Полисть

У Руса силушка играла, какой баловаться можно только с умом. Но это не всегда удавалось, за Словеном он пока не чувствовал себя князем. Был таким же, как остальные родовичи, так же махал топором, таскал лесины, рыл землю или ходил на охоту. Как все, спал на земле и ел что дадут. Только считал себя должным брать на себя самую тяжелую работу, меньше отдыхать, чаще подставлять плечо при необходимости и помогать каждому.

И все же удаль молодецкая заставляла делать глупости. На спор выдергивал с корнем деревья, валил наземь волов, сидел под водой без дыхания дольше других… Тимар только головой со смехом качал, а вот Словен попробовал пенять:

– Рус, ты же князь, а ведешь себя как мальчишка!

Посмотрел на мокрого после долгого сидения в холодной воде реки брата и подумал, что тот и впрямь мальчишка, хотя плечи шире некуда, ручищи буграми мышц вздуваются – мало у кого сыщешь такие, ноги крепкие…

Рус смущенно крякнул:

– Да мы… Словен, там раки во какие крупные! Надо половить.

Ну какой из него князь? Раки на уме… Словен снова подумал о своей ответственности и сам не понял, чего было в этой мысли больше – сочувствия к себе или все же гордости, что никто, кроме него, не способен править Родом.

А Рус долго ломать голову над такими вопросами был просто не в состоянии. Немного погодя его голос уже раздавался от реки, где он руководил ловлей раков. Когда чуть попозже этих самых раков с удовольствием уплетали вареными, все слова благодарности достались Русу, а его разумного старшего брата вроде и забыли. Словен смотрел на сородичей взглядом мудрого старца и с усмешкой думал о человеческой неблагодарности. Он толково распоряжается многим, но за это никогда не благодарят, а Рус просто наловил раков – ему спасибо!

И вообще, Словен стал замечать, что сородичи больше любят младшего брата. Неудивительно, веселый, отзывчивый Рус, готовый любому прийти на помощь, никогда не ругается, а если и кричит, так только от восторга, он первым берется за работу и последним ее оставляет, готов посмеяться над шуткой и остер на язык сам. Князя слегка кольнула зависть. На Руса заглядываются все девки Рода, да и замужние женщины не прочь поболтать и даже слегка поприжиматься к молодому красавцу князю. Первое время Рус краснел, как эти вареные раки, потом научился отшучиваться. Выходило не обидно, но твердо.

Наевшись, Рус лежал на спине, а вокруг него скакали мальчишки, ревниво отодвигаемые Славутой, который только себя считал вправе задевать молодого князя. Тот смеялся, видно затеяв какую-то игру. Сам как мальчишка, фыркнул Словен. Женить его пора!

И вдруг увидел, что вместе со всеми над дурачеством Руса смеется Полисть! Причем так смеется, как давно не бывало – весело, заливисто, почти с обожанием глядя на молодого князя. Внезапно обожгло воспоминание о словах Тимара про его жену. Неужели?! Перед глазами сразу встало видение Руса, о чем-то беседующего с княгиней. Полисть стояла рядом с князем слегка смущенная, даже щеки порозовели… «Если она тебе не нужна, отпусти к Русу…» Так, кажется, сказал Тимар. Рус давно на Полисть заглядывается…

Душа не вынесла таких раздумий, резко поднялся, позвал:

– Рус!

Многие заметили почти злой тон князя, но Рус, выбираясь из-под навалившихся мальчишек, отозвался с хохотом:

– А?..

– Поговорить надо!

Молодой князь раскидал своих игроков, чуть отряхнулся и направился вслед за старшим братом к его шатру. Что это вдруг нашло на Словена? Днем выговаривал, что непохож на князя, теперь вот всю игру испортил. Ну и пусть не князь, на их Род одного хватит. Русу интересней жить как все, вместе тяжело трудиться, вместе потом с удовольствием сидеть у костра и слушать умные речи Тимара или даже глупости Ворчуна. Или играть с мальчишками. Нет, он, конечно, тоже думает о Роде, но не с утра же до вечера.

Так и есть, недовольный Словен собрался снова что-то выговаривать. Русу было жаль брата, тот сильно изменился за месяцы, что родовичи в пути. Раньше ведь был другой, пусть серьезный, не то что он сам, но людей не чурался, мог веселиться со всеми. Неужели все князья такие? У Руса появлялась мысль, что ему не хочется быть князем.

А еще было жалко Полисть. Та таяла, грустила, стараясь скрыть свои печальные глаза. Неудивительно, Словену и до жены дела нет, мысли вечно другим заняты. Красавица Полисть попросту тосковала, хотя и у нее дел, как у всех женщин, полно. Но им кроме забот о детях и еде нужна мужская ласка. У Словена с Полистью детей нет, может, потому грустны глаза княгини?

Рус снова разозлился сам на себя, даже мысли у него неровные, то о Словене и князьях думает, то о Полисти и детях… Нет, не быть ему таким, как старший брат!

Ожидал от Словена выговора за несерьезность, но то, что услышал, заставило замереть.

– Тебе Полисть нравится?

– Полисть? Да.

– Если бы я не женился, ты бы ее взял?

Рус чуть смутился: да, конечно, он давно заглядывался на день ото дня хорошевшую Полисть, но сам же подсказал брату взять ее в жены…

– К чему такие речи, Словен? Она твоя жена.

– Я тебя спросил: если бы не я, ты бы женился?

Рус вдруг разозлился:

– Про то и Полисть спросить надо! Она не за всякого пошла бы. Ты ей был люб, ты и в жены взял.

Словен вдруг запыхтел прямо в лицо младшему брату:

– Знаю, что давно на нее пялишься. Увижу рядом со своей женой, не посмотрю, что брат!

Рус даже отступил:

– Ты что, Словен, белены объелся?! Как можешь такое про Полисть думать?! Да и про меня тоже.

Дольше он разговаривать не стал, повернулся и ушел, не оглядываясь. Словен остался стоять столбом, мысли были одна другой хуже. И стыдно за несдержанность перед братом, и горько из-за ненужной ревности, и зло брало от сознания, что изменился, стал резким и даже жестоким. А еще было горькое понимание того, что никогда он уже не будет прежним Словеном, которого так любили люди.

Ну и пусть, не его дело забавлять сородичей, как Рус, он должен привести их в благословенные Земли предков, а там как хотят! И чтобы дойти туда, он готов быть жестким и нелюбимым всеми! Там, за Рипейскими горами, на Земле предков, они поймут, почему Словен был таким, оценят его усилия. И Полисть тоже поймет…

Мелькнула робкая мысль, что может быть поздно, но Словен затоптал ее другими мыслями о своем долге перед сородичами, который выше их сиюминутной любви. Но все равно было горько, что остался один… Вот они там веселятся, и никому в голову не приходит, что князю тошно, даже Полисти.

Только подумал, как увидел ее рядом.

– Словен, ты не занедужил? – Прохладная рука жены легла на лоб, ласково отодвинув волосы.

Ему бы прижать эту руку, а потом и саму Полисть к себе, но всколыхнулась обида невесть на что, фыркнул, отстраняясь:

– С чего я должен быть недужен? Я в холодную воду за раками не лазаю!

И, злясь сам на себя, отправился внутрь шатра спать. Полисть стояла, кусая губы от досады. Недавно они с Русом говорили о том, что Словену трудно, а потому он стал таким дерганым и даже злым. Неожиданно Рус заявил, что им со Словеном нужно дите, тогда брат помягчеет. Полисть покраснела, а за ней и сам молодой князь. Хуже всего, что, повернув голову, она увидела мужа, внимательно наблюдавшего за разговором. Неужели услышал, что жена ведет такие речи с его братом? Стало совсем стыдно, негоже даже с Русом об этом говорить…

Полисть хорошая хозяйка, умелица, не ленива, подружилась с Илмерой, с Русом, но только не с собственным мужем. Со Словеном ей было труднее всего, любая попытка приласкать князя вызывала у него раздражение. Какие уж тут дети… Временами становилось горько: зачем тогда взял в жены? Только чтобы спасти от смерти? Хотелось даже попросить, чтобы отпустил, не к кому-то, просто отпустил, как птицу на волю, уж если нелюба, то лучше отдельно. Но представляла, как взъярится Словен, и молчала.

Пожелтела степь, подсохли травы, увяли последние цветы. Стаи птиц уже пролетели к югу, все чаще хмурилось небо, тучи на нем стали тяжелее, приобрели темно-серый цвет. Скоро, очень скоро из таких туч посыплются белые снежинки, они укроют все вокруг, изменят очертания берегов и камней до неузнаваемости, спрячут овраги и ямы, но сделают видимыми звериные следы. Люди тянутся к огню, в тепло, даже детишки меньше времени проводят снаружи, чем внутри жилищ. Огонь согреет, позволит приготовить пищу, даст покой усталым телам.