С той лишь разницей, что вместо стульев использовались глубокие кресла — почти что троны, с такими же ремнями для запястий, лодыжек, шей и талий. Каждое кресло имело нумерацию — первое стояло посередине, остальные — вокруг по часовой стрелке.

В центр усадили Еву, предварительно раздев донага, второе занял Дубравин, третье — Крузе, четвертое — девчонка, пятое — толстяк. По кивку Буяна пятеро престарелых чародеев выстроились вдоль стен и взялись за рычаги, замаскированные под стойки для факелов. Ректор же накинул капюшон и взял со стола здоровенную книгу в стальной окантовке и переплете, показавшемся мне сделанным из человеческой кожи.

— Сии храбрые мужи и девы да успокоят необузданные стихии так же, как плотины превращают быстрые реки в тихие омуты, — нараспев забасил старик. — Их души станут вратами, сквозь которые пройдут лишь нужные нам силы. Их дар станет руслом, что направит усмиренную энергию в нужном нам направлении. Их воля станет ситом, что отсеет все злое и опасное. Они готовились к этому всю свою жизнь, пусть далеко не все подозревали об этом. Пусть боги примут их страдания и воздадут за жертву достойную плату. Да снизойдет на них благодать самих богов!

Колдуны по отмашке разом потянули за рычаги, и в головы будущих студентов ударила исконная нефильтрованная магия: все пять стихий за исключением одного — Света. Похоже, то ли в Воробьиную ночь эта волшба полностью исчезала, о чем намекал черный как деготь горизонт, то ли для темного ритуала в ней не было нужды.

Да и по самим «проводам» слетали молнии, в которых крайне сложно распознать какую-то одну магию. В них точно золотые жилы в тросах переплетались красные, голубые, фиолетовые, белесые и серые разряды. Все это летело пленникам в головы, и тех трясло, как от мощных ударов тока.

После «фильтрации» от разнобойного колдовства оставалась конкретная стихия, которая и уходила в пол через притороченные к спинкам громоотводы. И судя по закатившимся глазам и хлещущей из ртов и ноздрей крови, вряд ли пленникам уготована долгая и счастливая жизнь. Скорее всего, молодежь падет жертвой безумных планов не менее безумных стариков, которые все еще мечтали как следует тряхнуть своей стариной.

— Здесь мы закончили, — Буян сунул книгу под мышку. — Теперь займемся этими.

Нас грубо схватили за руки и потащили к лифту.

— Как вы могли? — в слезах спросила одна из пленниц. — Почему вы это делаете?

— Потому, что мы отдали все на той войне, — грубо бросил ректор. — А потом царь просто взял и заключил мир, наплевав в души нам и на память наших павших братьев. Никто из нас не хотел сдаваться. Никто не хотел якшаться с нечистью, как с равными. Но ничего — теперь мы все исправим. Очень скоро справедливость восторжествует, и наступит единственно возможный мир — мир без поганых нелюдей!

Стражник, что держал полудницу, так вдохновился пламенной речью, что со всей дури ударил Яру кулаком в живот. Девушка шумно выдохнула и согнулась в три погибели, а когда я рванулся на выручку, то накостыляли уже мне — благо размер платформы позволял свободно размахивать руками.

— Ублюдок… — прошипел я. — Ты и отца моего сгубил, тварь?

— Разумеется. И как оказалось, не зря, — Буян кивнул на блондинку. — Что Сергей, что твой дед были слишком добры к этой мерзости. Но время любителей выродков подходит к концу. Скоро вас всех заклеймят содомитами, извращенцами и посадят на колья. А за одно только доброе слово в адрес нечисти мы будем сжигать живьем.

Я промолчал — спорить с фанатиком не только бессмысленно, но и контрпродуктивно.

Лифт тем временем остановился, и нас повели по длинному извилистому коридору с толстенными двустворчатыми дверями через каждые двадцать шагов. Ректор открывал их то ответами на мудреные загадки, то шепотом неведомых заклятий, то собственной кровью — одним словом, свой главный секрет подонок спрятал с предельной надежностью.

Последние врата так и вовсе напоминали многотонный люк из банковского хранилища. Когда и он откатился вбок, мы увидели просторное помещение с куполовидным сводом, сплошь усеянным теми же розоватыми кристаллами, что и пещера Старого Китежа.

Посреди комнаты на невысоком столбе лежало колесо, к которому словно сушеную бабочку приколотили изуродованные фрагменты тела. Да не абы как, а таким образом, чтобы соприкоснулись все срезы, а куски сложились в единый паззл.

За сто лет заточения Кощей превратился в сушеную мумию — мышцы истончали, кожа стала что пергамент, а голова с раззявленным ртом мало отличалась от голого черепа. Отличительной чертой оставались лишь волосы — длинные и молочно-белые, в которых, казалось, все еще теплится жизнь и относительно здоровый блеск.

Краем глаза я заметил, как Яра непроизвольно свела кулаки и прижала их к животу, а губы скривились в болезненной гримасе. Очевидно, полуднице было больно видеть бывшего воеводу в таком состоянии. А может, их отношения вышли далеко за уставные рамки «командир — подчиненная». И кто знает, вдруг колдун-библиотекарь из ее рассказа вовсе не такой старый, каким она его описала.

С потолка над колесом нависала сложная система из медных кубов, насосов, раструбов, шлангов, колб и змеевиков. И как я ни напрягал воображение, так и не смог даже приблизительно представить, что это за машина и для чего она нужна.

Вокруг останков на концах начерченного кровью пентакля стояли золотые саркофаги, сильно напоминающие знаменитых железных дев, к которым и подключались провода от трясущихся в шпиле отличников. Пока что контакты разомкнули рычагами, но я ничуть не сомневался, что очень скоро окажусь внутри этого гроба с гвоздями и приму непосредственное участие в обряде.

Заговорщики меж тем заняли свои места. Пятеро — у рычагов, двое — у хитрого пульта от подвесной машины, еще пятеро — позади саркофагов, видимо, для подстраховки. Поначалу все шло тихо, но как только юных колдунов потащили к «девам», тут-то в подвале начался сущий кошмар.

Одни плакали, другие падали на пол и сучили ногами, третьи проклинали мучителей и грозили им карой от влиятельных родителей. И только самая здравомыслящая леди делала то, что действительно могло хоть как-то помочь в сложившейся ситуации — а именно, молилась Перуну.

— Будет больно, — шепнула Ярослава, прежде чем пришли за мной. — Мужайся.

А что еще делать, подумал я. Только это и остается.

Меня затолкали в «деву» и захлопнули крышку. В тот же миг под кожу вонзились сотни, если не тысячи гибких как струны игл, что вкупе с давлением на грудь, неподвижностью и замкнутым пространством создало воистину феерический коктейль из колотых ран, удушья и клаустрофобии.

Отовсюду доносились стоны и плач, разбавляемым монотонным шепотом заклинаний. Буян вновь вооружился книгой и встал напротив Кощея, после чего произнес с торжественной усмешкой:

— Вот мы и встретились, старый враг. Да, ты не отнял мою жизнь напрямую, как у множества моих побратимов. Но ты лишил ее всяческого смысла, когда мне пришлось взять вместо палицы перо, а вместо щита — кипу бумажек от этих чертовых школяров!

Бородач перевел дух и продолжил:

— Весь мой род вышел из борьбы с нечистью. Я — потомок былинного богатыря, что рубил змею голову, а не налаживал с ним торговые связи. Все мои предки росли и закалялись в боях с выродками, поганью и нелюдью, и я не собираюсь нарушать этот славный обычай. Но истинный богатырь куется лишь в войне, и я неминуемо ее начну. Ты снова поведешь черную рать, а я возглавлю белое воинство. И мы сойдемся на берегу Смородины за Калиновым мостом, ибо так повелось испокон веков. Наш мир вырос из войны, наше соседство рождалось в боях — так было и так будет вовеки веков.

Я попытался дернуться, но лишь усилил мучения. Выбраться из клетки невозможно, Яра не в силах что-либо сделать, и вся надежда — на новых друзей. Хотелось бы верить, что я не зря бегал с… шеей в мыле и решал чужие проблемы, иначе все канет в чертову бездну. Да, от добра добра не ищут, но сейчас все же хотелось бы немного участия в ответ.