Бруд был сломлен. Никогда в жизни ему не приходилось так сильно краснеть перед лицом всех мужчин и, главное, перед Ворном. Как ему хотелось сорваться с места и спрятаться где-нибудь в кустах! Он не в силах был пережить такое. Бруд скорее согласился бы помериться силами с пещерным львом, нежели навлечь на себя гнев Брана – человека, который гневался крайне редко и так же редко находил для этого повод. Одного взгляда вождя, управлявшего Кланом с беспримерным достоинством, мудростью и неколебимой выдержкой, уже было достаточно, чтобы внушить повиновение, как мужчине, так и женщине. Бруд покорно склонил голову.

Бран посмотрел на солнце и дал всем знак, что пора уходить. Охотники, ставшие невольными свидетелями того, как вождь отчитывал Бруда, наконец, облегченно вздохнули. Бран быстрым шагом направился к пещере, и все остальные – за ним. Бруд замыкал шествие, с его лица все еще не сошла краска стыда.

Эйла, припав к земле, боялась шелохнуться и даже вздохнуть. Больше всего она боялась, что ее заметят. Она видела то, что женщинам видеть не положено. Бруда ни за что бы не стали ругать в присутствии женщины. Каким бы ни был повод, охотники перед лицом женщин проявляли мужскую солидарность. Однако благодаря этому эпизоду девочка увидела мужчин с той стороны, о которой прежде не подозревала. Не такие они всемогущие и неустрашимые люди, которые ведут себя безнаказанно, как ей раньше казалось. Им тоже нужно было подчиняться законам, и ничто им не сходило с рук просто так. Один Бран всегда держался на высоте. Она не понимала, что его связывали путы куда более крепкие, чем всех остальных: законы и обычаи Клана, бесполые непредсказуемые духи, управлявшие силами природы, а также собственное чувство ответственности.

Эйла долго не решалась выбраться из укрытия, опасаясь, как бы кто не вернулся. Трепеща, она все же вышла из-за дерева. Несмотря на то, что для нее оставалась загадкой мужская натура, из всего случившегося она вынесла одно: Бруд был унижен, как обычная женщина. И эта мысль тешила ей душу. Эйла возненавидела высокомерного юнца за все непростительные выходки по отношению к ней, за оскорбления, часто незаслуженные, в ответ на малейшую ее провинность, за синяки, которые она от него получала, когда попадала под горячую руку. Как она ни старалась, но не могла ему угодить.

Проходя через лужайку, Эйла перебирала в памяти подробности происшедшего. Приблизившись к шесту, она заметила валявшуюся на земле пращу, которую в злости швырнул Бруд. Ее забыли подобрать перед уходом. Она уставилась на нее, боясь прикоснуться. Это было оружие, и ее бросало в дрожь от одной мысли, что Бран может обрушить свой гнев на нее, как только что на Бруда. События, свидетелем которых она стала только что, не шли у нее из головы, и полоска кожи на земле напомнила о том, что Зуг рассказывал Ворну и как трудно было тому выполнить указания учителя. «Неужели это действительно так трудно? Интересно, будь я на месте Ворна, получилось бы у меня?»

Устрашившись собственного безрассудства, она огляделась, чтобы удостовериться, что вокруг никого нет: вдруг кто-нибудь, увидев ее, сможет догадаться, что она задумала. «Даже Бруд не сумел этого сделать», – подумала она, не без удовольствия вспомнив его неудачные попытки попасть в шест и унизительные замечания Зуга по этому поводу.

«Представляю, как бы он взбесился, узнав, что я сделала то, что не удалось ему!» Ей нравилось думать, что она в чем-то преуспела больше Бруда. Еще раз оглядевшись, она нагнулась и подняла пращу. Ощутив в руке эластичный кожаный ремешок старенькой пращи, она вдруг подумала о наказании, которое на нее обрушится, если кто-нибудь увидит ее сейчас. При этой мысли она чуть не выпустила пращу из рук, в страхе озираясь по сторонам. Тут ее взгляд упал на кучку камней.

«Любопытно, получится ли у меня попасть камнем в шест? О, Бруд сошел бы с ума, если б у меня это вышло. Даже не знаю, что бы он сделал. Креб сказал бы, что я поступила дурно. А я и так поступила дурно, потому что прикоснулась к оружию. И что плохого в том, чтобы прикоснуться к куску кожи? И все только потому, что из него бросают камни. Интересно, Бран побьет меня? Насчет Бруда не сомневаюсь. Он был бы рад случаю меня поколотить. А как бы он взбесился, если б узнал, что я сегодня видела. Интересно, разгневались бы они еще сильнее, если б узнали, что я из пращи еще и стреляла? Семь бед – один ответ. И все-таки удалось бы мне попасть в шест или нет?»

С одной стороны, она жаждала выстрелить из пращи, с другой – ее останавливало то, что этого делать нельзя. Это было запрещено. Она это знала. Но ей очень хотелось попробовать. «Какая разница – одним дурным поступком больше или меньше? Да и вообще никто об этом не узнает – кроме меня, здесь никого нет». Она еще раз посмотрела вокруг и направилась к кучке камешков.

Заправила один из них в пращу и стала вспоминать, что говорил Ворну Зуг. Аккуратно сложила оба конца кожаного ремня вместе и крепко сжала их в руке. Петля слегка натянулась и повисла. Эйла долго мудрствовала, не зная, как поместить камень внутрь. Он то и дело выпадал, едва она начинала движение. Тогда девочка стала напряженно воспроизводить в памяти, как это делал Зуг. Сделала еще одну попытку и почти что удержала камень, но, как только праща стала подниматься, голыш из нее выпал.

В следующий раз ей удалось придать праще некоторое движение и выстрелить на несколько шагов. Приободренная удачей, она взялась за следующий камень. После нескольких неудачных попыток она, наконец, преуспела, – правда, снаряд не попал в цель, но был к ней уже ближе. Постепенно у нее появилась сноровка.

Перекидав все камни, она собрала их и все повторила по второму кругу, а потом по третьему. В четвертый раз ей удалось удержать и метнуть большую часть голышей. Когда оставалось три камня, она взяла один из них, зарядила в пращу, раскрутила и бросила. Бум – снаряд попал в цель и резко отскочил от шеста. Эйла запрыгала от радости.

«Получилось! У меня все вышло!» Это была чистая случайность, но она не умаляла веселья девочки. Следующий камень ушел слишком в сторону, хотя и пролетел далеко за шест, а последний приземлился всего в нескольких футах от нее. Но если ей удалось однажды попасть в цель, значит, удастся и еще раз, – в этом она не сомневалась.

Она стала вновь собирать камни, но заметила, что солнце уже клонится к горизонту. Эйла вспомнила, что ей нужно принести Изе кору дикой вишни. «Как получилось, что прошло столько времени? – размышляла она. – Неужели я пробыла здесь целый день?» Сунув пращу в карман, она ринулась к вишневым деревьям, стесала с помощью ножа внешний слой коры и оторвала несколько длинных и тонких полос от внутреннего. После чего бросилась изо всех сил бежать в пещеру, но близ ручья перешла на походку, приличествующую женщинам. Она и так провинилась тем, что задержалась, поэтому не хотела давать лишний повод для гнева.

– Эйла! Где ты была? Я вся изволновалась. И уж решила, что на тебя напал какой-то зверь. Я собиралась просить Креба и Брана, чтобы они пошли тебя искать, – принялась бранить ее Иза.

– Я все смотрела и смотрела, где что растет, забралась дальше лужайки. – Эйла, чувствуя себя виноватой, начала оправдываться. – Яне заметила, что уже поздно. – Она не врала, но и не договаривала правду. – Вот тебе кора вишни. Лаконос растет там же, где вы его собирали в прошлом году. Помнишь, ты говорила, что его корни хорошо помогают Кребу от боли в суставах?

– Да, примочки с его отваром уменьшают боль. Из ягод хорошо заваривать чай. Их сок способствует росту и рассасыванию опухолей, – начала было Иза, но вдруг осеклась. – Эйла, не старайся заговаривать мне зубы. Ты знаешь, что не следовало так долго пропадать и заставлять меня тревожиться. – Она уже не сердилась, потому что девочка вернулась цела и невредима, но Иза хотела, чтобы впредь такого больше не повторялось. Она всегда волновалась за девочку.

– Обещаю, больше без твоего разрешения такого не будет. Просто я слишком поздно опомнилась.