– Бывает, вижу, – не стал спорить Духарев. – Редко.

   – Скажи мне, воевода, наследует ли мне Тотош?

   – Не знаю, – Сергей покачал головой. – Мой дар мне не подвластен.

   Такшонь встал, обошел свой трон и снял со стены распятие.

   – Тогда поклянись, что сделаешь все, чтобы отвести беду от моего сына! – потребовал дьюла, протягивая изукрашенное самоцветами распятие Духареву. – Поклянись!

   Сергей поглядел на католический крест, покачал головой.

   – Я православный, – сказал он, доставая из-за пазухи свой собственный маленький крестик. – Клянусь, что сделаю все возможное, чтобы уберечь твоего сына от беды! – Сергей коснулся креста губами и бережно спрятал его обратно.

   Восемь лет назад Духарев тоже клялся и целовал крест. Такшонь знает, что Сергей сдержит слово. Кроме того, дьюла Сергею обязан. Не только за Тотоша, но и за дочь.

   – Я бы сделал это и без клятв, дьюла, – сказал Духарев. – Мне нравится твой сын.

   – Я рад этому, воевода! – взгляд угорского князя потеплел. – Твой сын мне тоже по нраву. Ипотому еще один совет: когда поедешь к булгарам, не говори о том, что его мать – булгарка.

   Духарев пристально посмотрел на дьюлу: что ты такое узнал, старик?

   – Что… – начал он.

   И умолк. Потому что увидел над мадьярским князем ту же черную тень, что видел когда-то над киевским князем Игорем.

   Время дьюлы Такшоня прошло. Но это еще не значит, что княжич погибнет в походе Святослава.

   «По крайней мере я постараюсь, чтобы этого не случилось, – подумал Духарев. – И передам Святославу просьбу старика».

   О том, почему следует скрыть, что Артем – наполовину булгарин, Сергей так и не спросил.

   Угры шли по степи, рассыпавшись широко и вольготно. Издали они до крайности напоминали печенегов, вблизи – нет. Одежка другая, лица хоть и загорелые, но вполне европейские. Утипичного копченого такая физиономия, будто ему мамка в детстве на личико жернов уронила. Впрочем, и те и другие – равно разбойники.

   – Что нахмурился, воевода? – спросил Тотош. – Гляди, как вокруг хорошо!

   Впрямь хорошо. Утро. Не жарко еще. По левую руку – Дунай (его здесь называют Истром), по правую – пологие холмы. Сначала они шли по северному берегу, но два дня назад переправились. Дунай не слишком широк, если сравнить с Днепром или Волгой, но быстр и полноводен. Плотов не строили, переправлялись вплавь, обычным степным способом. Брали шкуру бычью, шили мешок, туго набивали соломой, завязывали. Сверху смазывали жиром. Швы – особенно тщательно. Такой поплавок несет довольно приличный груз. Этаким способом в хорошую погоду можно хоть целую армию десантировать. Но только в том случае, если ее на берегу не ждут решительные парни с оружием. Угров не ждали. Впрочем, здесь, на булгарской территории, конники Тотоша и не безобразничали. Булгарским боярам (болярам, как их тут звали) Тотош преподносил скромные дары. Те, в свою очередь, снабжали угорское войско провиантом. Жили тут оседло, землепашцев не отличить от полянских смердов. Уболяр – дружины, численность которых определялась финансовыми возможностями. Войско Тотоша прошло бы через такую дружину, не заметив. Правда, были еще крепости. Много крепостей, небольших, но качественных. Построенных еще темиримлянами. Идорога, что шла вдоль берега, тоже староримская, качественная. Но степняки предпочитали ехать не по дороге, а рядом. Кони у большинства неподкованы, на камнях ноги собьют.

   – Что задумался, воевода?

   – Да вот, прикидываю, что тут будет через тысячу лет…

   Тотош присвистнул.

   – Эк ты замахнулся! – произнес он с уважением. – И что будет?

   – Да всякое, – уклонился от ответа Духарев. – Что это там впереди?

   – Людишки какие-то… Имного. Ну-ка, сбегай, узнай! – велел княжич одному из ближних.

   Угр хлестнул лошадку и умчался.

   «Может, зря без дозоров идем…»—подумал Духарев.

   Тотош утверждал, что на булгарской земле никаких сюрпризов ждать не надо, и Сергей поверил. Может, напрасно?

   Сам первый советник царя Петра Сурсувул, знатнейший из боляр, первое лицо в официальной политике Преславы, изволил пригласить воеводу Серегея и княжича Тотоша в гости.

   Всадники, которые выехали навстречу уграм и посольству русов, были почетным эскортом, долженствующим сопровождать гостей в замок болярина.

   – Поедем? – спросил Духарев Тотоша.

   – Поедем, – ответил княжич. – Не рискнет он нам худого сделать. Но воев я с собой возьму. Так надежнее.

   Духарев кивнул. Сурсувул – не только десница булгарского царя, но и лидер булгарской провизантийской партии. Любит, значит, византийские денежки.

   А может, и не в деньгах дело. Ведь хитроумные ромеи производили финансовую подпитку не только провизантийской партии, но и ее главных противников.

   Духарев доподлинно знал, что Константинополь финансировал бунт сербского владыки Чеслава. АЧеслав, в свою очередь, был выдвиженцем лютого ненавистника ромеев Симеона, [25]отца ныне правящего царя. Врезультате нынешней константинопольской политики Сербия практически отделилась от Болгарии. Это еще можно понять: всякое ослабление Болгарии выгодно Византии. Но зачем было ромеям поддерживать младших сыновей Симеона в их выступлениях против старшего брата, абсолютно лояльного империи?

   Разобраться в хитросплетениях византийской политики Духареву было не под силу. Проще разрубить эту паутину ударом меча.

   – Остаешься за старшего, – сообщил Сергей сыну. – Велима с первым десятком я беру с собой.

   – Не мало? – озаботился Артем.

   – Хватит. Яведь не сам еду, а с Тотошем.

   Артем кивнул и больше вопросов не задавал.

   Сергей знал, что парень справится. Он здорово возмужал после хузарского похода. Женить пора. Так вот и станет Слада бабушкой в тридцать шесть лет. Впрочем, здесь это нормально.

   Просторный зал с витражами на окнах напомнил Духареву церковь. Из тойжизни. Здесь ему такие роскошные церкви еще не попадались. Для этого надо было съездить в Византию, а из Византии воевода киевский мог и не вернуться. Впрочем, Сергей и в Киеве видел множество драгоценных ромейских вещиц и мог уверенно сказать, что замок-дворец лидера проконстантинопольской партии и первого советника кесаря Петра обставлен с воистину византийской роскошью. Главным же сокровищем были, безусловно, изукрашенные самоцветами серебряно-золотые павлины на возвышениях напротив дверей. Стоило гостям ступить под высокие своды, как внутри павлинов заскрипело, зажужжало, обе механические птицы задрали головы, замахали крыльями и издали скрежещущий звук, весьма напоминающий противные голоса их живых прототипов.

   Сурсувул внимательно наблюдал за своими гостями: поразит ли их этакое диво?

   Тотош отреагировал ожидаемо: замер, открывши рот, созерцая сверкающее чудо.

   Духарев скептически усмехнулся:

   – Скажи своим холопам, боярин, такие машинки надобно маслицем изнутри умащать, не то сломаются.

   Лицо булгарского вельможи вытянулось, а Тотош закрыл рот и с уважением покосился на своего спутника.

   – Не знал, что тебе знакома механика, достославный воевода, – Сурсувул справился с изумлением. – Мне сказали, ты воин и твое искусство – владеть мечом. Меня обманули?

   – Ничуть. Смечом я тоже умею управляться. Но стены мечом не разобьешь, боярин. Стены разбивают машинами. Чтобы взять такую крепость, как Саркел… Ты слыхал о ней? (Боярин кивнул: конечно!) …нужны машины не менее сложные, чем твои блестящие игрушки. Хотя камешки на этих птичках, признаю, отменные. Синдские, да?