– Идите, сами послушайте.
Михаил посмотрел на меня и Тимоху. Ладно, придется идти.
Мы вышли из избы и посмотрели с кручи вниз. Не видно ни зги, темень кромешная, ветер и дождь. В такую непогодь хозяин собаку на улицу не выгонит.
Мы уже собирались идти обратно, когда сверкнула молния, и в ее слепящем свете я увидел корабль. Даже за столь короткое время удалось увидеть, что он стоит, привалившись боком к берегу, мачта сломана. У людей явно беда.
– Тимоха, иди доложи Михаилу – люди в беде. Пусть привяжет к дереву веревку и сбросит конец. Я попробую спуститься сам.
Тимоха побежал в избу, а я сьехал на заднице вниз. Спускаться вниз по склону – чистое самоубийство.
Свалился я недалеко от гибнущего судна, в полной темноте. Побежал к судну. Около него бегали двое мужиков.
– Что случилось? – прокричал я.
– Беда у нас, паруса ветром порвало, на берег выбросило. Людей водой за борт посмывало.
– Не повезло вам. Я со сторожевой заставы, избушка наверху; сейчас веревку скинут, и вас поднимут.
– Ах ты, беда какая, не можем мы.
Вот хороши, судно боятся бросить.
– Бросайте свою посудину, чему быть – того не миновать. Завтра поутру разберемся.
– Люди у нас там, в трюме, спасать надо.
– Вы что, рабами торгуете?
Мужики отшатнулись от меня.
– Как у тебя язык повернулся? Сын мой, да рулевого. Ума-опыта набирались; как буря началась, мы их в трюм опустили.
– Так чего не вызволяете?
– Перекосило от удара корпус, люк не открывается, топор нужен.
– Где же его здесь взять, в избе только.
Я показал наверх. В это время налетел сильный порыв ветра, судно затрещало и легло на бок. Изнутри раздавались крики о помощи и удары. Потонут, пока за топором обернешься, суденышко ко дну пойдет. А, была не была.
– Где трюм?
– Да где ему быть? Посредине, все как у людей.
По колено в воде, я подошел к ближнему борту. От мужиков два шага, а их за дождем и теменью уже не видно. Я прижался к обшивке и прошел внутрь. Пол трюма был сильно наклонен, и внизу плескалась вода.
– Ребята, вы где?
– А… а… а, кто здесь? Не подходи, у нас нож. Ты водяной?
– Не пугайтесь, ребята, я со сторожевой заставы, ваш кораблик на берег выбросило рядом с нами. Освобождать вас надо, боюсь – не выдержит бури ваша посудина.
– Мы пробовали, не открывается люк. И людей не слышно – не сгинули они?
– На берегу, вот только топора у них нет, люк открыть нечем. Сейчас попробую. Где люк?
– Вот он, иди на голос, над нами он.
Я подошел, ощупал над собой палубу. Вот и квадратный люк.
– Ребята, здесь есть какие-нибудь тюки?
– Есть.
– Тащите сюда.
Спотыкаясь в кромешной темноте, подростки притащили тюки с каким-то товаром. Я уложил тюки друг на друга, взобрался на них, улегся на спину, уперся ногами в крышку люка.
– Ну, Господи, помоги.
С силой разогнул согнутые ноги и ударил в крышку. Раздался треск сломанного дерева, пахнуло свежим воздухом, и на меня обрушился дождь. Путь свободен.
– Ребята, идите сюда, давайте руки, я вас подсажу.
Я помог выбраться на мокрую, скользкую палубу, которая к тому же была наклонена, обоим подросткам, потом выбрался сам. На берегу уже было несколько наших, с заставы. У двоих поблескивали лезвиями топоры. Папаши схватили и стали обнимать своих сыновей.
– Ну что, мореплаватели, больше никого не осталось?
– В трюме – никого, а был бы кто на палубе – отозвался.
– Тогда давайте выбираться.
На веревке нас по одному втащили на кручу. Погода все так же неистовствовала, но мы уже были в сухой и теплой избе. Поснимали одежду, сами стояли у печки и отогревались. Замерзли все сильно, зуб на зуб не попадал.
Отогревшись, один из горе-моряков спросил:
– Кто люк открыл?
– Я.
– Дай обниму спасителя, свечку за тебя в церкви поставлю. Как звать?
– Юрий.
– Запомню. – Подозвал пареньков: – Кланяйтесь в пояс спасителю.
Ребята поклонились.
– Эх, винца бы для сугреву, а еще лучше – глинтвейна.
– Знаю про такой, немцы его пьют.
– Я бы тоже не отказался.
– В каюте у меня хлебное вино есть, вот только… – он не договорил, махнул рукой.
– Откуда вы?
– Новгородцы, в Кафу сходить в последнюю ходку перед ледоставом хотели, да вишь как получилось. Купец я. Судно мое и товар мой. Как теперь быть?
– Не печалься, посмотрим утром кораблик, если цел останется.
Кое-как улеглись на ночь и забылись тяжелым сном.
Утро встретило ярким солнцем и спокойной погодой, как и не было урагана. Лес вокруг избы было не узнать. Деревья поломаны, некоторые вырваны с корнем. Изба, конюшня и забор уцелели – сделаны были на совесть.
Мы спустились по веревке вниз. Кораблик так и лежал на боку, привалившись к берегу. Мачта сломана, лежала на палубе. Когда купец, я и Михаил поднялись на палубу, все остолбенели. Люк и обшивка палубы вокруг него были выбиты, выдраны сильнейшим ударом буквально с мясом.
– Это… это как же… это кто? Ты ли, Юрий?
Я сам был удивлен не меньше его. Было ощущение, что сюда ударил бетонным или чугунным шаром строительный кран, которым сносят старые дома. Михаил и купец уставились на меня. Я только плечами пожал, сроду за мной такой мощи не водилось. Купец долго ходил по судну, затем вылез из трюма с довольным видом.
– Суденышко подремонтировать можно, товар почти весь цел, подмок он только. Просушить сукно – и все дела. – Поник головой и уже тише: – Только команды не осталось, ремонтировать некому.
Михаил задумался.
– Нам уходить с заставы скоро, зимой здесь охранять нечего. С ремонтом поможем – леса вокруг полно, покажешь, что делать. Обратно двигаться надо: часть людей с тобой вверх пойдет, а часть – одвуконь, в ближайшем местечке охотников на службу наберешь.
Купец от радости чуть не прослезился.
– Спасители вы мои!
Несколько дней, пока дороги и тропинки от дождя были непроезжими, мы с разрешения Михаила на службу не ходили. Лишь один караульный стоял на вышке. Все остальные занимались ремонтом корабля. Выбрали самую стройную сосну, стоявшую нам на радость недалеко от берега и, срубив, столкнули вниз с кручи. Ошкурив, всей заставой с помощью веревок установили на место. Пока купец с рулевым и мальчишками укрепляли реи, тянули такелаж и штопали парус, мы заменяли доски в обшивке, по новой делали крышку люка, ремонтировали фальшборт.
И настал день, когда основные работы были закончены. Дружными усилиями кораблик спихнули с берега, и он закачался на волнах. Конечно, ремонт нельзя было считать завершенным, кое-что надо было еще менять – в частности, сырую древесину на сухую, смолить борта, но держаться на плаву и добраться до Новгорода кораблик уже мог.
Купец радостно ходил по палубе, потирал руки, затем нырнул в маленькую каюту на корме – по-моему, единственную, – и вышел со здоровенной бутылью с хлебным вином.
– Угощаю, благодарствую всем, – и низко поклонился.
Вечер удался на славу. Под кашу да под уху из наловленной мальчишками рыбы славно посидели. С непривычки захмелели, говорили вразнобой, перебивая друг друга, споря, кто пойдет домой на корабле, а кто – верхами. Одно мало учитывали хмельные головы – идти надо было вверх по течению, корпус хлипкий, а стало быть – веслами поработать придется от души.
После окончания ремонта снова потянулась служба. Мы ходили в дозоры, купец с рулевым и сыновьями доделывали на судне, что сами могли, сушили на ветках деревьев подмоченные ткани.
Так прошло две недели, и однажды утром, выйдя из избы, мы обнаружили, что лужи за ночь подмерзли, покрылись по краям тонким ледком. Утром же примчался купец с судна.
– Михаил, давай людей, Христом-Богом прошу – не успеем назад вернуться, река встать может.
Спорить не приходилось. Решили бросить жребий – кому на судне плыть, кому конному возвращаться. Мне вышло – на коне. Жребий – это судьба, здесь я стал фаталистом.