— Трусы и рабы, по сравнению с которыми даже шпионка вроде тебя — королева! — запальчиво прервал ее Брант.

Он умолк и отвернулся к окну. Потом снова подошел к кровати, помолчал, затем сказал спокойнее:

— Четыре года тому назад, Элис, в патио нашего дома в Роблесе, я, может быть, выслушал бы такое предложение и — страшно подумать! — может быть, принял бы его! Я любил тебя. Я был таким же слабым, себялюбивым и недальновидным, как люди, о которых ты говоришь. У меня не было цели в жизни, кроме любви к тебе. Поверь по крайней мере, что теперь я так же предан своему делу, как ты своему, — ведь я в твою преданность верю. В ту ночь, когда ты ушла от меня, я осознал свое ничтожество и падение — быть может, мне следует даже поблагодарить тебя за свое пробуждение — и понял горькую истину. В ту ночь я обрел свое настоящее призвание, цель жизни, мужское достоинство.

С подушки, на которую она устало откинулась, прозвучал злой смех:

— Кажется, я оставила вас тогда с миссис Хукер… Избавьте меня от подробностей.

Кровь бросилась ему в лицо и мгновенно отхлынула.

— Вы уехали от меня с капитаном Пинкни, который соблазнил вас и которого я убил! — воскликнул он в бешенстве.

Они с яростью смотрели друг на друга. Вдруг Брант сказал: «Тише!» — и бросился к двери. В коридоре раздались торопливые шаги. Но он опоздал: дверь распахнулась, и на пороге появился дежурный офицер.

— Возле наших постов задержаны два офицера-конфедерата. Они требуют, чтобы вы их приняли.

Не успел Брант ответить, как в комнату вошли с веселым и самоуверенным видом два офицера в серых конфедератских кавалерийских плащах.

— Мы ничего не требуем, генерал, — заявил первый из них, высокий, видный мужчина, изящно приподняв руку в знак протеста. — Мы очень сожалеем, что приходится беспокоить вас из-за дела, которое, в сущности, важно только для нас самих. После обеда мы решили прогуляться, натолкнулись на ваши дозоры, и, конечно, нам приходится отвечать за последствия. И поделом. Хорошо еще, что нас не пристрелили. Боюсь, что мои люди не проявили бы такой сдержанности! Я полковник Лагранж, Пятого теннессийского полка, а это мой юный друг, капитан Фолкнер, из Первого кентуккийского. Ему, как юноше, еще простительно, но мне…

Он смолк, взгляд его невзначай упал на кровать и на больную. И он и его товарищ вздрогнули. Проницательный глаз Бранта подметил в их лицах кое-что посерьезнее, чем обычное, естественное смущение джентльменов, нечаянно ворвавшихся в дамскую спальню. Впрочем, полковник Лагранж быстро справился с собой; оба тотчас сняли фуражки.

— Тысяча извинений! — сказал Лагранж, поспешно отступая к двери. — Вы, надеюсь, поверите, генерал, что у нас и в мыслях не было так грубо вторгнуться к вам. Внизу нам наплели каких-то небылиц: будто вы заняты допросом беглой негритянки, — иначе мы ни за что бы не осмелились сами войти сюда.

Брант быстро взглянул на свою жену. Когда вошли задержанные, ее лицо словно окаменело, глаза холодно устремились в потолок. Он сухо поклонился и, указав рукой на дверь, сказал:

— Я выслушаю вас внизу, господа.

Выйдя за ними из комнаты, он остановился и не торопясь повернул ключ в замке; потом жестом предложил им спуститься впереди него по лестнице.

Никто не произнес ни слова, пока они не спустились на первый этаж и не вошли в кабинет Бранта. Отпустив знаком дежурного офицера и вестового, Кларенс обратился к пленным. Лагранж явно утратил свою веселую развязность, не потеряв, впрочем, самообладания; капитан Фолкнер смотрел на своего старшего товарища полунасмешливо, полурастерянно.

— К сожалению, генерал, я могу только повторить, что наша безрассудная прогулка привела нас к столкновению с вашей охраной, — сказал Лагранж с некоторым высокомерием, сменившим внешнюю фамильярность, — и мы были взяты в плен по всем правилам. Теперь, если вы поверите моему честному слову офицера, я не сомневаюсь, что наше командование согласится обменять нас на двух ваших храбрых офицеров из тех, кого я имел честь видеть в нашем лагере, — вы, вероятно, нуждаетесь в них больше, чем наше начальство нуждается в нас.

— Что бы ни привело вас сюда, джентльмены, — сухо сказал Брант, — я рад, что вы, на ваше счастье, в военной форме, хотя это и не избавляет меня, к сожалению, от моего неприятного долга.

— Я вас не понимаю, — холодно ответил Лагранж.

— Если бы вы не были в форме, вас, вероятно, пристрелили бы как шпионов и не стали бы брать в плен, — спокойно сказал Брант.

— Вы хотите сказать, сэр… — начал было Лагранж.

— Я хочу сказать, что нам достаточно хорошо известно: в этом лагере и в штабе дивизии орудует шпион конфедератов, и это оправдывает самые строгие меры с нашей стороны.

— Но позвольте, какое это имеет отношение к нам? — высокомерно спросил Лагранж.

— Мне нет надобности объяснять такому старому солдату, как полковник Лагранж, что всякая помощь, поддержка и даже получение информации от шпиона или изменника в расположении противника караются так же строго, как и самый шпионаж.

— Вам угодно удостовериться, генерал? — заметил полковник Лагранж с ироническим смехом. — Бога ради, не обращайте внимания на нашу форму. Обыщите нас, если угодно.

— Нет, полковник, — многозначительно ответил Брант, — вы только успели проникнуть в наше расположение.

Лагранж покраснел, но быстро преодолел смущение и сказал с чопорным поклоном:

— Быть может, вам угодно будет сообщить ваше решение?

— Мой долг, полковник, держать вас обоих под стражей, пока не представится возможность переправить вас к командиру дивизии с рапортом об обстоятельствах, при которых вы были задержаны. Так я и намерен поступить. Как скоро представится такая возможность и представится ли она вообще, — продолжал Брант, пристально глядя на Лагранжа своими ясными глазами, — зависит от военных событий, в которых вы, думаю, разбираетесь не хуже меня.

— Мы никогда не позволим себе предугадывать действия такого одаренного офицера, как генерал Брант, — иронически заметил Лагранж.

— Не сомневаюсь, что вы получите возможность дать объяснения командиру дивизии, — невозмутимо продолжал Брант. — Кроме того, — тут он в первый раз обратился к капитану Фолкнеру, — когда вы скажете командиру дивизии, что вы — в чем я не сомневаюсь, судя по вашему имени и внешнему сходству, — родственник молодой особы, которая получила в Вашингтоне пропуск и прожила в этом доме три недели, я уверен, что вы сможете удовлетворительно объяснить, почему вы оказались так близко к нашим постам.

— Это моя сестра Тилли! — воскликнул молодой офицер. — Но ведь ее уже здесь нет. Вчера она прошла через наши линии, возвращаясь в Вашингтон. Нет, — прибавил он, засмеявшись, — боюсь, что сегодня такое объяснение уже не поможет.

Старший офицер сразу нахмурился. Брант заметил и сопоставил это с простодушными словами Фолкнера, и ему стало ясно, что тот говорит правду и что мисс Фолкнер успешно выполнила его поручение. Впрочем, он искренне думал, что ее родство с молодым офицером побудит командира дивизии снисходительно отнестись к его проступку, и ему было приятно, что он может оказать ей такую услугу. Что касается истинной цели обоих офицеров, на этот счет у него сомнений не было. Это и были те «друзья», которые поджидали его жену за линией северян! Если бы не случайность, она была бы схвачена вместе с ними и ее измена была бы разоблачена в присутствии его солдат, которые пока не могли быть уверены в ее виновности и не подозревали, кто она. В то же время возможность безопасно переправить ее за линию фронта не отпала из-за этого происшествия: пленные не посмеют рассказать о ней. Кларенс ощущал какое-то мрачное удовлетворение при мысли, что он устроит ее побег без их помощи. На его лице эти мысли никак не отразились. Молодой Фолкнер рассматривал генерала с мальчишеским любопытством, а полковник Лагранж, вежливо подавив зевоту, глядел в потолок.

— К сожалению, — сказал Брант, вызвав дежурного офицера, — я принужден разлучить вас, пока вы будете находиться здесь. Но я позабочусь о том, чтобы вы ни в чем не нуждались.