Краснодар, Россия

Вечер был теплый, даже жаркий. По Красной – центральной улице, которую перекрывают на все выходные, превращая в пешеходную зону, – гуляли толпы. Все молодые, красивые, гламурно одетые. Леся сворачивала шею, любуясь каждым прохожим. Она успела позабыть, какое это упоительное, волшебное чувство – находиться среди людей. Она знала, что соскучилась по ним, но не подозревала, насколько сильно. Последние месяцы она жила под куполом, в искусственном мире, где ее все устраивало, где она была большею частью довольна. Леся помнила, что где-то там, за непреодолимым барьером, простирается другая вселенная, которой она некогда принадлежала, но совсем позабыла, насколько свободно там дышится.

И теперь, снова очутившись снаружи, она ощущала бешеную, вибрирующую в воздухе энергию и с ужасающей ясностью понимала, сколь многое упускала. Вероятно, она должна была чувствовать себя уязвимой, как животное, вырвавшееся на волю из заповедника, – но не чувствовала.

Там, в четырех стенах, жизнь проходит мимо тебя, и ты, как зомбированный, этого не замечаешь. Просыпаешься в чистенькой комнате, смотришь на чистенький газон за окном, на кукольные заборчики и одинаковые лица прохожих. Ты все понимаешь, ты делаешь то, что нужно делать. И думаешь: все у меня хорошо. Правда хорошо. И воздух прозрачный, и ветерок мягкий. А потом вдруг открываются ворота, и тебя выносит в дикую природу. Твои легкие разрываются, голова звенит, слезы подступают к горлу – вот оно, оказывается, как можно себя чувствовать. По-настоящему. Как будто ты находился в матрице – и наконец очнулся.

– Ты не устала? – Сильные пальцы коснулись ее локтя. Виктор смотрел с озабоченной нежностью, как глядят ветеринары на хилого, подобранного на помойке котенка.

– Я не устала, – поспешно ответила Леся. – Мне очень хорошо!

На площади играла рок-группа. Четверо молодых ребят на мобильной сцене самозабвенно молотили по струнам. Солист, худощавый парень в яркой рубашке, пел хорошо поставленным голосом. Сквозь расступающуюся толпу медленно ехали сотни велосипедистов – в городе праздновали «велоночь». Над тротуаром мигали гирлянды, и все эти разрозненные элементы – звуки гитар и баритон певца, мерцающие огоньки, колеса велосипедов, счастливые лица людей и высокое, черное южное небо – сливались в невероятную, живую картину, созданную талантливым импрессионистом.

У Леси перехватило дыхание. Ей захотелось закричать, захлопать в ладони от переполнявшего ее восторга. Она мечтала поделиться с Виктором своими эмоциями, объяснить, как осязает ступнями поднимающуюся от земли энергию. Энергия щекочет пальцы ног, плавно скользит вверх, к коленям, и движется к шее, пядь за пядью завоевывая тело, насыщая его. Земля дает ей силы, питает, как питала древнегреческая богиня Гея своего сына Антея одним его прикосновением к почве.

Леся скосила глаза на стоявшего с серьезным лицом Виктора и прикусила язык. Он бы не понял, он никогда не понимал – только притворялся. Большинство людей не способны постичь иное восприятие мира, кроме своего собственного.

– Ты довольна? – мягко спросил Виктор, и Леся вздрогнула: это конец.

– Да, – пробормотала она. – Очень. Спасибо.

– Я хотел, чтобы твой день рождения был особенным.

– Тебе это удалось. – Она взяла его руку и переплела пальцы.

– Нам нужно возвращаться.

– Я знаю.

Он постоял, позволяя ей смириться с мыслью. Потом развернулся и осторожно потянул ее за собой, в сторону парковки, где оставил автомобиль.

– Ты не возражаешь, если я сяду сзади? – спросила она.

– Конечно, нет.

Виктор пискнул брелоком сигнализации, проворно нырнул в салон и завел двигатель. Леся устроилась на заднем пассажирском сиденье и прижалась лбом к стеклу, чтобы мужчина не видел ее лица. К горлу подступали непрошеные слезы, а она не хотела расстраивать его.

Ее окружал странный мир, где никто никого не хотел расстраивать. Когда это началось? Год назад? А такое впечатление, что Леся успела прожить целую жизнь – не свою, а чужую, совсем ей не подходящую.

А может быть, это и не начиналось вовсе, а всегда присутствовало в ней, с самого рождения. Родители – мать тогда еще не заболела раком и не умерла – с уверенностью говорили врачам, что «девочка всегда немного отличалась от других детей. Но не настолько, чтобы это тревожило. Училась она хорошо, со сверстниками общалась прекрасно. В институт поступила сама, без чьей-либо помощи. Иногда случались странные приступы меланхолии, а потом вдруг – как снег на голову – начались припадки…»

Никаких припадков у нее не было. Леся просто видела вещи, которых не замечали остальные. Она смотрела немного дальше и глубже, вот и все. А доктора приписали ей целую кучу отклонений.

Лесю это нисколько не тревожило. Огорчало лишь то, что ее вынудили взять академический отпуск в институте, а ведь ей там очень нравилось. Она проучилась всего три курса.

С Виктором они познакомились пять лет назад. Он работал на ее отца, начинал как менеджер и постепенно дорос до помощника руководителя. Он был старше ее на девять лет, а вел себя так, словно на девятнадцать. Сдержанный, вежливый, твердо стоящий на ногах, он давно оказывал ей знаки внимания. Лесе это льстило. Влюбленности она не испытывала, лишь симпатию, но его это не останавливало. Он часто куда-нибудь ее приглашал, всегда готовый помочь, развлечь и утешить. Леся привыкла к его постоянному присутствию рядом и не представляла, каково это – не иметь его в своей жизни. Она догадывалась о его чувствах, но не могла заставить себя ответить взаимностью. Может быть, потом, ближе к тридцати, когда она нагуляется и испробует все существующие грехи, они наконец соединятся в прекрасную взрослую пару, с одинаковыми взглядами и осмысленными планами. Так было бы правильно и мудро.

Но что же в итоге? Сегодня ей исполнилось двадцать. Виктор сделал ей предложение, и она, ошеломленная, неожиданно ответила «да». Сюрпризы на этом не кончились. Виктор уговорил ее расписаться сегодня же, и она, будто загипнотизированная, не посмела перечить. Их брак зарегистрировали быстро, без свидетелей и церемоний.

Лесе казалось это забавным сном – ровно до того момента, когда Виктор ее поцеловал. Его губы были осторожными, но настойчивыми, и Леся внезапно осознала, что натворила. Она ведь даже отца не предупредила! И друзей! Она совершила самый импульсивный поступок в своей жизни и не знала, радоваться или грустить.

С одной стороны, перемены – это всегда весело. А с другой – выходило, что ее будущее уже предрешено. И оно совсем не такое, каким представлялось. Виктор считает, что наконец-то добился ее. И хотя они еще не были близки, он уже считал ее женой, своей завоеванной добычей, отныне и во веки веков.

Он смотрел на нее с вежливой заботой и выглядел по-настоящему счастливым, и Лесю кольнули угрызения совести за то, что она не разделяет его чувства. Разве новоиспеченная новобрачная не должна светиться от радости и предвкушать медовый месяц? Зачем тогда говорить «да»? Зачем все эти «и в горе и в радости, пока смерть не разлучит», если на самом деле ничего подобного не испытываешь?

Она всматривалась в его строгое лицо и с отчаянием понимала, что никогда не сможет открыться по-настоящему, поделиться своими фантазиями. С Виктором бывало интересно, но говорить с ним по душам она не отваживалась – он принимал все слишком близко к сердцу, тревожился. Виктор чрезмерно серьезно относился к ее болезни и думал, что любое оброненное Лесей слово, выпадающее из внятной схемы, следствие душевного расстройства.

А ведь раньше он умудрялся шутить, и даже удачно, чем здорово ее веселил. Леся вспомнила, как в самом начале знакомства рассказала ему, как поцеловалась с одноклассником. Виктор сидел, насупившись, и молчал.

– Ты чего такой грустный? – спросила она. – Все нормально?

– Ага.

– Скрываешь чувства?

– Скорее ищу их.

Леся украдкой посмотрела на его руки, сжимавшие руль. У него были красивые широкие ладони с крепкими пальцами. Ей хотелось сказать ему, что она по-прежнему не любит его как мужчину и никогда не полюбит. Она испытывает симпатию, привязанность и уважение, но разве этого достаточно? Разве он не заслуживает большего? Разве она сама – не заслуживает? На Лесю снова нахлынуло давящее ощущение утраты контроля над жизнью. Будто все уже решили за нее и летит она, как вертолетик-дрон, управляемый чужой волей…