— Дай мне руку!

Это оказалось чертовски нелегко: ремень автомата елозил по выступу, на котором держался, норовя соскользнуть. Малейшая потеря равновесия и я улечу вниз. Но честно говоря, всё это пришло в голову значительно позже, а сейчас я просто ухватил протянутую мне ледяную ладонь. На мгновение мы обрели шаткое равновесие, и я сумел осмотреться. Оказалось, дыр, подобных нашей, здесь превеликое множество. Отверстия покрывали стены пещеры, превращая её в извращённую пародию на голландский сыр. Сотни (а может и тысячи) нор, извергающих воду, образовывали водопад, перед которым отдыхает даже Ниагара. Здесь всё было намного круче, начиная от количества падающей жидкости и кончая высотой самого водопада. Во всяком случае, дно я так и не разглядел. Вода рушилась в этот бездонный колодец и лишь издалека, с расстояния в десятки километров, доносился отдалённый гул. Свет, падающий сверху, рассеивался в плотной пелене из брызг, образуя множество извивающихся радуг. Вероятно, очень красивое зрелище, просто я был не в том настроении, дабы любоваться местными достопримечательностями.

Вобла попыталась ухватиться свободной рукой за камни, но её пальцы тотчас соскользнули. Тело женщины дёрнулось, и я ощутил, как холодная ладонь, мало-помалу выскальзывает из моей. Кроме того, я очень сильно замёрз, ощущая себя скрюченной сосулькой. Как мне, так и Вобле (судя по выражению на её лице) всё было абсолютно ясно. Женщина была обречена уйти с потоком воды и разбиться о невидимое дно. Это — если выражаться высоким штилем. А говоря проще, Вобле приходил конец и ни я, ни она ничего изменить не могли. Единственное, чем я мог ей реально помочь, так это — составить компанию в падении. Если вчера была брачная ночь, то сегодня пришло время для свадебного путешествия. Какова ночь, такое и путешествие.

— Держись, — просипел я, больше всего на свете желая, чтобы она отпустила мою окоченевшую руку.

То ли по моему лицу хорошо читалась эта мысль, то ли женщина просто не любила попутчиков, не знаю.

— Да пошёл ты, — сказала она и начала медленно разжимать пальцы, освобождая мою ладонь, — Зверю привет передай.

Я ещё видел перекошенную ухмылку на посиневшем лице Воблы, а её тело уже соскользнуло с обрыва и подобно огромной рыбине, исчезло в брызгах воды.

Я закричал.

Не знаю, почему во мне родился этот вопль, затерявшийся среди оглушительного грохота, но я продолжал истошно вопить, до тех пор, пока и мой голос не предал меня, сменившись жалким сипом. Силы разом покинули тело, и я безвольно повис на автоматном ремне, болтаясь в ледяных струях подобно какой-то ничтожной щепке. Если бы я сохранил хоть каплю энергии, то несомненно сам бы отцепил эту последнюю нить, которая удерживала от окончательного беспамятства, способного потушить адское пламя в моей несчастной башке.

Спустя бесконечность пребывания в рёве ледяной реки, я мало-помалу взял себя в руки и занялся спасением собственной задницы. Здравый смысл ехидно подсказывал: этим следовало заняться намного раньше. По крайней мере тогда, когда тело ещё не закоченело до состояния снеговика, карабкающегося по скользкому канату. Нетрудно догадаться, насколько малопродуктивным может быть подобное занятие. Но я не и не думал об этом. Сознание словно отключилось, пока я скользил по мокрым булыжникам, ломая изрядно отросшие ногти и срывая клочья, потерявшей чувствительность кожи. В голове билась одна единственная мысль: «Боже, за что мне это всё?!». Ни о чём другом я просто не мог думать.

Как я оказался на сухой площадке, нависавшей над стеной, изрытой водяными дырами, просто не помню. Этот путь начисто выпал из памяти, словно я проделал его вдребезги пьяным. Подложив под голову что-то невероятно мягкое, я лежал, смотрел в потолок и наслаждался блаженным покоем. Неужели люди могут ещё чего-то хотеть от жизни? Ерунда! Счастье — это лежать в сухом тёплом месте, где нет холодной воды, стремящейся смыть тебя в пропасть. Кажется, я плакал. То ли от удовольствия, то ли от боли, то ли оплакивал погибшую Воблу — не знаю, но щёки были мокрыми. Впрочем, я был мокр с ног до головы. Все слёзы мира, исторгаемые этим водопадом, промочили меня насквозь.

Мало-помалу чувствительность возвратилась и вместе с ней, пришёл жуткий озноб, скрутивший меня так, словно я получил разряд электрического тока. Я перевернулся на бок, свернувшись в три погибели. Тотчас же выяснилось: мягкий предмет, на котором я лежал — это всё тот же злосчастный автомат, спасший не так давно мою шкуру.

Дрожь продолжалась долго. Очень долго. Надо было снять мокрую одежду и дать ей быстрее высохнуть, но я не мог развернуться и сдёрнуть этот влажный саван, продолжая кутаться в него. Поскуливая и постанывая я лежал на камнях, разглядывая сморщенный мешок (твою мать, оказывается я и его с собой притащил!) до тех пор, пока не согрелся. Стоило телу ощутить возвращение тепла, и я немедленно отключился.

В этот раз призраки не являлись, пришло чёрное беспамятство, словно меня накрыли непроницаемым покрывалом. Это было пространство, лишённое всяческих признаков времени, и я потерялся в нём без остатка, растеряв собственную личность, надобность в которой отпала начисто.

Очнулся я через неизвестный промежуток времени, в том же самом тёплом месте, озарённом зеленоватым светом. Одежда оказалась абсолютно сухой, абсолютно чистой и абсолютно мятой. То же самое я мог сказать и про себя. Как ни странно, но продолжительное купание в ледяном джакузи, не принесло никакого ощутимого вреда поэтому чувствовал себя я вполне сносно, за исключением проблемы с желудком. Жрать хотелось просто до тошноты. В слабой надежде на то, что спасённый мною рюкзак окажется принадлежащим Вобле, я полез в него и обнаружил в нём всё те же, дико полезные и столь же дико несъедобные вещи. На крушение надежд живот отреагировал протяжным тоскливым бурчанием, напоминающим стон. Я опять оказался один и без еды.

Делать было нечего. Я в последний (сотый) раз изучил содержимое мешка, уныло размышляя, не являются ли цилиндры с кольцами термосами особо хитрой конструкции. Впрочем, дёрнуть за колечко я так и не решился. Забросив рюкзак за плечо, я подхватил автомат, покрытый тонким слоем красноватой пыли и выступил в поход. Грохот проклятого водопада, пожравшего Воблу, мало-помалу оставался позади. Впереди же лежал длинный, как и все предыдущие, извилистый, не меньше всех предыдущих, тускло озарённый зеленоватым светом, тоннель. Сапоги, похрустывая, на щиколотку уходили в мелкий гравий, усыпавший пол, а на стенах посвёркивали изумрудные кристаллы, в которых отражалась моя перевёрнутая и искажённая фигура. Тысячи сгорбленных, под своей ношей, страдающих от голода, путешественников, перебирая вздёрнутыми к потолку ногами, неторопливо брели вперёд.

В башке лениво перемещались всевозможные левые мысли, не имеющие ни малейшей связи с окружающей действительностью. Я размышлял над тем, как поступлю со своими баксами, когда вернусь домой и отдадут ли мне оставшийся гонорар, конечно, если ещё будет кому его отдавать. И ещё вопрос, как потратить тысячу вечнозелёных втайне от жены? Отправить её в какое-нибудь турне, а самому уйти в загул? Жалко, получив такую некислую, для меня, сумму, спустить её на баб и кабаки. Ещё и до цугундера доведут…Дурное дело, конечно, нехитрое.

Передо мной, совершенно неожиданно, оказалась глухая стена и я едва не протаранил лбом своё перевёрнутое отражение, корчившее мне предостерегающие гримасы. Судя по корчам физиономии, человек действительно произошёл от обезьяны. Я порыскал взглядом по сторонам в поисках поворота и обнаружил, что занятый решением животрепещущих проблем, пропустил его десяток метров тому назад. Поворот, хм. Дыра у самого пола, из которой несло отвратным запахом тления и ещё какой-то мерзости, напоминающей аммиак. Потянув носом зловоние, волнами выкатывающееся из провала, я в замешательстве остановился, не решаясь войти в вонючий мрак. Смрад напомнил мне незабвенное творение Дж. Р. Р. Т. с его чудовищной Шелоб. А у меня, в отличие от мохноногих хоботов, не было никаких источников света.