Снаружи в комнату проникал еще какой-то запах: что-то горело, источая острый аромат, сладкий и горький одновременно.

— Что это за противный запах? — спросила я свою аму (нянька), которая всегда ухитрялась появляться у моей постели, едва только я просыпалась. Она спала на узеньком диванчике в крохотной комнатушке по соседству с моей.

— Я уже вчера тебе объясняла, — сказала она, вытаскивая меня из постели и сажая к себе на колени. И в моем полусонном сознании с трудом всплыло воспоминание о том, что она мне говорила днем раньше.

— Мы сжигаем Пять Воплощений Зла, — сонно пробормотала я и соскользнула с ее теплых колен. Я забралась на табуреточку у окна и посмотрела вниз. Во дворе лежало зеленое кольцо, похожее на свернувшуюся змею, из хвоста которой клубами валил желтый дым. Накануне Ама показывала мне цветную шкатулочку, на которой были изображены Пять Воплощений Зла: плывущая змея, скачущий скорпион, летящая сороконожка, падающий паук и прыгающая ящерица. Укус любой из этих тварей может убить ребенка, объясняла Ама. Поверив, что мы поймали Пять Зол и сжигаем их трупы, я успокоилась. Я не знала, что зеленое кольцо было попросту смесью разных трав, дым которых отгонял комаров и мошек.

В тот день, вместо того чтобы надеть на меня полотняную кофту и просторные штаны, Ама принесла тяжелый шелковый жакет на подкладке и такие же штаны желтого цвета, обшитые с боков черными лентами.

— Сегодня никаких игр, — сказала Ама, распахивая жакет. — Мама приготовила тебе костюм тигра для праздника Луны… — Она засунула меня в штаны. — Это очень важный день, ты теперь большая девочка, так что можешь пойти на церемонию.

— А что такое церемония? — спросила я, пока Ама надевала жакет поверх хлопчатобумажного белья.

— Это когда ты все делаешь как нужно, чтобы боги тебя не наказали, — сказала Ама и застегнула пряжки в виде лягушек.

— А как они могут наказать? — не отставала я.

— Слишком много вопросов! — закричала Ама. — Тебе не надо ничего понимать. Просто делай все, как твоя мама. Зажги ароматную палочку, поклонись, принеси жертву Луне. Не позорь меня, Иннин.

Я с неудовольствием наклонила голову и стала разглядывать черные узоры на рукавах: крошечные вышитые пионы, вырастающие из расшитых золотой нитью завитков. Я вспомнила, что видела, как мама втыкала серебряную иголочку в шитье и вытаскивала ее и как —под ее ловкими руками на одежде расцветали цветы, листья и виноградные лозы.

Потом во дворе послышались голоса. Я привстала на цыпочки, чтобы увидеть со своей табуретки, кто это говорит. Кто-то жаловался на жару: «…посмотри на мои руки, они сейчас расплавятся». На праздник Луны приехало с севера много родственников, и они собирались прогостить у нас неделю.

Ама начала расчесывать мои волосы широким гребнем, но как только гребень доходил до спутанной пряди, я делала вид, что вот-вот свалюсь с табуретки.

— Стой спокойно, Иннин! — покрикивала Ама. Она всегда сердилась, когда я хихикала и вертелась. Потом она натянула во всю длину расчесанные волосы, как вожжи, и, пока я не успела свалиться с табуретки, заплела их в косу над ухом, вплетя в нее пять разноцветных шелковых лент, скрутила косу в тугой шар, потом расправила и подровняла свободные концы лент, чтобы получилась аккуратная кисточка.

Ама повернула меня кругом, чтобы осмотреть свою работу. Я поджаривалась в своем жакете на подкладке и в штанах, явно рассчитанных на более прохладный день. Кожа у меня на голове горела от Аминых стараний. Что же это за день такой, чтобы принимать из-за него столько мучений?

— Прекрасно, — произнесла Ама, не обращая внимания на хмурое выражение моего лица.

— А кто сегодня приезжает? — спросила я.

—Дацзя — вся семья, — радостно сказала она. — Мы все отправляемся на озеро Тай. Наша семья взяла в аренду лодку со знаменитым поваром. И сегодня во время церемонии ты увидишь Госпожу Луну.

— Госпожу Луну! Госпожу Луну! — закричала я, подпрыгивая в полном восторге. Понаслаждавшись приятным звуком своего голоса, произносящего новые слова, я дернула Аму за рукав и спросила: — А кто такая Госпожа Луна?

— Чаннэ. Она живет на Луне, и сегодня единственный день, когда с ней можно увидеться и она исполнит твое заветное желание.

— А что такое заветное желание?

— Это то, чего ты хочешь, но о чем нельзя попросить, — сказала Ама.

— А почему я не могу попросить?

— Потому что… потому что, если ты просишь о чем-то… это уже эгоизм, — сказала Ама. — Разве я тебя не учила, что нехорошо думать только о себе? Девочка должна не говорить, а слушать.

— Тогда как же Госпожа Луна узнает мое желание?

— Ай! Ты слишком много хочешь знать! Ее можно попросить, потому что она — не обычный человек.

Удовлетворившись таким ответом, я немедленно заявила:

— Тогда я скажу ей, что не хочу больше носить эту одежду.

— Ах! Разве я только что не объяснила тебе? — сказала Ама. — Сейчас, когда ты проговорилась, это уже не заветное желание.

Во время завтрака казалось, что никто не спешит на озеро. То один, то другой брал со стола что-нибудь еще. И после завтрака все продолжали разговаривать о разных пустяках. С каждой минутой я все больше тревожилась и чувствовала себя все несчастнее.

— «…Осенняя луна теплеет. Чу! Возвращаются тени гусей». — Пападекла-мировал длиннее стихотворение, которое он разобрал в древней надписи на камне. — Третье слово в следующей строфе, — объяснял он, — стерлось с плиты, его значение веками смывали дожди, и оно было уже почти утрачено для потомков.

— Да, но по счастью, — вмешался мой дядя, и в глазах у него сверкнули веселые огоньки, — ты у нас тонкий знаток древней истории и литературы. Я думаю, ты смог разрешить эту загадку.

— «Мгла зацветает сиянием. Чу!..» — ответил отец следующей строфой. Мама рассказывала тете и старушкам, как надо смешивать различные травы и насекомых, чтобы приготовить бальзам.

— Тереть надо здесь, между этими двумя точками. Втирайте энергично, пока кожу не начнет жечь, тогда вся боль сгорит.

— Да как же можно тереть опухшую ногу? — возразила одна старушка. — И внутри, и снаружи будет болеть. Все такое чувствительное — дотронуться нельзя!

— Это жжение, — усомнилась другая старенькая тетушка, — может спалить все мышцы.

— От него будут слезиться глаза! — воскликнула моя двоюродная бабушка.

Я только вздыхала, когда они начинали новую тему. Наконец Ама обратила на меня внимание и дала мне пряник в виде лунного зайца. Она сказала, что я могу пойти во двор и поделить его с двумя своими сестрами, Номером Два и Номером Три.

Когда держишь в руке лунный пряник, забыть о лодке очень легко. Мы втроем быстренько вышли из комнаты и, едва миновав лунные ворота, ведущие во внутренний двор, с криком бросились наперегонки к каменной скамье. Я была самой старшей и заняла самое лучшее место в тени, где камень был прохладнее. Сестры уселись на солнце. Я отломила каждой из них по уху от зайца. Уши были просто из теста, без сладкой начинки из яичного желтка, но сестры были слишком малы, чтобы разбираться в таких вещах.

— Сестра любит меня больше, — сказала Номер Два Номеру Три.

— Меня больше, — сказала Номер Три Номеру Два.

— Не спорьте, — сказала я им обеим. Я грызла туловище зайца, проводя языком по губам, чтобы слизать прилипшую к ним сладкую соевую пасту.

Мы смахнули друг с друга последние крошки, и когда эта забава закончилась, воцарилась тишина. Но мне не сиделось на месте: заметив невдалеке воздушного змея с большим туловищем из гофрированной бумаги и прозрачными крыльями, я сорвалась со скамейки и побежала, чтобы схватить его, а сестры вприпрыжку помчались за мной, стараясь дотронуться до змея, пока он не улетел.

— Иннин! — услышала я голос Амы, и Номер Два с Номером Три убежали. Ама стояла во дворе, а моя мама и остальные женщины уже выходили из лунных ворот. Ама подскочила ко мне и наклонилась, чтобы расправить мой желтый жакет.

— Сюнь ифу! Твой новый костюм! Весь измялся! — в отчаянии закричала она.