— Очень хорошие иллюзии. Я подумал, что схожу с ума.

— Буду считать ваши слова комплиментом, — улыбнулся Вальехо. — Создание иллюзий требует больших усилий. Я долго и тщательно готовлю каждый номер, чтобы избежать эксцессов.

— Любопытно, а какие могут быть эксцессы?

— О, да всякие. Во-первых, я могу неосторожными действиями причинить вред себе и зрителям. Если номер неотработан, бывает масса побочных эффектов. Скажем, не выдержит мозг. Во-вторых — качественная и в то же время агрессивная иллюзия такова, что в неё просто невозможно не верить. Она засасывает сознание, подчиняет его себе. Если я позволю вырваться процессу из-под контроля, зритель может остаться навсегда в ненастоящем мире и станет для окружающих бесполезным овощем.

Меня передёрнуло. Видя гримасу отвращения на моём лице, Вальехо деликатно опустил глаза.

— Вернёмся к тому, с чего начали разговор, — предложил я. — Расскажите всё, что знаете об убийстве.

— Будете записывать?

— Нет, постараюсь запомнить.

— У вас хорошая память?

— Не жалуюсь. Есть много вещей, которые я бы хотел забыть, но не могу.

Вальехо сложил пальцы на груди и принял глубокомысленный вид.

— У меня тоже прекрасная память. Мозг как губка впитывает в себя бездну информации. Я способен держать в голове миллионы мелких, никому не нужных деталей: какая погода стояла три года назад, какого цвета было платье на даме, подарившей мне после выступления букет роз, сколько лепестков из него завяли на следующий день, которая из спиц в кэбе, вёзшем меня вчера, сломана. Очевидно, эта способность неразрывно связана с моим даром. Можно считать его и подарком судьбы, и проклятием. За всё приходится платить. Возможности организма небеспредельны. Конечно, благодаря своему искусству я зарабатываю на жизнь, однако расплачиваюсь за это дикими болями. Я не сплю ночами, иногда в голову приходят мысли выброситься с крепостной стены на мостовую, перерезать вены. К тому же, чтобы извлечь из головы вещи, на которые я изначально не обратил особого внимания, нужно предпринять меры. Я должен погрузиться в особое состояние, даже не знаю, как его назвать: полная релаксация, уход на иные уровни восприятия, подчинение таинственным законам сущности. Если это удаётся, сознание отделяется от тела и начинает парить где-то там, наверху. — Вальехо поднял глаза к потолку. — Это непросто, требует настройки, множества усилий, а главное — времени.

— Очень интересно, — буркнул я, — но давайте ближе к делу. К чему столь долгое пространное вступление?

Вальехо не обиделся.

— Убийство произошло во время моего выступления. Я стоял на сцене, творил иллюзии. Публика была в восторге. Потом, отработав номер, ушёл за кулисы и тут же услышал крик — в зале нашли мёртвое тело.

— Да, это был Томас Хэмптон, — кивнул я.

— Начался переполох, никто не знал, что делать. Потом приехала полиция. Они стали расспрашивать посетителей, официантов, допросили и меня. Я честно признался, что ничего не помню. Знаете, я не лгал. — Он приложил руку к сердцу. — В тот момент я на самом деле не помнил ничего такого, что могло бы помочь найти убийцу.

Понятно, почему и Рейли, и Колман твердили, что свидетеля нет: Вальехо ещё не успел погрузиться в «особое» состояние, что тот, собственно, и подтвердил:

— Ночью я сумел извлечь из головы всё, что видел в тот день даже краешком глаза. Меня как громом поразило — я знаю убийцу. Этот человек подошёл к Хэмптону, когда внимание посетителей было отвлечено на меня. Жертва склонилась над тарелкой и ничего не чувствовала, тогда убийца занёс за его спиной нож, воткнул и ушел как ни в чём не бывало. В память врезалась рука в чёрных перчатках, сжимающая рукоятку.

— И вы можете опознать этого человека? — чувствуя, как волнение охватывает тело, спросил я.

— Не только опознать. Я могу показать его лицо, — гордо ответил Вальехо. — Только надо настроиться. Не возражаете?

— Валяйте, — разрешил я, а у самого в горле заходил сухой комок — вдруг иллюзионист перестарается и отправит мой мозг в дальнюю прогулку по местам, которых не существует в природе.

Мужчина поднёс кончики пальцев к вискам, немного помассировал, затем сложил ладони ковшиком и выдвинул вперёд. Сначала на них появилось ярко-зелёное свечение, оно преобразовалось в шар, который начал распухать, пока не достиг размера футбольного мяча. Вальехо зажмурился, напрягся, рот его открылся, произнося фразы на непонятном языке. Я физически, можно сказать кожей, ощутил, как от иллюзиониста исходят непонятные невидимые волны. Как там по-научному — флюиды, что ли. Воздух вокруг стал искриться. Шар в руках Вальехо превратился в сгусток молний, забегавших с невероятной быстротой. Они мелькали, а я следил как завороженный, не в силах оторвать взгляд, и едва не поплатился за свою ошибку. Шар взорвался и разлетелся на тысячи мелких частей, похожих на осколки разбитого зеркала. Процесс сопровождался ослепительной вспышкой, казалось выжигающий мои глаза до самого затылка.

— Вы меня ослепили, — крикнул я, падая на колени.

Страшная темнота окутала меня со всех сторон. Не видно ни зги, одна сплошная стена мрака, пугающего безысходностью.

— Не бойтесь, вставайте, — с беспокойством в голосе произнёс Вальехо. — Вы не ослепли. Я держал ситуацию под контролем.

— Опасный вы человек, Вальехо.

Действительно, чернота стала расползаться, как туман, гонимый таинственным ветром. Зрение частично восстановилось. Я поднялся с колен и увидел в ладонях Вальехо изображение человеческой головы, показавшейся знакомой. Очевидно, требовалось время, чтобы полностью восстановиться и прийти в себя. Когда взгляд сумел сфокусироваться, я понял, кого напоминает эта иллюзорная голова.

— Гибсон…

— Те, кто были до вас, тоже назвали эту фамилию, — тихо согласился Вальехо. — Он убил Хэмптона.

Руки иллюзиониста разошлись. Голова исчезла. Просто исчезла, будто её не было.

— Это убийца, можете не сомневаться. Надеюсь, вы его схватите, пока он не натворил других бед.

— Очень эффектно, — признался я. — Первым впечатлением было, что вы отрезали Гибсону голову. Она казалась такой материальной.

— Не могу сказать, что ваша похвала была мне неприятной, — улыбнулся Вальехо. — Это всё, чем могу помочь.

— Вы помогли больше, чем я рассчитывал. Большое спасибо.

— Это мой долг. — Губы иллюзиониста снова расплылись в улыбке. Она провожала меня до самых дверей.

Я вышел в коридор, вытер со лба выступивший пот, обнаружил, что брюки в области колен запылились, и склонился, чтобы их отряхнуть.

— Я привёл Фероза, как договаривались. — Голос, прозвучавший над ухом, едва не заставил меня подпрыгнуть.

В коридоре стояли двое: администратор и высокий мужчина лет пятидесяти с вытянутым подбородком, носом бывшего боксёра и глазами мудреца.

— Очень приятно, Фероз, — сказал я, протягивая руку.

Официант осторожно пожал. Я знал, в уме он прикидывает, зачем сюда явилась полиция и чего от него, собственно, требуется. Сложилось впечатление, что у Фероза были проблемы с законом и он опасается, как бы они не вышли ему боком.

Пожалуй, после увиденного у Вальехо нужда в допросе других свидетелей вроде бы отпадает. С убийством Хэмптона и так всё ясно: нет никаких сомнений, оно — дело рук Гибсона, но я решил не отказываться от намеченного плана.

— Мы можем занять ваш кабинет? — спросил я у администратора.

Администратор кивнул.

— Да, там не заперто. Вас не будут беспокоить. Фероз, постарайтесь вести себя так, чтобы у господина следователя не сложилось неправильного впечатления о нашем заведении.

Официант кивнул. Удовлетворённый администратор устремился куда-то в глубь коридора, суетливо размахивая руками.

В кабинете было душно. Я открыл форточку, набрал полную грудь воздуха и устроился напротив Фероза.

— Сидел?

Не знаю, что заставило меня сделать такой вывод. Возможно, тюрьма накладывает на человека особенный отпечаток, понятный тем, кому привелось коротать дни и ночи за решёткой.