и коммунисты вместе ничего построить не смогут, поскольку они принадлежат к совершенно разным политическим течениям, - начал Белов. - Либерализм - явление строго капиталистическое, провозглашающее неприкосновенность частной собственности и свободу предпринимательства. В социальном же смысле либерализм ставит интересы отдельной личности выше интересов общества.

Коммунизм же подразумевает общественную собственность на средства производства, благодаря чему, собственно, и станет возможно социальное равенство. При столь противоположных взглядах коммунисты и либералы могут быть исключительно временными попутчиками, как сейчас, в борьбе с националистами, объединиться же и установить фашистский режим они никогда не смогут.

Меня больше пугает, что, если партии вроде ПОУМ дорвутся до власти, никакой победы не будет, как не будет и коммунистов с либералами, а будет один сплошной фашизм под управлением Франко.

- Почему вы считаете, что приход ПОУМ к власти приведет к победе Франко? - уже не так обиженно спросил Оруэлл. - Неужели вы верите слухам, утверждающим будто бы ПОУМ работает на Франко?

- Нет, таким слухам я не верю, - ответил Максим. - И дело тут даже не в их отношении к Советскому Союзу. Дело в том, что ПОУМ призывает прямо в ходе войны устроить революцию, свергнуть республиканское правительство и немедленно установить в Испании коммунистический режим. Можно как угодно относиться к правительству Ларго, но оно хоть как-то поддерживает целостность республики. Не будет его - и Франко перещелкает Каталонию, Валенсию и Мадрид поодиночке, ведь у него-то с единством все в порядке!

- Тут я вынужден с вами согласиться, - вздохнул Оруэлл. - Но, согласитесь и вы, в критике ПОУМ Советского Союза есть рациональное зерно. С приходом к власти Сталина ваша страна перешла от ленинской народной демократии к авторитарному правлению. Разве это не предательство идей революции?

- А демократия - это, вообще, удел богатых стран, вроде Соединенных Штатов Америки, - Максим отсалютовал Хемингуэю бокалом, после чего допил пиво, пока оно окончательно не стало теплым. - Нам же в наследство от Российской Империи досталась отсталая экономика, разрушенная, к тому же, восьмью годами Империалистической и Гражданской войн. Нам нужно срочно поднять нашу экономику до уровня ведущих мировых держав, а сделать это можно только при наличии твердой центральной власти. Товарищ Сталин и рад бы был ввести прямую демократию[4], но сделать это сейчас не представляется возможным. Слишком медленным тогда будет развитие страны.

- Но к чему такая спешка? - удивился Оруэлл. - Кто вам мешает развиваться медленнее, но как демократическому обществу?

- А вот за спешку мы должны поблагодарить английские и американские капиталы, которые, не жалея средств, развивают промышленность Германии. Как вы думаете, против кого они ее так активно откармливают? - ответил Максим.

- Вы считаете, что Германия способна напасть на Советский Союз? - недоверчиво уточнил Оруэлл.

- Я в этом не сомневаюсь, - с ироничной улыбкой на губах ответил Максим. - Еще в двадцать пятом году Гитлер в своей книге «Моя борьба» писал про необходимость завоевания жизненного пространства на востоке. На востоке - это у нас, если что. А с приходом нацистов к власти эта его идея превратилась из бредней психически нездорового человека в официальную государственную программу.

Мировой финансовый капитал такие устремления Гитлера может только приветствовать. Уничтожить руками Германии единственное в мире государство рабочих и крестьян, которое для капиталистов, как кость в горле - да ради такого дела они никаких денег не пожалеют!

Так что, не сомневайтесь, мистер Оруэлл, не позднее, чем через пять лет Германия нападет на Советский Союз, после чего начнется самая кровопролитная война в нашей истории, - с лица Максима исчезла улыбка, он пристально посмотрел английскому писателю в глаза и размеренно, словно гвозди заколачивая, закончил: - И мы. Ее. Выиграем!

29 апреля 1937 года. 01:55.

Отель «Фалькон». Барселона, бульвар Рамбла, дом 30-32.

Время давно перевалило за полночь, а Джордж Оруэлл, раз за разом прокручивавший в голове состоявшийся днем разговор, все никак не мог уснуть.

Вначале он был возмущен тем, как этот русский сопляк, мистер Белов, смеялся над ним, человеком, который в два раза его старше! Затем же, успокоившись, он был вынужден признать, что в словах Белова был смысл, и чем больше он думал над его словами, тем больше смысла он в них находил.

Джордж Оруэлл по натуре своей был идеалистом, в голове которого идеи об общественной собственности на средства производства с бесплатным образованием и медициной спокойно сочетались с политическим плюрализмом и многопартийностью. Разговор же с Беловым впервые заставил его задуматься о том, а как, собственно, эти его идеи сочетаются с окружающей действительностью?

«И мы. Ее. Выиграем!»

Вспомнив слова Белова, поставившие последнюю точку в их разговоре, Оруэлл непроизвольно вздрогнул. С такой убежденностью мог говорить либо фанатик, либо человек, твердо уверенный в своей правоте. Именно эта уверенность Белова, совершенно не похожая на фанатизм, и заставляла Оруэлла раз за разом прокручивать в голове их разговор, пока не привела его к вопросу, а на правильной ли стороне он все это время сражался?

Обдумывая этот вопрос и так и не сумев найти на него ответ, Оруэлл забылся сном. Утром он проснулся совершенно разбитым и за завтраком решил рассказать обо всем жене. Они с Айлин долго рассуждали о правильности выбранной ими стороны, но так и не смогли прийти к какому-либо однозначному выводу. Единственное, что было для них совершенно ясно - сражаться на неправильной стороне аморально и даже преступно.

В итоге Оруэлл, будучи не только идеалистом, но и индивидуалистом, решил, что если не ясно, за какую сторону следует сражаться, то нужно не сражаться вовсе. Тем же днем они с женой собрали свои немудреные пожитки, а утром тридцатого числа - сели на поезд до Тулузы. Несколько дней спустя они вернулись в Англию.

Примечания:

[1] - Реальный факт.

[2] - Несколько перефразированная цитата Оруэлла, написанная им после возвращения из Испании в 1937 году и хорошо иллюстрирующая, какой сумбур царил у него в мыслях.

[3] - У него совсем нет каши в голове! (Нем.) - немецкое выражение, означающее, что у человека нет мозгов.