Проклятье.

В сожалении я сжал челюсти, скрипнул зубами.

Мы с «пареньком» желали эту дерзкую штучку прямо сейчас, но против правил я не мог пойти.

— Что смешного в моих словах, дорогой Александр Сергеевич? — последовала реакция классной, когда я не удержался и хохотнул, вспоминая пикантные подробности нашей ночи. Последней фразой она напомнила Кошкину, отчего я также заржал.

— Да так, — махнул рукой в воздухе.

— Нет уж, поделитесь. Мы все хотим посмеяться, — настаивал она, скрестив руки на груди. — Правда же?

Никто не отреагировал на ее вопрос. Какое-то собрание двоих, ей-богу.

— Вы уверены? Понять мою шутку дано не каждому, — старался замять инцидент.

— Если только она глупая, — училка не собиралась сдаваться.

— Шутка?

— И ваш юмор в целом.

«У тебя ещё будет возможность оценить рейтинг…. моего юмора», — с превеликим удовольствием бы ответил ей, но прикусил язык. Мы находились в классе среди нескольких любопытствующих глаз. Одна Кошкина сверкала на меня глазами с заднего ряда, чувствовал её сверло затылком. Боже, за что мне послано это наказание?

Всё было замечательно. Брагина спокойно проводила беседу, ни на что не отвлекаясь, пока не переключилась на меня, будто я выглядел козлом отпущения.

— Вы только и делаете, что смеетесь на протяжении всего собрания, — принялась она отчитывать, словно школьника.

— Ещё скажите, что я вам его срываю, — посмел предположить, но по ее округленным от удивления глазам понял, что говорил правду.

— Как вы догадались! — выкрикнула, не заставила себя долго ждать.

— Что?

— Да то!

— Что, да то?!

Душа учительницы мигом понеслась в рай.

Мария Александровна хлопнула стопкой тетрадей по столу, сдула со лба выбившийся локон волос, распространяя по классу искры гнева.

— А то, что детей своих нужно воспитывать, а не подкидывать нянькам!

Уф! Какой эротичный образ разъяренной учительницы выдался. Видать, долго репетировала.

— Смотрю, вас что-то беспокоит. Может, психотерапевт поможет? — тут же предложил ей с ухмылкой. Как жаль, что в данный момент я не был с ней наедине, разговор бы выдался коротким.

— Я всего лишь хочу, чтобы ваш мальчик научился уважать старших, — промолвила она, когда отдышалась. — Чтобы это произошло как можно скорее, необходимо начать обучение с вас.

— С меня? — не понял прикола.

— Да, с вас. Хотя, — красотка расправила плечи, и едва ли слышно хохотнула, — чего я хочу добиться своими замечаниями от ребёнка, чей пример поведения рядом далёк от идеала? Как только вы научитесь уважительно относиться к другим людям, в первую очередь к женщинам, тогда и ваш сын, глядя на своего отца, преуспеет в этом.

Чертовка неспешно приближалась к парте, за которой я сидел, пребывая в крайнем замешательстве. Над классом нависла гробовая тишина. Все молчали в ожидании продолжения нашей перепалки. Даже Кошкина обалдела и проглотила язык, навострив свои ушки.

Но прозвенел звонок, попкорн закончился, и кино тоже. Несмотря на то что сигнал не имел никакого отношения к собранию, родители облегчённо ринулись вставать со своих мест, лишь бы поскорее убраться из класса, будто собрание подошло к концу. Для них — да, но не для меня.

Я никому не позволял и не позволю копаться в своем, так сказать, белье. В особенности этой… Без пяти минут классной.

— Александр Сергеевич, вы идёте? — нарисовалась рядом Юлия Анатольевна.

— Мюллер попросил Штирлица остаться, — стоило мне прорычать, как она тут же исчезла, закрывая за собой дверь кабинета. Удивительно, что так быстро.

И вот, наконец-то, я и Маша были одни. Молчали. Переваривали каждое свое слово.

Поначалу в мыслях я выстраивал предложения менее оскорбительного содержания, а потом бросил все к чёртовой матери. Да кто она такая, чтобы учить меня, как воспитывать своего единственного сына?

Несколько быстрых шагов были сделаны в ее сторону.

От неожиданности девушка подпрыгнула на месте, когда я оказался близко. Слишком близко, да так, что её вздымающаяся грудь упиралась в мою грудную клетку.

— Вот это ты зря, — я полоснул по ней острым взглядом, доводя до икоты и дрожи в коленях своим холодным тоном.

— Я буду жаловаться директору, — пискнула она, поправив очки на носу.

— На здоровье. Не забудь сказать, что случайно переспала со мной, поспорив со своими подругами, а потом оказалось…

— Заткнись! Если я не оценила размер твоего… — запнулась, сглотнув слюну, — айкью, то это не повод выставлять меня посмешищем перед классом. Не я первая начала эту войну!

— Но продолжила, — прорычал я. — А сдаваться я не намерен. И знай, ты проиграешь. А потом станешь моей, может быть, еще на одну ночь или…

Ослепленный гневом и одновременно страстью, схватил её за руки, заламывая их за спину.

— Отпусти! — прошипела она.

— А то, что?

— Я закричу!

— Тебя никто не услышит, — твердил, увлеченный ее пухленькими губами.

— Идиот! Придурок!

— Кричи, кричи, как еще недавно кричала, — откровенно посмеивался, облизываясь на добычу в своих руках. — Тебе ведь нравилось стонать подо мной, не отрицай.

— Да как ты сме…

Решил взаимную вежливость оставить на потом. Дело не терпело отлагательств, а вот заткнуть дерзкий рот своими губами — лучшее, что я мог придумать.

Какое-то бесполезное сопротивление соблазну портило все мое настроение на весь вечер. Я мигом принял боевую готовность «взятия Бастилии» прямо здесь, на этом гребаном учительском столе, чтобы слушать её стоны и мольбы, как тогда, в самую охренительную ночь моей жизни. Чем запретней была Мария, тем становилась привлекательнее сама ситуация.

Но не судьба.

Скрип открывающейся двери в класс, заставил нас отскочить друг от друга, как ошпаренных.

— Маш, — высунулась из-за двери рожа физрука.

Твою мать. Терпеть его не мог.

— Что? — испуганно спросила она, поправляя причёску, а я — свой галстук.

«Че надо, мудила?» — своим недовольным видом я не старался скрывать досаду, пока тот завис, рассматривая нас обоих с интересом.

А после, это чудо в перьях осмелилось открыть шире дверь и войти в класс. Я поклялся себе, если он приблизится к Маше хоть на шаг, ему несдобровать.

— Я тебя подвезу, — продолжил обращение к девушке. — Какой-то мудак припарковал свой мерин так, что тебе придется «раком» выезжать со стоянки.

Маша моргнула, а я кашлянул в кулак. Галантным кавалером физрук был, однако.

— Давай, жду тебя возле своей машины, — и, кивнув на прощанье, он вышел из класса, радостно посвистывая и подбрасывая ключи от своей колымаги.

Сука, ведь знал, кому принадлежал тот самый мерин.

Конечно, подвезет он. Как только из больнички выпишется.

Маша

Жизнь за что-то надо мной явно издевалась, возвращала должок или просто проверяла мои нервы на прочность.

Чувствовала я себя ужасно, конечно, словно в тиски зажали. С одной стороны, лицей и завуч, с другой, Терехов, который, кажется, хотел окончательно разрушить мою репутацию. Да еще гад, как назло, начал специально каждое утро привозить Егора пораньше, а потом дожидаться меня возле ворот, будто мне Петровича мало было.

Я старалась его игнорировать, ссылаясь, что склероз подкрался незаметно. Деменция и все дела… Он же растягивал губы в ехидной улыбочке, словно намекая, что плевать ему на побочные явления. Он здесь главный. Пришел. Увидел. Навредил! Да, именно так, потому что с каждым днем взгляд Юлии Анатольевны мне нравился все меньше и меньше. Она так смотрела в мою сторону, что кишки сводило. А если учесть, что в выходные нас ждал турслет, то становилось совсем невмоготу. Я бы, может, прикинулась ветошью и могла сделать так, чтобы мои мелкие пакостники в нем не участвовали, но Терехов, прознав о том, что необходимо будет отправиться в лес с ночевкой, едва ли не в первом ряду заявил, что он с радостью. Наверное, если можно было переехать его случайно два раза бульдозером поперек, то я бы сделала это с удовольствием. А раз деваться некуда было, пришлось ребятам вкратце рассказывать, что от них будет требоваться, а в четверг вечером срочно собирать рюкзак.