Я достал из кармана зубную нить. Отмотав от неё кусок нужной длины, я привязал один его конец к искусственному зубу, другой — к металлическому крану умывальника, для чего пришлось над ним наклониться.

Глубоко вдохнув, я дёрнул первый раз. Челюсть пронзила резкая боль.

Я дёрнул второй раз. Зуб не поддавался, а боль стала сильнее.

Изо всех сил я дёрнул головой в третий раз, и зуб всё-таки вырвался из десны. Со звонким стуком он ударился о раковину и окровавленным камешком скатился к решетке сливного отверстия. Однако он был ещё слишком близко, и звонки не переставали звучать в моём сознании.

Отвязав зуб от крана, я утопил его в раковине. Через пару секунд звонки прекратились. Прощай, конторское рабство!

Из развороченной десны текла кровь, но я сглатывал её, не ощущая боли, ибо меня переполняло иное чувство. Я первый раз в жизни испытывал его так остро.

Чувство свободы.

Я шёл навстречу Вике и улыбался. И она улыбалась мне. Неожиданно выражение радости на лице Вики сменила озабоченность. Это зазвонил её телефон…

^{Рис. Виктора Дунько}

Вечер выдался на редкость тёплым. Казалось, лето застыдилось своего раннего отступления и, по-соседски договорившись с осенью, возвратилось на пару деньков. В зарослях придорожного кустарника беззаботно стрекотала разная крылатая мелочь. Одуряюще пахло сырой землёй и увядающей зеленью.

Лёгкий ветерок колыхал шелковистую гриву моей верной Ильги, запряжённой в большую телегу. Я шёл рядом, для порядка держа в руках вожжи. Ильга деловито раздувала ноздри и чинно переставляла ноги, всем своим видом показывая, что прекрасно знает и дорогу, и собственные обязанности, а моё присутствие терпит лишь из вежливости.

Я, как всегда, выехал с вечера. За годы нашего знакомства хозяин магазина привык к тому, что я завожу свой товар именно на рассвете, а я — не любитель нарушать традиции. На то они и традиции, чтобы их соблюдать. К тому же проехаться ночью по свежему воздуху — одно удовольствие!

Дорога нырнула в лес, сразу повеяло прохладой. Я поёжился, накинул куртку, поправил на телеге брезент. Лес скоро кончится, и дальше, почти до самого города, пойдут сплошные поля.

Всё было как всегда, и я уже затянул свою дорожную песню, как вдруг… И какой только чёрт принёс на дорогу этот камень?

Телега подпрыгнула, раздался хруст ломающейся оси, и переднее колесо предательски покатилось в кусты. Повозка накренилась, заскрипели ремни, стягивающие аккуратно уложенные тюки. Я ухватился за край телеги, рванул вверх.

— Стой, милая!

Ильга послушно остановилась. «Вот теперь пришло твоё время, — скомандовал я сам себе. — Действуй!»

Легко сказать: «действуй»! Говорили же мне умные люди: поменяй оси, ну кто нынче на деревянных-то ездит?

Так ведь нет! Всё упрямство моё: пусть служат, пока служат. Вот и отслужилась одна, в самый неподходящий момент. Что ты будешь делать?!

Я потихоньку опустил край телеги на землю. Груз угрожающе накренился, ремни натянулись, но выдержали.

Расцарапав руки об острые шипы, я вытащил из кустов отлетевшее колесо. Деревянная ось поломалась почти точно посередине. Это геометрическое наблюдение почему-то ещё больше расстроило меня.

Я распряг Ильгу и привязал её к дереву.

— Вот ведь какая история у нас с тобой приключилась, милая! — пожаловался я ей. Ильга сочувственно пошевелила ушами. — Пойду, деревце подходящее поищу, — сообщил я со вздохом.

Вытащив из дорожного ящичка как нельзя кстати прихваченный с собой топор, я ещё раз окинул взглядом картину бедствия и углубился в лес.

Быстро темнело. Я шёл вперёд, осматривая и ощупывая стволы молодых деревьев: это — толстовато, это — криво, тут сучки торчат во все стороны…

Вдруг я почувствовал запах. Странный какой-то запах, непривычный. Вроде как гарью потянуло и ещё чем-то кисло-сладким. Я остановился, принюхиваясь. Показалось? Нет, набежавший ветерок принёс очередную порцию диковинных ароматов.

Я пошёл на запах, осторожно раздвигая ветви и то и дело останавливаясь. Мне показалось, что я слышу звуки. Остановился. Прислушался. Так и есть. Где-то рядом, всего в нескольких шагах, раздавалось приглушённое шипение, позвякивал металл.

Стараясь двигаться как можно тише — осторожность никогда не помешает — я вышел к широкой поляне. Я помнил её с детства. Мальчишками мы бегали сюда по ягоды. Я раздвинул ветви густого кустарника и остолбенел…

Посреди поляны, примяв высокую траву, стоял диковинный аппарат. Он был размером с дом. При свете ночного светила его металлические бока отливали серебром, только днище выглядело обугленно-чёрным. Чёрное пятно выжженной травы виднелось и под самым брюхом этого диковинного сооружения.

Четыре изогнутые ноги, заканчивающиеся широкими подошвами, приподнимали аппарат над землёй. Его нижняя часть представляла собой многогранник с косо поставленными плоскостями, верхняя же походила на широкую перевёрнутую вверх дном бутылку. На поверхности аппарата время от времени помигивали красные и зеленые огоньки.

Я присел за кустами и стал наблюдать. Сердце колотилось от волнения — ещё бы, в наших краях не часто увидишь такую махину. Аппарат стоял неподвижно, только время от времени из его днища с шипением вырывались струйки белого пара.

Вдруг послышался звонкий щелчок, круглая массивная дверь подалась вперёд и отошла в сторону. Я затаил дыхание.

Из темноты люка показался человек. Он был в белом комбинезоне и шлеме, прозрачное стекло отражало лунный свет, не позволяя рассмотреть его лицо.

Человек подтянулся на руках и ловко сел на край люка, свесив ноги наружу. На рукаве его комбинезона виднелась какая-то надпись — не разобрать. Человек наклонился, вытащил из люка небольшую белую коробочку и стал проделывать с ней какие-то манипуляции.

Коробочка пропела незатейливую мелодию и засветилась зелёным светом. Человек удовлетворённо кивнул и снял с головы шлем. Он пригладил растрепавшиеся волосы и с видимым удовольствием вдохнул прохладный вечерний воздух.

— Хорошо! — тихо сказал он.

Я вздрогнул от удивления. Слово, которое произнёс человек, было мне незнакомо. Очевидно, оно было сказано на каком-то чужом языке. Но я почему-то понял его смысл. Возможно, просто догадался по интонации. Да и что ещё может сказать человек, который снял с головы надоевший тяжёлый шлем и глотнул свежего воздуха?

Тем временем человек снял также перчатки и бросил их вместе со шлемом внутрь аппарата. Потом вытащил что-то из кармана, наклонил голову к сложенным лодочкой рукам. На мгновение его лицо осветилось желтоватым светом. Человек закрыл от удовольствия глаза и выпустил изо рта струйку дыма. Потом наклонился к люку и крикнул, обращаясь к кому-то внутри:

— Кир! Выходи, тут норма!

И опять я понял смысл его странно звучащих слов. Это даже немного напугало меня, но я решил до поры до времени отложить размышления на столь опасную тему.

Меж тем человек в комбинезоне ухватился рукой за приваренную к борту скобу и передвинулся, сев на широкий выступ, окаймлявший нижнюю часть аппарата. Он сидел, запрокинув голову, и смотрел на звёзды. Не спеша пускал изо рта белый дым.

Теперь мне было хорошо видно его лицо. Ничего примечательного. Разве что нос немного великоват, да глаза прячутся в неглубоких ложбинках. А так — человек как человек.

Через минуту из люка показался второй. Он посмотрел на первого, покачал головой и как бы нехотя, с сомнением, снял шлем.

— Ну и откуда это у тебя? — кивнул он на облачко белого дыма.

— Да ладно тебе, Кир, — ответил первый. — Теперь не до разборок…

— Совсем плохо дело? — спросил второй. Я услышал, как дрогнул его голос.

— Хуже некуда, — усмехнулся первый. — До углей…

Они замолчали. Решив, наконец, что незнакомцы не представляют серьёзной опасности, я встал в полный рост и вышел на поляну. Под ногой хрустнула ветка. Сидящие на аппарате люди быстро повернули головы. Я заметил, как под блестящими комбинезонами напряглись их мышцы.