«Пошли», — бросил коротышка, поднимаясь на ноги. Он провел Дэйви к входной двери и вышел на улицу, взмахом руки предложив Дэйви следовать за ним. Спустившись на одну ступеньку, мужчина показал рукой на дверь «Драконова семени». И теперь Дэйви увидел.

Чуть в глубине, между входом в ресторан и магазинчиком китайских сувениров, под таким углом, что невозможно было заметить, если не знать о ее существовании, виднелась фанерная дверь с напыленным из баллончика черной краской номером — 67.

Осклабившись, мужчина ткнул пальцем в грудь Дэйви.

«Сюда входят, но отсюда не выходят», — сказал он.

Поправив под мышкой сверток, Дэйви постучал в дверь, и едва слышный голос предложил ему войти.

Он оказался в футе от лестницы многоквартирного дома.

«Заприте за собой дверь», — попросил тот же голос.

Он поднялся по лестнице, миновал вторую дверь и очутился в огромном полутемном зале, явно сооруженном путем сноса стен смежных квартир. Несколько тусклых ламп освещали грубо намалеванные на стенах рисунки. Дэйви понадобилось мгновение, чтобы понять: перед ним были иллюстрации к «Ночному путешествию». Окна прятались за плотными темными шторами. В отдалении диван с высокой спинкой и два кресла расположились перед украшенным резьбой деревянным обрамлением имитации камина. По ближайшей к Дэйви стене тянулись ввысь и терялись в темноте книжные полки. Грубые перегородки разграничивали две комнаты; как только Дэйви чуть углубился в полумрак, дверь одной из них распахнулась и на пороге появилась непосредственная, как всегда, абсолютно голая Пэдди Мэнн.

«Что это за место?»

«Это мой дом», — сказала Пэдди, оказавшаяся на самом деле не голой — на ней было трико телесного цвета. Пэдди улыбнулась ему, подошла к дивану, подхватила с него и накинула на плечи мужскую рубашку, застегнув воротник на две верхние пуговицы так, что ее наряд стал похож на короткую белую рясу.

«Что это у тебя под мышкой?» — спросила она.

«Тебя найти было непросто», — преодолев слабость в коленях, он двинулся к ней сквозь темноту.

«А рукопись найти тебе, похоже, не удалось. Если это, конечно, не она».

«Не она».

Пэдди уселась на диван, поджав под себя ноги, и приглашающе похлопала по сиденью.

Дэйви с удивлением обнаружил, что стоит прямо перед ней, и сел, подчиняясь ее команде. Пэдди тут же прижала пятки к его бедру, словно хотела согреть ноги.

«На, выпей», — сказала она, взяв с подноса бокал с кубиками льда и непрозрачной красной жидкостью и вложив ему в руку.

Он сделал глоток, и его передернуло — настолько едким и вместе с тем неприятно сладким оказался напиток.

«Что это?»

«Взлет и падение». То, что тебе сейчас надо".

Взгляд Дэйви блуждал по темным неоглядным пространствам квартиры Пэдди. Арки и проемы вели в невидимые комнаты, из которых долетали едва слышимые голоса.

«Может, покажешь, что в свертке?»

«О!»

Дэйви успел забыть о нем. Он протянул пакет Пэдди; она быстро и ловко развязала все узелки, и через секунду упаковка лежала у нее на коленях, а Пэдди, чуть приоткрыв рот, смотрела на фотографию.

«„Берег“, июль тридцать восьмого года», — прокомментировал Дэйви.

«А это твой дед», — сказала Пэдди.

Бородавки и карбункулы на щеке и носу, двойной подбородок, изгибающиеся свирепой дугой, почти сросшиеся над горящими глазами брови, сжимающие подлокотники кресла руки, сдерживаемая ярость в позе: напряжение тела передалось напряжению каждого шва, каждой петли и пуговицы костюма превосходного покроя — у Линкольна Ченсела был вид человека, которому частенько приходилось завтракать на шахтах и в железнодорожных вагонах.

Предок неизменно будил в Дэйви любопытство, уважение и страх — именно с этими чувствами он сейчас внимательно вглядывался в фотографию деда. За пятьдесят лет своей взрослой жизни Линкольн проделал путь от Бриджпорта, штат Коннектикут, до Нью-Йорка и Вашингтона, затем двинулся дальше на север, в Бостон и Провиденс, глотая на пути человеческие жизни. Прежде чем его хватил удар в гостиной личного номера в отеле «Риц-Карлтон», над головой деда повисла угроза нескольких судебных обвинений и тяжб. После его смерти рухнула сложная и запутанная пирамидальная конструкция империи Линкольна Ченсела. Остались лишь гостиница для транзитных пассажиров на Лонг-Айленде, борющаяся за выживание фабрика по производству шерсти в Лоуэлле, штат Массачусетс, — оба эти предприятия вскоре обанкротились, — и последняя игрушка Линкольна, издательство «Ченсел-Хаус».

«Он выглядит таким несчастным».

«Он единственный смотрит прямо в объектив. — Дэйви впервые заметил это. — Видишь? Все остальные смотрят на кого-нибудь из членов группы».

«Кроме нее».

Пэдди легонько ткнула донышком бокала в лицо миниатюрной, удивительно миловидной женщины в просторной белой блузе, приспущенном галстуке и брюках. Она сидела рядом с Линкольном Ченселом и смотрела вниз, погруженная в свои мысли.

«Да, — сказал Дэйви. — Вот бы узнать, кто она...»

«А кого ты здесь знаешь?»

«Кроме Драйвера и моего деда — только ее. — Он указал на высокую женщину с бульдожьим подбородком и мясистым носом, сидевшую очень прямо в плетеном кресле и пристально смотревшую на Линкольна Ченсела. — Джорджина Везеролл. Она и Хьюго Драйвер смотрят на моего деда».

«Наверное, гадают, что еще могут из него вытянуть», — сказала Пэдди.

«Ты думаешь?»

«О „Береге“ написано несколько книг. Джорджина хотела быть в центре внимания. Но за ее спиной все над ней потешались».

«Джорджине наверняка не нравилась эта девушка».

Дэйви ткнул пальцем в долговязого бородатого джентльмена в мятой твидовой паре, который смотрел сверху вниз на молодую женщину, сжав губы так плотно, что они сделались похожими на ниточки.

«Не очень-то дружелюбная улыбка, — сказал Дэйви. — Интересно, кто это?»

«Это Острин Фейн, — сказала Пэдди. — Как раз в тридцать восьмом он опубликовал роман под названием „Сорванная сделка“. Считалось, что это замечательное произведение, но, насколько я помню, о нем как-то слишком скоро забыли. Фейн покончил жизнь самоубийством в тридцать девятом году. В январе. Перерезал вены, лежа в ванной».

«А Джорджина не помогла ему?»

«Джорджина попользовалась им и бросила. Но посмотри-ка, Дэйви, на этого человека. Его звали Меррик Фейвор. Он был убит примерно через полгода после того, как была сделана эта фотография».

Пэдди указывала на широкое симпатичное лицо мужчины в белых брюках и расстегнутом двубортном голубом блейзере, стоявшего сразу за Джорджиной. Как и Острин Фейн, он улыбался сидевшей на траве девушке.

«Убит?»

«Меррика Фейвора считали восходящей звездой. Его первый роман „Неопалимая купина“ собрал очень хорошие отзывы, когда „Скрибнер“ опубликовал его в тридцать седьмом. Предполагалось, что Меррик работает над чем-то еще более значительным. Как-то раз подружка Меррика, безуспешно пытавшаяся дозвониться до него в течение нескольких дней, пришла к нему, стучала в дверь, а когда не достучалась, залезла в окно, огляделась и чуть не упала в обморок».

«Она нашла его тело?»

«В доме все было вверх дном, и повсюду — пятна крови. Фейвора зарезали, его тело лежало в ванной. Убийцу так и не нашли. Книга, над которой он работал, была изодрана в клочья».

«„Берег“ не принес этим людям счастья, — сказал Дэйви. — А что случилось с ним?»

Он показал на длинноволосого юношу в очках с роговой оправой, чуть отвисшей «бабочке» и бархатном пиджаке: мягкий взгляд добрых глаз, короткий нос и чуть изогнутые в легкой усмешке губы. Казалось, все свои мысли он сосредоточил на симпатичном Меррике Фейворе.

«О, Крили Монк. Еще одна печальная история. Поэт. Его вторая книга называлась „Область неведомого“, и единственная причина, почему ее помнят до сих пор, в том, что все третьеклассники учили наизусть стихотворный эпиграф к ней».

«Точно, — сказал Дэйви. — Мы тоже учили его наизусть. „Область неведомого, познанная мной в детские годы, теперь я снова возвращаюсь к тебе...“»