– Я не знаю, как их приканчивали герои, – сумрачно сказал Рэн, отвернувшись. – Может, и мгновенно. Им можно. А нам… Прадед рассказывал – если простые жители как-то подстерегали... Единственным способом не погибнуть самим, когда возникает эта чертова поляна – смертельно ранить колдуна и уйти подальше. Через пару дней возвращались, забирали тело. Обычно сжигали.

– Оставить на смерть?! Вот так?!

– Нэк! Он – враг! Ты бы видела, что они делали с деревнями, с жителями! Наш городок пощадили, потому что он был вроде базы для Ворона! И то... жители до сих пор от магов шарахаются, от всех!

– От всех?!

Я помотала головой. Голос черноволосого Зелля, светящееся в темноте окно, притаившиеся под окном шпионы-самоучки. И смысл слов, доходящий до меня только сейчас.

«Скандал! Угроза! Все маги королевства под подозрением! Все свидетельства старательно подчистили, языками углы вылизали. Не приведи боги лишиться людей с даром. Хотя и дар тот — что собачий хвост, ан последний, другого нет, вот и носятся с ним, как с тухлым яйцом.»

А если бы этого не сделали, не подчистили следы? То народ бы восстал, наверное. И каждого мага... Нори, Вилли, меня...

Каждого мага — вот так?!

Беззаботный весенний лес, птицы, белки, пригревающее солнышко... темная кровь на темном пепелище.

Рэн медленно убрал ладонь с моего плеча. Некоторое время мы молчали.

– Прости, – рыжий поднял глаза и посмотрел мне прямо в лицо. – Это правда. Я знаю, что не все маги плохие. Но я – не маг. И простые люди, которые пытались защитить свои дома и семьи, тоже не были магами. Они просто делали, что могли. Как могли.

– Почему ты раньше не сказал? – устало спросила я. – Ты же знал про места силы, выходит. Как они появляются.

– А что бы это изменило? Тебе бы только хуже стало.

Действительно, ничего. Я глубоко вздохнула. Сжала кулаки.

И – решительно шагнула на обугленную полянку. Ноги, спасибо им, не подогнулись. Вокруг ступней взвились облачка золы. Рэн меня не остановил. И теневые чудовища не появились. Вообще никто не появился. А пепел был действительно горячий – я почувствовала это, когда опустилась на колени перед раненым. Он, видимо, услышал — застонал, приподнял голову. Лицо его было почти чистым, только в грязных потеках пепла, и вовсе не старым. Лет двадцать пять, от силы. Русые короткие волосы слиплись от пота и крови, на губах тоже кровь. В глазах усталость и страх. Что ему сказать? Надо ли вообще что-то говорить? Действительно ли приспешники Ворона заслуживают только смерти?

– Ты. Маг, — голос раненого был хриплым, сорванным. А неожиданная улыбка — жуткой из-за кровавых пузырей, и одновременно печальной. Как будто «маг» означало нечто совсем другое.

Я неуверенно кивнула. Протянула руку к окровавленному плащу, но так и не решилась его коснуться. Как ободряют умирающих?

– Возьми. Силу.

Кажется, больше чем одно слово за раз ему было трудно говорить. В груди у него что-то сипело и клокотало.

– Возьми. Мы совершили. Глупость. Не. Поняли вовремя. Лучше... – он прикрыл глаза на момент и снова их открыл, – Лучше ты. Чем он.

– Кто – он?

– Поймешь. Потом. Война. Нет других магов... Некому взять. Поймут потом. Поздно. Будет. Ничего. Не останется. Уже. Не остается.

– Н-но я...

— Ты. Да. Такие. Как ты.

Какие — «такие», что это все значит?

Я сглотнула горький, тяжелый ком в горле. Дотянулась-таки до его плаща — почувствовала алую влагу на кончиках пальцев. Потом мое запястье обхватила чужая рука — цепко, неожиданно сильно для умирающего. Мелькнула отстраненная мысль: бестолочь ты, Нэк, как есть бестолочь, сейчас с тобой будет то же, что и с Вилли, но никакой Лиарры рядом не случится, не спасет и не поможет. Потом я еще успела удивиться — ничего не происходило, только слышались всхрипы и побулькивания изо рта чужака. Все слабее и слабее слышались.

А потом я словно воспарила над поляной. Увидела обугленный неровный круг глазами самого леса: нечто странное, чужеродное и страшное, то, что лес пытался вытолкнуть из себя и не мог. Магия Хаоса не нуждалась в рунах, словах и травах, ее породил человеческий разум, создав невозможное, невиданное сплетение заклятий, сил и стихий. Разум Ворона. Опасного врага, бессердечного завоевателя, «буки», пугающего детей в сказках. Гениальнейшего мага, которого когда-либо рождала наша земля. Последнего настоящего мага.

То, что сейчас я чувствовала, не было моим — как и та боль, тот ужас, испытанный десять минут назад. Чужое знание вливалось в меня, словно вода из водопада в чашку: хлестало через край, дай Рея запомнить хоть что-то, понять, удержать... Умирающий на поляне приспешник Ворона знал: наш мир теряет магию. Рано или поздно потеряет совсем. То, что древний волшебник сотворил бы щелчком пальцев, мы не сделаем и за час, всей Мастерской. Все наши руны, начертания, схемы, рисунки, слова — лишь костыли для калеки. Для одноногого калеки, у которого всего истинного дара — одна интуиция, внутреннее чутье, за которое и берут в Мастерскую, а потом благополучно о нем забывают. Крохотная искорка дара. По сравнению с истинным пламенем магов прошлого. И костыли.

Которые рано или поздно подломятся.

Ворон был не первым, кто понимал это. Не первым, кто попытался что-то сделать. Но первым, кто преуспел — создав свою магию, магию, которая жила, паразитируя на нашем мире, высасывая из него все соки, как хищная лиана. Хаос брал свою мощь в живых существах — от травинки и комара до маммута. И в людских телах. Ворон умел извлекать его из людей. Как больной зуб… нет, как здоровый… нет, как сердце. Потому что для успешного «извлечения» необходима была смерть мага.

Поэтому его приспешники гибли десятками, посланные на нелепые задания, глупые самоубийственные эскапады – чтобы Ворон мог потом прийти и собрать свое. С выжженных полянок, кружащегося пепла, нелепых существ-стражей – глупого прикрытия для настоящей силы. Посеешь зерно – пожнешь урожай. Кажется, это было тем, что понял маг, лежавший возле меня, понял слишком поздно, чтобы спастись.

Парение над поляной окончилось резко — словно сама земля бросилась мне в лицо, шмякнувшись о него что есть силы. Стало темно. Потом чуть просветлело. Потом опять потемнело — изрядно помутившимся зрением я различила две головы, одну рыжую, другую каштановую, склонившиеся надо мной. Мне потребовалось недюжинное усилие, чтобы вспомнить: это Рэн и Милена, все в порядке, я жива, Ворона рядом нет.

Сесть удалось с третьей попытки. В глазах все плыло, руки-ноги были ватными. Я жива... А он?

Уловив мой взгляд и попытку рвануться в сторону раненого, Рэн отрицательно покачал головой. Ох. Уцепившись за рыжего, я смогла-таки подняться, старательно не глядя на кучу окровавленных тряпок, еще недавно бывшую человеком. Новых сил внутри не ощущалось. Никакого «мои способности взлетели до небес» тем более. Знание пришло и ушло, оставив тягостный металлический привкус во рту и дикую усталость.

— Не боишься, что я превращусь в злобного врага и наколдую какую-нибудь гадость? — вяло поинтересовалась я, все еще держась за Рэна.

— Ужасно боюсь. И думаю, не треснуть ли тебя по голове заранее.

— Только не по голове, она и так болит!

— Могу скрутить и к дереву привязать.

— У нас веревки нет.

— Ну и чего ты тогда хочешь? — деланно возмутился Рэн. — То ей не так, это ей не эдак... Вот вообще не буду с тобой драться, тогда попляшешь!

— Пфф. Слабак.

– Сама дура, – хмыкнул Рэн. – Я, по-твоему, всех магов ненавижу? И тебя мечтаю прихлопнуть?

– Ну, не прихлопнуть... Но не любишь ведь.

– Говорю же – дура. – рыжий отвернулся и, увязая по щиколотку в пепле, пошел прочь. – Не бывает плохой магии. Бывают плохие руки, в которые эта магия попадает. А ты – это ты. Что бы ни случилось.

Некоторое время я переваривала эту новость (Рэн дошагал до края полянки и начал поправлять Миленину упряжь – которая, на мой взгляд, ни в каких дополнительных действиях не нуждалась). Потом потерла сбитую коленку и побежала следом.