Через неделю, все в грязи – и мы, и кони – въехали в Тулу. Здесь меня ждал сюрприз – гонец от Овчины-Телепнева. Сидел он в Туле уже три дня. Сам ехать на заставу побоялся – дороги не знает, да и воевода сказал, что днями люди с заставы сами придут, в дороге разминуться можно. Вот и ждал, штаны протираючи в кремле.

Воевода против моего отъезда ничего не имел, даже письмо написал о моем участии в обороне Тулы от крымчаков. Письмо вручил гонцу.

В Москву выехали на следующий день, едва я отмылся от грязи. От воеводы гонец уже знал, что второго человека нет в живых.

Осенняя распутица привела дороги в малопроезжие направления, и потому добирались долго, в два раза дольше обычного.

Сразу по приезде, лишь немного очистившись от грязи и умывшись, явился я под начальственные очи князя Овчины-Телепнева. В его кабинете на столе лежало послание от воеводы тульского. Князь тепло меня поприветствовал, усадил в кресло.

– Читал о твоих подвигах. Герой! Прими мои поздравления. Жаль, что Петр погиб, славный воин был. Давай помянем.

Князь достал из шкафа стеклянный штоф (редкость по тем временам) и разлил вино в серебряные стаканчики. Молча, не чокаясь, выпили.

– Вижу, что устал, дороги плохие, все понимаю. Дело требует. К тому же о тебе уже подзабыли, окружение государево крови твоей не просит. Потерялся человек, и все дела. Страна большая, дикая.

Князь заулыбался.

– Однако вызвал я тебя не прохлаждаться. Странные дела у нас творятся. Сам понимаешь, все, о чем услышишь – тайна государева, о том – молчок. Ну, это я так, к слову. Человек ты проверенный, но и напомнить – не грех. Монеты появились в государстве поддельные. Рубли, копейки. Кто-то поставил это дело на поток. Сам понимаешь – торговлю обрушить можно. Люди деньгам перестают верить, а поскольку на деньгах – государева печать, – то и государству. Так и до бунта недалеко. Потихоньку пробовали следы искать, получается – из Пскова те подлые монетки. Посылали людей – сгинули без следа. Думаю, не один человек за этим стоит, одному не справиться. Но таятся умело, в Пскове стража городская и посадник на ушах стоят, да сыскать ничего не могут. Хочу поручить это дело тебе.

– Помилуй Бог, княже! Башку бы кому снести, выкрасть чего – это можно. А тут навык нужен – сыскать гнездо в чужом городе сложно.

– Ты из себя придурка не строй. В этом деле умная голова нужна и свежий взгляд. Ни тем, ни другим ты не обделен. Ратников саблями помахать много, а головастых, да еще и не из знатных, коих все в лицо знают – раз-два и обчелся. Вот тебе деньги на дорогу и житье, вот послание к посаднику, но к нему сразу не ходи. Вдруг соглядатаи в окружении есть. Я так думаю, что те, кого раньше посылали, сразу с грамотками к посаднику пошли, там их и заприметили. Дам адресок один – есть там у меня человек надежный, к нему можешь обратиться. С жильем поможет, обскажет – кто да что есть в Пскове, может, у него какие наметки имеются. Не последний человек в Пскове – старший мытарь. Но и у него часто не мелькай. Впрочем, не мне тебя учить. Пару дней отдохни, кафтан новый купи, а то в своем ты больше на пугало похож.

– Так воевал же в нем.

– Я не в обиду, иди. Больше бы чего сказал, да сам о псковских делах мало знаю. Государь с нас каждый день спрашивает. Не сможем справиться – головы полетят. Вот и думай.

Откланявшись, я пошел в воинскую избу, бросил переметные сумы на свой топчан. Старший дружинник Митрофан похлопал меня по плечу.

– Держи нос выше. К вечеру баньку натопим, сходишь, смоешь тульскую грязь; еще двое наших из Ливонии вернулись – компанию им составишь. А сейчас – кушать иди, да на базар. Пообтрепался ты уж больно, не скажешь, что княжий ратник, больше на людишек из подлого сословия похож.

И правда: кафтан, штаны, сапоги были пообтрепаны, грязь оттерлась плохо, и общий вид был неухоженный – вид человека, когда-то имевшего деньги, но обедневшего и донашивающего старое платье.

Базар кипел. Через толпу народа с трудом можно было протиснуться. Тати не упускали своего, срезая поясные сумки со звонкой монетой. Периодически в разных местах торга раздавались крики: «Караул, держи вора!» Все разом хватались за кошели и подозрительно поглядывали вокруг. Купцы и приказчики из лавок побогаче хватали проходящих за руки: «Зайди, посмотри – какой товар! Шелка разноцветные, узорочье, сукно фряжское – сносу нет».

В оружейном ряду больше молчали, ходили здесь в основном мужчины. Приценивались, пробовали остроту лезвий ножей и сабель на ноготь, на волос, чинно беседовали с купцами.

Времени на пошив у меня не было, и я протиснулся к лавкам с готовым платьем; померив несколько кафтанов, выбрал темно-синий. К нему добавил пару рубах – одну шелковую, другую суконную, новые штаны из плотного сукна. Поразмышляв – все-таки зима на носу – прикупил в соседней лавке короткий овчинный полушубок. Сапоги на свою ногу еле нашел, все какие-то недомерки, да и то – людишки мелковаты были в это время. С рубашками проще – шились длинные, широкие, подходили на мужчину почти любого роста и упитанности.

Держа узел с вещами перед собой, я протолкался к выходу и не спеша побрел по бревенчатой мостовой. Грязновата Москва. Между домами и тротуарами – сточные канавы, по которым текут зловонные ручьи, на проезжей части лужи и кучи конского навоза. Промчит лихой наездник, и пешеходы жмутся ближе к домам, а все равно одежде достается. После каждого пешего выхода в город приходилось очищаться. Нет уж, лучше ездить на коне, но не на торг, иначе и коня потом не найдешь. Вездесущее цыганское племя конокрадством занималось всегда.

В отличие от улиц дворы были ухожены. Скотина на заднем дворе, там же хозяйственные постройки. А передний двор у богатых мощен камнем или дубовыми плашками, у народа победнее – застелен соломою, дабы гость дорогой не испачкал во дворе сапоги.

Дома поплоше стояли вдоль улицы, дома зажиточных хозяев стояли в глубине сада или обширного двора, и шум улиц до них не доносился. В любом случае все дома стояли за высокими заборами, и по улице шел, как по глубокой деревянной траншее – под ногами дерево, справа и слева – дерево. Изредка встречались заборы каменные, но то уж – либо князь живет, либо – боярин из зажиточных. Купцам иметь каменный забор было не по чину. Близость к власти или к деньгам определялась по дому, по одежде, по конному выезду. Например, карета – принадлежность к высшему сословию, как в наши времена «Майбах» или «Бентли». За неподобающий выезд купца, будь он трижды богат, могли выкинуть из кареты и бить кнутами. Это в мое время жуликоватый делец или продажный политик мог ездить на дорогущей иномарке и отдыхать в Куршавеле с кучей дорогих проституток, ходить на яхте, стоящей, как небольшой провинциальный городок. И еще похваляться наворованным – дескать, дурни, заработать не умеете. Дурни как раз и живут на заработанное, а слуги народа…

Как вспомнил мою прежнюю жизнь, так сплюнул. Здесь хоть по-честному – по оружию, по одежде, коню сразу видно, с кем имеешь дело. А обманывать еще не научились. Сделки на несколько кораблей товара осуществлялись по честному слову. Сговорились купцы, ударили по рукам – надежнее, чем договор с подписью нотариуса или кучей печатей. И фальшивые монеты – удар по власти государевой сильный. О как! Шел с базара, а думки уже все про монеты, про задание будущее. Как заноза. И не хочу про дело думать, а ум сам ищет, с чего начинать. Ну не сыщик я; доставить ценное письмо, разведать что-либо, саблей помахать, даже с превосходящими силами – это мое. А таких дел, где требуются азы профессии хотя бы – нет уж. Но выбирать не приходилось.

Придя в воинскую избу, я улегся на постель. Мне всегда лучше думалось лежа, чтобы никто не отвлекал пустой болтовней. С чего начать по приезде в Псков? Жилье найти, это понятно. Но по делу – в первую очередь знакомства разные завести. Дураку ясно, никто рассказывать незнакомцу про тайные дела не будет, но… там кто-то оговорочку допустил, там – по пьяни лишнее сказал. Чужому говорить не будут, а своему – сболтнут. Стало быть – агентуру надо завести, деньги все любят. И лучше всего вербовать агентов-стукачей в трактирах. Подвыпив, человек становится более общителен и менее осторожен.