Четыре кирпичных этажа на северной стороне Леонард-стрит (если мой внутренний компас меня не обманывает) между церковью и капеллой, удачно расположенных среди богатых особняков и очагов культуры. Благодаря выгодному расположению Киприан-хаус и прочие публичные дома Пятого района резко контрастировали с жуткими клоаками на Файв-Пойнтс или Бауэри.

В самом деле, дом Герцогини отличался порядком и приватной атмосферой. Попасть туда можно было только по предварительной договоренности. Секрет его обитательниц, разумеется, никому не разглашался. Но все знали, что женщины из Киприан-хауса ухоженны, счастливы и принадлежат к «шлюхам высшего пошиба», как кто-то однажды при мне выразился. А Герцогиня (никто не звал ее Линор, хотя многим она была знакома по прежним дням, проведенным в том же районе, но в других местах), она заработала себе репутацию, как нельзя лучше способствующую процветанию женщины данной профессии. Ее знали, уважали, в ней нуждались, перед ней трепетали… Да, ее боялись. Однажды, когда Линор была совсем молода, какой-то клиент позволил себе грубость, и в ответ она угостила его виски из фляжки, которую постоянно держала под рукой; отхлебнув, он с ужасом убедился, что спиртное смешано с серной кислотой, и тут же получил дополнительную порцию – в глаза. И все же этот человек (он едва не ослеп, но обратиться к закону не решился) взмолился о прощении, более того – о новой встрече. Линор согласилась, но за тройную плату.

К своему дому на Леонард-стрит Герцогиня добавила впоследствии соседнюю недвижимость, расположенную восточнее и имевшую с ним общую стену. Эти два особняка, зеркально симметричные в плане, каждый с участком, простиравшимся на шестьдесят футов к северу (ко времени моего появления они превратились в сад с беседками и греческими статуями), Герцогиня соединила в один; этим объяснялись необычная величина вестибюля и наличие двух лестниц. Стены были сломаны, комнаты объединены. Но самое интересное заключалось в том, что Герцогиня спроектировала систему коридоров, лабиринт с деревянной обшивкой, который, по-видимому, сводил на нет первоначальный архитектурный замысел. То есть вдоль анфилад верхних этажей были устроены коридоры, дававшие доступ во все помещения, но из них не видимые. Из этих коридоров Герцогиня наблюдала за тем, что делалось в доме, поскольку в каждой комнате имелся искусно замаскированный глазок. Расположение этих так называемых «масок» было известно всем обитательницам, однако ни один кавалер, посещавший дом, ни о чем не догадывался.

Именно в этой наблюдательной зоне (узких и неизбежно темных, однако превосходно отделанных коридорах) должно было начаться в тот вечер мое обучение; около этих тайных глазков мы с Адалин в конце концов остановились.

Всем клиентам было сообщено назначенное время; за четверть часа до семи – а потом до девяти – у наших дверей теснились всевозможные наемные экипажи; прочие прибывали, как им было удобно. Двери клиентам отворяла Сара и принимала у них шляпы, трости и прочее. В большом фойе стоял на часах Эли; он же отводил мужчин направо или налево, в фиолетовую или красную гостиную. В назначенной на этот вечер гостиной (чаще это была фиолетовая) сидела Герцогиня, принимая от посетителей дань почтения.

Новички – те, кто приходил в первый раз, а также приезжие, призванные бизнесменами, у которых имелись с Герцогиней «деловые контакты», – обычно приносили подарки. Их Герцогиня передаривала кому ни попадя. В вечер моего прибытия мы с Адалин, перед тем как заняться учебой у «масок», прислуживали в гостиной Герцогине. До этого мы помогли Саре прибраться в доме и девушкам – прибрать себя. Затем мы сели рядом с Герцогиней на тот самый диван, где я давеча потеряла сознание.

Первыми явились братья из Огайо. В качестве дани они приволокли два рулона шелка – цвета баклажана и золотого. С безразличием, заставившим меня улыбнуться, Герцогиня нетерпеливо отмахнулась. Потом она пригласила братьев угоститься напитками из бара, где были выстроены по росту хрустальные бокалы и графины.

Покончив с братьями, Герцогиня обратилась ко мне:

– Выбирай.

– Я… я не могу, – выдавила я из себя.

– Да не братьев. – Чтобы скрыть улыбку, Герцогиня раскрыла веер из брюссельских кружев с перламутровыми пластинками. – Шелка, сестра. Выбирай один из рулонов. В двух кварталах отсюда работает портниха, которая сделает тебе… comment dit-on? Une robe resplendissante[95] .

Я перевела дыхание, потом почувствовала себя польщенной, и все же оставались сомнения в том, что я способна выглядеть блестяще, в какой цвет или фасон меня ни одень. Однако я выбрала золотой шелк и поблагодарила Герцогиню. Адалин, как я заметила, ждала, что ей подарят шелк цвета баклажана, но не дождалась.

Следующим прибыл Бертис, поклонник Лил Осы, – хлопотливый и кругленький, похожий на пчелу. Он был рыжеволосый и пухлый, этот Бертис, и направился он первым делом не к Герцогине, а к братьям, которые шептались в уголке. (Я разглядела, что их смущает серия гравюр с изображением Кимона и Перы: Кимон – старик-грек, заключенный в темницу, Пера – его дочь, которая пробиралась туда и кормила его собственным молоком, чтобы он не умер от голода. Сомневаюсь, чтобы они раскусили эти живописные метафоры, и все же цель была достигнута – мир здешних женщин вселил в братьев робость.)

Бертис не принес подарка, чему я удивилась.

– Бертис, дорогой мальчик, – приветствовала его Герцогиня. – Вы вновь явились как поклонник к нашей крошке Лил Осе?

– Я… да, – пропыхтел наконец Бертис. – Да, пожалуй.

Он стоял, глядя сверху вниз на Герцогиню, которая оставалась пока в парадном туалете. Ткань на передке его штанов натянулась, как кожа на барабане… Признаюсь, я подумала тогда о Лил Осе, о том, как ей укротить этого парнишку и его зверя, и еще о том, позволят ли мне посмотреть.

Эли встал рядом с Бертисом, и тот сделался совсем квадратным – квадратная челюсть, квадратные плечи, квадратные кулаки, висящие по бокам. Одет он был нынче полностью в черный камлот: панталоны и жилет поверх белой блузы, отчего еще больше бросались в глаза пиратские рукава.