Повелитель насекомых и рептилий Чун-ван. Китайская народная картина из коллекции академика В. М. Алексеева.

Разумеется, чаньских учителей-наставников толкали на такие выходки не хулиганские побуждения и особая страсть к сквернословию, но сугубо психопропедевтические соображения, стремление вызвать в ученике прорыв к „просветлению“. При этом они исходили из основополагающего принципа чаньской психологии, согласно которому „просветленное“ состояние сознания изначально присутствует в обыденном сознании каждого человека, поэтому его следует искать не в религиозных символах и категориях, не в ритуальных, формах и предметах культа, а в „истинной природе“ человека, которая и есть „природа Будды“ — истинный источник и основа „просветления“. Чаньский патриарх Шэньсю говорил: „Все буддийские учения изначально присутствуют в сознании [каждого человека]. [Поэтому] если вы будете пытаться обрести это сознание вне себя, вы станете убегать от своего собственного отца“. То есть, как утверждали чань-буддисты, искать „просветление“ и „пробуждение“ вне себя, за пределами своего „первородного сознания“ (у учителей-наставников, в священных текстах и комментариях к ним, в религиозных церемониях и обрядах и т. д.) — значит не понимать истинную основу „просветления“, которая есть не что иное, как собственное „первородное сознание“ каждого человека: „Пробуждаясь от ложного мышления, человек постигает тело и сознание (Будды) и проникает в Изначальное Пробуждение. Пробуждение от ложного мышления есть Первичное Пробуждение; проникновение в [источник] тела и сознания [Будды] есть Изначальное Пробуждение. Первичное Пробуждение есть Путь Будды; Изначальное Пробуждение есть сам Будда“».

По учению чань, каждый человек сам себе будда, а чтобы понять это, необходимо постичь вселенскую пустоту (кун), ту самую, о которой говорится, например, в сутре «Праждняпарамита-хрилая»: «О Шарипутра, всем вещам присуще свойство пустоты. Они не имеют ни начала ни конца. Они ни порочны, ни непорочны, ни совершенны, ни несовершенны. А потому, о Шарипутра, здесь, в этой пустоте, нет ни формы, ни восприятия, ни имени, ни понятий, ни знания. Здесь нет ни органов чувств, ни тела, ни ума. Нет формы, нет звука, нет запаха, нет вкуса, нет осязания, нет предметов. Нет знания, нет неведения, которое нужно устранить. Здесь нет разложения и смерти. Нет четырех благих истин, раскрывающих страдание, его происхождение, его устранение и пути к его устранению. Здесь нет представления о нирване, нет ее достижения или недостижения. Поэтому, о Шарипутра, ибо нет достижения нирваны, человек, приблизившийся к состоянию бодхисаттвы, пребывает в свободе в сознании. Когда оковы сознания спадают, оно освобождается от всякого страха, всякого ограничения и условности и наслаждается конечной нирваной». В этой пустоте заключена вся вселенная, время от времени эта пустота порождает бытие; будда подобен этой пустоте и познаваем лишь в миг озарения: «Пустота и есть будда. Будда и есть ты сам».

Постижение «буддической» природы самого себя было равносильно умиранию и возрождению, то есть фактически просветление представляло собой своего рода инициацию. Как писал Н. В. Абаев: «В психической культуре чань мы обнаруживаем, что перед внезапным прорывом к „просветлению“, которое означало переход на качественно новый психический уровень, чаньский адепт должен был пережить символическую смерть, когда хаотические душевные состояния, вызванные „великим сомнением“ (даи), достигали своего апогея. За „великой смертью“ (дасы) следовало „великое пробуждение“ (дацзюэ), т. е. возвращение к новой жизни, которое вполне закономерно знаменовалось „великой радостью“ (далэ), а радость совершенно естественно выражалось смехом. И поскольку, несмотря на символический характер „великой смерти“, чаньский адепт переживал ее очень реально и всерьез, то радовался он новой жизни искренне и глубоко, и смех его был искренним и жизнерадостным. Здесь важно подчеркнуть, что такая структура была общей для всего процесса переосознания адептом себя и окружающего мира в чаньской практике психотренинга, о чем свидетельствует популярное чаньское изречение, авторство которого приписывается Цин-юаню (умер в 740 г.): „Когда я еще не начал изучать чань, горы были горами, а реки — реками; когда я начал изучать чань, горы перестали быть горами, а реки — реками; когда я постиг чань, горы снова стали горами, а реки — реками“».

Как всякое духовное учение, тем более столь популярное и столь влиятельное, чань-буддизм породил собственную мифологию. В центре этой мифологии — образ «бородатого варвара» Бодхидхармы (кит. Путидамо, Дамо), двадцать восьмого патриарха буддизма, легендарного основателя школы Чань.

Предание гласит, что Бодхидхарма пришел в Китай из Индии в VI веке — по одной легенде, он переплыл море в соломенной сандалии. Д. Судзуки со ссылкой на японского монаха Догэна, автора трактата «История распространения света истины», так излагает предание о появлении Бодхидхармы: «Бодхидхарма, Учитель, провозгласивший новый закон, был третьим сыном великого брахмана и царем юго-западной Индии. Он был человеком удивительного ума, отличался проницательностью, достигал самого глубокого понимания всего, что только ему приходилось когда-либо изучать. Самой заветной его целью было тщательное изучение Махаяны, он расстался с белой одеждой мирянина и облачился в рясу монаха, желая воспитать в себе святость. И мысли, и поступки его отличались предельной чистотой. Его чрезвычайно огорчал упадок буддийской веры в других, отдаленных краях. Наконец он решился отправиться в дальний путь в Китай, чтобы проповедовать свое учение в царстве Вэй. Страждущие духом с преданностью шли за ним, а люди ограниченные на него клеветали».

В китайских исторических хрониках сохранились упоминания о встрече Бодхидхармы с императором династии Лян У-ди. Император спросил мудреца, воздастся ли ему за то, что он строил монастыри и храмы, жертвовал на развитие монастырей, поддерживал переводчиков сутр. Бодхидхарма ответил, что все это не имеет значения, поскольку является «мирским», а следовательно, иллюзорным. Важна только «беспредельная пустота».

После долгих странствий Бодхидхарма пришел в монастырь Шаолинь, где монахи заучивали наизусть сутры, не понимая их смысла. Когда они не услышали его призыв «прозреть сердце Будды» (осознать Будду внутри себя), Бодхидхарма удалился в пещеру неподалеку и провел в ней девять лет, созерцая монастырскую стену и медитируя. За эти девять лет он заснул лишь единожды — и так рассердился на себя, проснувшись, что вырвал свои ресницы и бросил их наземь. Миф гласит, что сам будда Шакьямуни подобрал эти ресницы и посадил их в землю; из них выросли чайные кусты, листья которых, будучи заваренными, позволяли сохранять бодрость. Так было положено начало употреблению чая.[95] От девятилетнего пребывания в неподвижности тело Бодхидхармы задеревенело, однако он особыми физическими упражнениям восстановил способность двигаться — и заповедал монахам сочетать молчаливое созерцание с этими упражнениями. По замечанию А. А. Маслова, «считается, что эти упражнения представляли собой различные психотехники, воздействующие как на психику, так и на физическое тело, в том числе комплексы кулачного боя, различных боевых искусств, способов владения оружием. Монахи активно принялись за тренировки, а первым мастером этой системы физических упражнений стал сам Бодхидхарма».

Учение Бодхидхармы заключалось в «двух путях» и «четырех действиях». Два пути — это путь духовного проникновения (постижения своей истинной природы) и путь праведного поведения. Четыре действия состоят в следующем — не испытывать ненависти, быть покорным карме, не иметь желаний и пребывать в гармонии с дхармой (то есть с мирозданием). Кроме того, он учил, что истину нельзя ни выразить словами, ни объяснить письменами («не следует опираться на иероглифы»);[96] на нее можно лишь непосредственно указать — в диалоге наставника и ученика, подразумевающем спонтанные ответы (так сказать, «прообразы» дзэнских коанов). По преданию, именно из таких непосредственных указаний состояло обучение монаха Хуэйкэ, преемника Бодхидхармы, который даже отрубил себе руку, чтобы доказать чистоту помыслов и решимость постигнуть истину.